Юлия Климова - Грымза с камелиями
– Я же по делу пришел.
– У вас тут не может быть никаких дел, – возмутилась я, – из-за вас мы все потеряем, вы будете думать головой, или я требую слишком многого?
Осиков самостоятельно поднялся, сцепил толстые пальчики на груди и стал оправдываться:
– Столько времени прошло, и никаких результатов, нам надо уезжать отсюда... ик-ик-ик... срочно уезжать...
– Это к чему такая срочность?
– Надо торопиться... обстоятельства могут сложиться против нас, я же как лучше хочу, чтобы всем было хорошо... давай мы сейчас найдем наши бриллианты и сразу же уедем... ты просила не икать, но я не могу больше сдерживаться... ик-ик-ик... ик-ик-ик.
Я схватилась за голову.
– Арсений Захарович, сейчас вы пьяны, и я ничего не буду объяснять, ибо это бесполезно. Но я могу обещать одно: если вы будете мне мешать и если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я завтра же поговорю со следователем, и он, поверьте, душу из вас всю вынет! Я даже представляю, какие вопросы он будет задавать, когда узнает, что вы были здесь в ту ночь, когда украли колье. Убирайтесь отсюда немедленно, и чтобы больше я вас здесь не видела!
Кажется, мои слова дошли до Арсения Захаровича. Он подпрыгнул на месте, еще раз икнул и вылетел пулей из моего домика. Вот она – волшебная сила слова!
Вот теперь мне точно жарко. Ночь сплошного безумия.
Подойдя к печке, я машинально взяла зажигалку и щелкнула кнопкой. Яркий огонь заставил меня зажмуриться... все, как всегда! Куда катится мир, если даже зажигалки ведут себя так, как им хочется! Я затопила печку и легла в кровать.
– Я не прошу, а просто требую, чтобы мне показали хороший, желательно двухсерийный, цветной сон про любовь, можно даже с легкой эротикой, – сказала я и закрыла глаза.
Проснувшись, я притянула к себе мобильник – семь утра.
– Эх, могла бы еще спать и спать.
Порадовавшись, что ночью я все-таки не умерла от холода, я быстро вылезла из кровати, попыталась разгладить помявшиеся джинсы, отряхнула пылинки со свитера и вышла на улицу. Самым острым желанием в этот момент было добежать до зеркала. Вряд ли бессонная ночь положительно сказалась на моем внешнем виде – глаза наверняка бордовые, как перезревшие помидоры, а мешки под глазами повисли до подбородка. Мне хотелось привести себя в порядок до того, как проснется Воронцов.
– Доброе утро, – растянув губы в еле заметной улыбке, сказал Юрий Семенович. Он стоял у калитки и складывал в кучу картонные коробки и еще какой-то хлам. Наверное, планировал сжечь накопившийся мусор.
– Доброе утро, – кивнула я.
– Как спалось?
– Замечательно.
Ответила я спокойно и с достоинством, упоминать о ночном холоде не собиралась – им только дай повод, сразу выселят из домика.
– Не замерзла?
– Нет, спасибо вам за дрова.
Я мило улыбнулась и со вздохом отметила, что садовник уж слишком худой. «Надо проследить, что он ест, – пронеслось в голове, – может, и я тогда наконец-то распрощаюсь с лишним килограммом».
Юрий Семенович отвернулся в сторону леса и замер. Он сделал шаг вперед и тут же попятился назад. Интуиция... Моя интуиция погнала меня к калитке. Не было сказано ни слова, но я почувствовала, что дело дрянь...
– Иди сюда, – позвал Юрий Семенович и тут же добавил: – Нет, лучше не подходи.
Поздно, я была уже рядом. Садовник открыл калитку и вышел. В нескольких шагах от забора на земле лицом вниз лежал человек... неряшливый парень из поезда... И хотя я не видела его лица, но я не сомневалась – это он.
– Надо его перевернуть, – сказала я.
– Зови Максима Сергеевича, – пробормотал бледный садовник.
– Вы правы, наверное, трогать ничего нельзя.
Я пулей полетела в дом на второй этаж: мимо гостиной, мимо Екатерины Петровны, которая, увидев меня, сразу сдвинула брови, и мимо Евгения Романовича, который почему-то спал в кресле. Вбежав в комнату Максима, я обнаружила, что он спит (нормальный человек, в отличие от нас всех).
– Максим Сергеевич, Максим Сергеевич... – я принялась его толкать, – Максим Сергеевич!
От звенящего в ушах шока я называла его по имени-отчеству.
– Что стряслось?
– Там человек мертвый, скорее!
Максим скоростными отточенными движениями надел брюки и накинул рубашку. Интересно, сколько раз ему приходилось вскакивать вот по такой тревоге?
– Что там?
Мы почти бежали.
– Мужчина... лежит лицом вниз, мне кажется, мертвый, у него кровь на голове...
Я произнесла слова машинально, и только в этот момент осознала, что действительно видела кровь....
– Куда? – коротко спросил Максим, когда мы выскочили на улицу.
– За калитку.
Юрий Семенович курил. Мужчина все так же лежал. Меня трясло, а на лбу выступил пот, и я все никак не могла определить – холодно мне или жарко.
Максим подошел к парню, наклонился и проверил пульс, нахмурился и шагнул в сторону.
– Отойдите с сигаретой, – сказал он Юрию Семеновичу.
– Он умер? – спросил садовник.
– Его убили.
Коротко и ясно. Только сейчас я заметила, что в руке у незнакомца футляр... футляр от колье... Перед глазами появилась картинка – фотография из газеты: колье «Живая слеза» лежит на мягкой подушечке именно этого футляра... Как же я сразу не заметила его!
Мы с Максимом встретились взглядами, похоже, наши мысли текли в одном направлении.
– Юрий Семенович, позовите Виктора. Если он спит – разбудите, остальным скажите, что пока им сюда идти не следует.
– А если спросят?
– Вы можете сказать, как есть, но любопытные мне здесь не нужны.
Максим аккуратно перевернул незнакомца.
Мертвый человек с мертвым лицом. Так бывает...
Осторожно осматривая карманы убитого, Максим достал мятый паспорт и открыл его.
– Служаков Илья Дмитриевич, – произнес Максим и посмотрел на меня. Я сжала зубы и замерла.
Однажды я слышала эту фамилию, однажды...
– Мы скупали бриллианты, которые производили из краденого якутского сырья...
– Вы сказали «мы», давайте подробнее, – попросила я.
– Я и мой напарник... он умер в тюрьме... и все по праву принадлежит мне!
– Конечно, конечно, – закивала Солька.
– Мы с напарником работали на железной дороге, я – начальником станции, а Служаков, фамилия у него такая, помощником, грузы разные шли... мы вроде сначала брали понемногу, а потом дело как-то быстрее пошло...
Это не напарник Осикова, он слишком молод, но я могу поставить кучу денег на то, что это его сын. Осиков о нем знал. Знал и не хотел делиться.
– Ты знаешь этого человека? – спросил Максим, внимательно следя за мной.
По телу ручейком пробежал ток спокойствия и уверенности.
– Нет, – пожала я плечами, – первый раз вижу.
Глава 24
Кусочек моей неосторожности
– Я не могу поверить, я не могу поверить, – нервно бормотала Галина Ивановна, мелькая по гостиной.
– Ничего не видно, – объявила Екатерина Петровна, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в окна.
– Смотрите внимательней! – нервно крикнула Галина Ивановна и села в кресло. – Что там происходит, в конце-то концов?! Сколько можно находиться в неизвестности!
Нервы у хозяйки дома буквально вырывались наружу, от каждого ее возгласа чашки на столе жалобно позвякивали.
Крестясь и бледнея, Екатерина Петровна опять прильнула к окну. Мне кажется, она была даже рада, что ничего не видит: лицезреть покойника – не самое приятное занятие.
– А в дом его же не принесут? – с надеждой в голосе спросила Екатерина Петровна, отходя от окна.
– Не говорите ерунды, – брезгливо морщась, сказал Евгений Романович, – как можно тащить в дом труп!
Он читал газету, и произошедшее, похоже, его мало волновало. Во всяком случае, всем своим видом он показывал именно это.
– Расскажи, что ты видела, и подробнее, – потребовала Галина Ивановна, глядя на меня.
Я сидела на стуле и никого не трогала, и уж меньше всего на свете мне хотелось отвечать на чьи бы то ни было вопросы.
– В лесу на земле лежал мертвый мужчина. Пели птицы, шумели деревья.
Я сдвинула брови к переносице и задумалась – вроде все рассказала, ничего не пропустила.
– Ты можешь нормально отвечать, когда тебя спрашивают? – размахивая в воздухе руками, зашипела Галина Ивановна.
– Не могу, у меня очень маленький словарный запас, и вопросы вы очень сложные задаете, – изобразив на лице идиотскую улыбку, ответила я.
Галина Ивановна закатила глаза, издала многострадальный стон и кинулась допрашивать Юрия Семеновича. Он тоже был немногословен.
