Елена Логунова - Суперклей для разбитого сердца
– Представитель профсоюзной организации фабрики музыкальных инструментов!
– А с виду такая хорошая девочка! – укорил меня дедушка.
Я заподозрила, что заслуженный работник упомянутой фабрики сохранил не самые лучшие воспоминания о своем трудовом коллективе, и в ходе дальнейшей беседы с Сергеем Сергеевичем это подозрение подтвердилось.
– Шкуры они там все! – желчно заявил дедушка Сахаров.
Я машинально посмотрела на пару кошек, вольготно раскинувшихся в тени под стенкой сарая, но тут же смекнула, что скорняжными изделиями дедушка обозвал вовсе не своих четвероногих питомцев, а профсоюзных деятелей музфабрики.
– Вообще-то, я к вам с поздравлением, – сказала я, надеясь умилостивить сурового старца. – Вот тортик принесла и букетик.
– Неужто еще при жизни цветочков дождался? – съехидничал вредный дед. – По какому такому поводу?
– По поводу Всемирного дня создателей и реставраторов музыкальных инструментов! – бойко соврала я.
– Да у меня таких дней было по пять в неделю, почти сорок лет подряд, – уже спокойнее отозвался дед. – Что там у тебя в бумажке?
– Тортик в шоколаде, – я протянула ему коробку.
Кошки под стеночкой открыли по одному глазу каждая.
– Вафельный! – критично заметил старец. – Ну, кстати я новый зубной протез сделал, хоть разжую угощение-то.
Крепкими коричневыми пальцами, похожими на сучки дерева, дед ловко распечатал картонную коробку, разорвал целлофановый пакет и вытряхнул коричневый брикет прямо на скобленый деревянный стол. Кошки синхронно вытянули шеи, но кондитерское изделие их не воодушевило, и зверюги снова сонно зажмурились.
– Чаю не предлагаю, лень в дом идти и воду кипятить, – деловито сказал Сергей Сергеевич. – У меня тут в кадушечке квасок домашний есть, ядреный – ух! Будешь?
– Буду, – послушно ответила я, мысленно поблагодарив папулю за ценную школу.
Вафельный тортик с ядреным домашним квасом пугал меня не больше, чем омлет с селедкой.
– Тогда садись!
Дед согнал с кресла-качалки не замеченного мною ранее кота номер три, и я осторожно опустилась на плетеное сиденье, накрытое лоскутной подушечкой, засаленной и плоской, как блин. Кресло подо мной заволновалось, и я поспешно вцепилась одной рукой в край прочного с виду стола.
– Вот тебе квас, а тортик сама бери. Приятного нам аппетита! – Сергей Сергеевич с откровенным удовольствием впился в хрустящий кусок новыми вставными зубами.
Из вежливости я пригубила светло-желтый пузырящийся напиток, а торт есть не стала, решив оставить его старому сладкоежке.
– Ну, и какой зверь в лесу сдох? – поинтересовался дед, в считаные минуты прикончив половину торта.
Я огляделась, вновь задержав взгляд на неподвижных кошках.
– Чтобы фабричный профком цветы да гостинцы пенсионерам раздавал – такого у нас никогда прежде не бывало! – сообщил между тем Сергей Сергеевич. – Никак, этим шкурам опять что-то от меня понадобилось? Пианино перекрасить в розовый цвет или рояль в полосочку сообразить?
– Разве такое бывает? – удивилась я.
– Нынче все бывает, – дед убежденно кивнул, вновь послав мне лысиной солнечный зайчик. – В прошлом году один новый русский буржуй привез реставрировать старое беккеровское пианино. Просил покрасить его голубым, специально фотографии своей гостиной приволок, чтобы мы в тон поточнее попали. Ну, мы и попали! Так попали, что пианино на фоне стены и не видно стало! Чисто маскировка музыкального инструмента на местности! Пришлось буржую обои свои перекрашивать, чтобы приглашенный пианист не шарил вслепую по углам в поисках своего орудия труда.
Я выслушала воспоминания бойца невидимого музыкально-инструментального фронта с относительным интересом. В другое время я не поленилась бы задать занятному старику пару-тройку вопросов, сейчас же меня по-настоящему интересовал только один громоздкий предмет – немецкий шкаф «Хельга». Как мне вырулить на тему антикварной корпусной мебели, я еще не придумала. Неожиданно дед сам мне помог.
– Я сволочей этих, шкур профкомовских, за что не люблю? – произнес он, агрессивно надкусив очередной кусок торта. – За то, что они меня со шкафом здорово обидели.
Волшебное слово «шкаф» чудесным образом оживило мое внимание.
– С каким шкафом, как обидели? – встрепенулась я.
И затаила дыханье, молясь всем богам и богиням, включая тех, чьи живые скульптуры я видела у парадного входа в барак, чтобы милый, славный, чудесный старичок Сергей Сергеевич повел речь не о каком-нибудь славянском шкафе, а о немецкой «Хельге».
– Была такая нехорошая история лет тридцать тому назад, – приступил к повествованию дедушка. – Пришли к нам на фабрику по профсоюзной линии ордера на импортную мебель. Пять путевок на пять шкафов. Как они назывались, не помню? «Хульга», что ли?
– «Хельга», – одними губами прошептала я.
– Гляди, знаешь! – обрадовался дед. – На фабрике из-за этих фрицевских шкафов большой скандал был, народ за каждую «Хельгу» дрался, как за крепость Измаил. А я тогда передовиком социалистического производства был, переходящее красное знамя годами держал, ценный кадр, редкий специалист – вот мне шкаф и выписали.
– И вы купили «Хельгу»? – мне не терпелось добраться до самой сути.
– Дулю с маслицем я купил, а не «Хельгу»! – старик ловко скрутил из испачканных шоколадом пальцев кукиш и продемонстрировал его мне. – В самый распоследний момент этот мебельный ордерок у меня отняли и отдали его на сторону!
– Как это – на сторону?! – возмутилась я так искренне, словно и впрямь имела своей задачей защиту интересов членов фабричного профсоюза.
– Профессору отдали, музыкантишке из Союза композиторов! Он, видите ли, очень полезен был со своими связями дирекции нашей фабрики, как не поощрить нужного человека ценным подарком к юбилею! А другого достойного подарка, кроме дефицитной мебели, в тот момент не нашли и не придумали, – пожаловался Сергей Сергеевич. – Да и зачем придумывать? Чего проще – отнять у работяги ордерок? Мне, правда, в утешение потом путевку в санаторий дали, но обида у меня на всю жизнь осталась.
– Значит, пятую «Хельгу» купил тот профессор? – уточнила я.
Судьба шкафа волновала меня гораздо больше, чем судьба его несостоявшегося владельца.
– Цукерман! – сказал, как выругался, Сергей Сергеевич. – Век жить буду – никогда не забуду: Михаил Аркадьевич Цукерман.
Я была уверена, что тоже не забуду это имя, даже если проживу существенно больше века, на что рассчитывать трудно, учитывая мою беспокойную и нервную работу… Итак, «Хельгу» номер пять нужно искать в жилище композитора Цукермана! Уяснив свою новую цель, я выбралась из неустойчивой качалки, еще раз поздравила Сергея Сергееевича с вымышленным профессиональным праздником и поспешила откланяться. В обратном направлении я проследовала, отсчитывая углы с новой речевкой:
– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать!
Непростое ФИО композитора в этот стишок не укладывалось, поэтому я сочинила новое двустишие:
Михаила Цукермана
Вынимаем из кармана!
Говорим ему: «Пиф-паф!
Отдавай немецкий шкаф!»
Так, скандируя частушки собственного сочинения, я обошла барак в реликтовых лопухах и вышла из этого архитектурно-биосферного заповедника на оживленную городскую улицу. Мимо в четыре ряда катили машины, по тротуару, толкая меня, сновали пешеходы. Я прислонилась к афишной тумбе, загородившись ею от быстроходных торопыг, и призадумалась: где мне искать Михаила Аркадьевича Цукермана? Имя композитора было мне незнакомо, вероятно, мировой известности музыкальные произведения этого автора не получили. На тот случай, если я чуток сбилась с курса музыкальной жизни родного города, я обошла театральную тумбу кругом и внимательно изучила наклеенные на нее афиши. Из местных деятелей искусств в листовках-приглашениях упоминались балетмейстер Булкин, композиторы Прокопович и Тушинский, и сразу два скрипача Колосниковы, выступающие в дуэте. Цукермана, увы, не было ни одного.
– Может, Зяма, как творческая личность, что-нибудь посоветует, – без особой надежды сказала я вслух.
Ой, Зяма! Совсем забыла я про своего травмированного братца! Я же обещала забрать его из больницы!
Временно отставив в сторону мечты о встрече с глубоко законспирированным композитором Цукерманом, я свистнула такси и помчалась в больницу.
Зря только деньги на «тачку» потратила! Могла бы и не спешить: Зямы в палате не было.
– А где? – невнятно спросила я, задыхаясь после спринтерского забега на четвертый этаж.
Интересно, какой злой шутник придумал расположить травматологию под самой крышей здания, в котором всего один лифт, да и тот не пассажирский, а грузовой? Я бы пожелала этому затейнику сломать себе обе ноги, а потом лечить их в этой самой больнице!
