Теория бобра - Туомайнен Антти

— Тяжело это признавать, но приходится. Я сделал все что мог....

— Мы знаем, — говорит Эса. — И хотим внести свой вклад, а не отсиживаться в обозе. Мы расширяем фронт. И одновременно переходим в контратаку.

Я совершенно сбит с толку. Слова Эсы внесли сумятицу в мои мысли.

— Может, все-таки «Шоколадную Лису-красу»? — предлагает Йоханна.

— Что-что? — переспрашиваю я, пытаясь сосредоточиться. — Нет, спасибо. Что еще за атака?

— Мы взяли кредит и оформили его на себя, — говорит Эса. — Подлатали баланс, укрепили оборонительный ресурс.

— Чтобы выкарабкаться, — говорит Йоханна. — И мы выкарабкаемся.

— Ну и напоследок, — говорит Минтту К, краем рта выпуская струю дыма. — Деньги уже поступили на счет парка. На них можно что-то приобрести или использовать для других нужд. Там приличная сумма, хватит на покупку нового оборудования. Сразись с «Сальто-мортале». Нанеси им сокрушительный удар.

— Вы... Вы… — Я чувствую, что мне не хватает воздуха.

— Да, — говорит Эса, — мы, что называется, все поставили на кон. Как союзники во время высадки в Нормандии.

Я обвожу всех взглядом. Потом понимаю, что Самппа не принимает в разговоре никакого участия. Он и сам это замечает. Должно быть, сейчас скажет что-то отрезвляющее…

— Забота, решительность, любовь, — произносит он. — На глубинном уровне. Думаю, нужно организовать мастер-классы, чтобы почувствовать приближение…

Я хочу убедиться, что правильно понимаю происходящее.

— То есть вы взяли кредит для парка под свои личные гарантии?

Одни бросают «да», другие просто кивают. Я думаю об их квартирах, имуществе… Они ведь все потеряют. Других вариантов нет.

— Да вы соображаете…

— Мы знаем, что вы со своей стороны сделали все, — говорит Йоханна. — Как и в прошлые разы. Мы прорвемся, никаких сомнений. Под вашим руководством.

13

Я оставляю принадлежащий парку приключений «Рено» на служебной парковке, на автобусе добираюсь до железнодорожной станции, затем на поезде до вокзала в центре Хельсинки, там спускаюсь по эскалатору в метро и отправляюсь в Отаниеми. Мне есть о чем подумать во время поездки.

Мысль о том, что мои сотрудники настолько верят в меня, что оставили банку в залог все свое имущество, давит на меня тяжким бременем. У меня ощущение, что их квартиры навалились мне на плечи, и теперь я вынужден тащить на себе их собственность вместе с ее владельцами. Я — тот, по чьей вине они потеряют все. Думая об этом, я шагаю сквозь январскую стужу и ранние зимние сумерки. Каждый шаг дается мне с трудом; снег скрипит под ногами так громко, зло и страшно, как никогда раньше.

Высокое офисное здание со стеклянными стенами, построенное всего несколько лет назад, я нахожу легко, как и вход в него. Тем не менее, перед дверями я останавливаюсь. Потому что через стекло вижу вестибюль и Лауру Хеланто. Она работает. От одного взгляда на нее мне становится одновременно и лучше, и хуже. Лучше — просто потому, что это Лаура, и тут не надо ничего объяснять. Хуже — потому, что я ее теряю. Разумеется, и все остальное тоже, но прежде всего ее. Это чувство зарождается во мне и ледяной волной распространяется по всему телу, и изнутри обжигая меня морозом.

Лаура рисует не кистью, а узким валиком на длинной ручке, которым наносит на поверхность стены решительные и точные мазки. От каждого из них в стороны разлетаются брызги, постепенно складывающиеся в правильный узор. Это кажется импровизацией, как будто Лаура разбрызгивает валиком на почти трехметровой палке охристо-желтую краску по наитию, как получится, но я знаю, что это не так. Она подготовила десятки эскизов. Я их видел, но живое воплощение ее замысла впечатляет меня в тысячу раз больше.

Стена, которую сейчас расписывает Лаура, — лишь часть мурала, который займет весь вестибюль и наполнит его радостью и силой. Конечно, работа еще не завершена, но я по прошлому опыту знаю, что способен часами наблюдать за тем, что делает Лаура. Сейчас мне уже не надо объяснять себе, почему меня гипнотизируют работы Лауры: сколько бы я на них ни смотрел, они каждый раз открываются мне по-новому. Глядя на них, я забываю обо всем. В данный момент я смело могу сказать, что, как ни удивительно, нынешнее ее произведение нравится мне даже больше, чем муралы в моем парке приключений, которые, если подумать, изменили мою жизнь.

Какое-то время я не замечаю ни мороза, ни ветра.

Но вот валик в руках Лауры замирает, и, словно почувствовав, что за ней наблюдают, она чуть поворачивается, опускает длинную палку валика и яростно машет мне рукой. Я сразу возвращаюсь в реальность, в сумерки этого холодного угасающего дня, к его событиям и, конечно же, к своим проблемам. Я открываю дверь и вхожу в вестибюль.

Лаура Хеланто улыбается. На ней рабочие брюки и толстовка, настолько заляпанные краской, что трудно понять, какого они изначально цвета. Лаура прижимает валик к себе, словно копье. Очевидно, что на протяжении долгих часов она была полностью погружена в свое искусство и сейчас как будто выныривает из каких-то глубин.

Мы обмениваемся легким поцелуем, что — сегодня я понимаю это яснее и мучительнее — все еще выходит у меня не очень естественно, несмотря на солидную практику. Улыбка с лица Лауры быстро исчезает.

— Я рада, что ты пришел, — говорит она. — И так быстро. Я хотела... вернее, хочу услышать это от тебя.

Ну вот. Что-то долетело до ушей Лауры, уж не знаю что и откуда; теперь нам предстоит разговор, который не может кончиться для меня ничем хорошим. Я с трудом выдавливаю, что готов. Лаура берет меня за руку.

— Давай пройдемся. Посмотришь не спеша, — произносит она и отпускает мою руку.

Я не сразу понимаю, чего, собственно, хочет Лаура и что она мне предлагает. Потом меня осеняет. Она хочет, чтобы мы просто прогулялись по вестибюлю и спокойно все осмотрели. Где взять спокойствие, я понятия не имею, но, надеюсь, что моя нервозность не проявляется хотя бы внешне.

— Ты тоже заметил? — спрашивает Лаура, когда мы подходим к концу первой стены.

Мне нравится эта работа, и, пока я смотрю на нее, она как будто на глазах напитывается энергетикой. А вот Лаура Хеланто выглядит вымотанной. Хотя в отличие от меня она не танцевала с живыми трупами, не убегала по снежной пороше от убийц и не испытала удар от краха версии, за которую держалась как за спасительную соломинку. Кроме того, на ней не висит ответственность за будущее четырех доверившихся ей людей. Тем не менее, из нас двоих она кажется даже более озабоченной, и мои собственные невзгоды на ее фоне, как ни странно, вроде бы бледнеют. Мы пропускаем группу молодых компьютерщиков, спешащих через вестибюль к лифту. Тем временем я останавливаюсь перед фрагментом мурала, который сразу заметил и который произвел на меня такое сильное впечатление.

— Ты превзошла себя, — искренне говорю я. — Это настоящее чудо.

И это правда.

— То, что я вижу и что еще надеюсь увидеть, когда все будет закончено, даже круче твоих муралов в нашем парке приключений.

— Может быть, все-таки посмотришь все? — Она будто и не слышит моих слов.

В голосе Лауры Хеланто звучит непривычная робость. Меня это изумляет, но я ничего не говорю. Мы обходим зал, и я, разглядывая ее работу, забываю обо всем остальном. Неожиданные формы, игра цвета... Безудержный полет фантазии.

Мы возвращаемся к началу, но я был бы не прочь обойти вестибюль еще раз, о чем и сообщаю Лауре. Красота ее работ превзошла самые смелые мои ожидания. Лаура Хеланто смотрит на меня, а потом обводит взглядом стены.

— А тебе не кажется… что это… плохо?

Я вижу по ее лицу, как она устала. Не просто устала — она совершенно измучена. Лаура прячет от меня глаза.

— Это великолепно, — говорю я. — Дух захватывает. Умопомрачительно.

Мгновение Лаура молчит.

— Правда?

— Правда.