Наталья Александрова - Охота на газетную утку
— Не ешь, — категорически заявила я, — у тебя организм и так ослаблен, как бы чего не вышло…
— А выбросить тоже жалко, — размышлял Мишка, — вот разве Юране скормить?
Он показал на угловую койку, где кто-то спал, накрывшись с головой одеялом.
— Так-то он мужик ничего, спит себе да спит, — пояснил Мишка, — только ночью храпит сильно. А здоровый.., и поесть любит, так вот я думаю, испробовать на нем, что ли?
— Нехорошо на невинном человеке эксперименты ставить, — строго сказала я, — но вообще-то, чтобы Гюрза кого-то навестила в больнице? В голове не укладывается…
Не уставая поражаться такому поступку Гюрзы, я задумчиво попрощалась с Мишкой и пошла прочь. Неужели моя вчерашняя трепка пошла начальнице на пользу?
* * *
К вечеру преступный план полностью созрел.
Для того чтобы чувствовать себя в относительной безопасности, я должна не красть ключи у Петра Ильича, а сделать свой комплект. С одной стороны, задача усложняется: сначала выкрасть ключи, а потом положить их на место, а с другой стороны, потом я смогу выбрать удобное время для посещения квартиры, когда буду точно уверена, что Петр Ильич не сможет меня там застать.
Из детских приключенческих книжек в голове сидели смутные воспоминания о куске мыла, в который вдавливают ключи, и потом по этому оттиску делают новые. Из более поздних сведений в голове вертелись отрывки какого-то фильма, где профессионал делал оттиски в коробочке, заполненной специальной субстанцией. Где бы взять такую коробочку?
Но я представила, как прихожу с такой коробочкой или, еще лучше, с куском мыла в мастерскую по изготовлению ключей, и что они мне там скажут? А самое главное: что я им скажу?
Нет уж, отставим в сторону детективы и будем действовать открыто — так меньше шансов быть заподозренной в плохом.
По дороге домой я заскочила в мастерскую по изготовлению ключей, что располагалась в подвальчике неподалеку от нашего дома. У окошечка маялся мужчина типично интеллигентной внешности: седая бородка, очки и потертая кепочка.
— Второй раз прихожу! — скорбно обратился он ко мне. — Никак не подходят…
Я забеспокоилась: качество работы у этого мастера явно оставляло желать лучшего.
— У вас замок старый, ключ трудоемкий, — донеслось из окошка, — поставили бы «цербер»…
— От «цербера» ключ большой, дочка его сразу же потеряет, — вздохнул мужчина, — она и так-то…
Я взглянула на него удивленно: судя по седой бороде, у него терять ключи должна не дочка, а внучка. Впрочем, некоторые дочки и в сорок лет дуры. Очевидно, мужчине досталась именно такая.
Заказчик долго перебирал выданные ключи, не отходя от окошечка, так что у меня лопнуло терпение. Я подошла ближе и попыталась разглядеть, кто там в окошке. Седобородый оглянулся на меня, вероятно, я произвела на него впечатление, потому что он оживился, глазки под очками заблестели так живенько, что стало видно даже через мутные, Бог знает сколько не протертые стекла.
— Вы закончили? — строго спросила я. — А то я спешу.
Седобородый поскучнел, вздохнул и ушел, ссутулившись. Из синего пуховика у него торчали в стороны перышки.
За окошком в крошечной комнатке сидел за столом шустрый востроглазый парнишка и что-то писал. За ним приткнулся смурной работяга и пилил болванку, зажатую в тиски.
— Слушаю вас. — Парень вскинул голову.
— Хм.., вы до которого часу работаете?
— До девяти, там написано. — Парень кивнул на стенку.
— Значит, если я часам к восьми ключи принесу, за час сделаете?
— Смотря какие… — протянул парень, внимательно меня рассматривая.
— Обыкновенные, — буркнула я, очень мне не понравился его взгляд.
— Федя у нас мастер, — кивнул парень на работягу.
Сумрачный Федя никак не отреагировал.
— Значит, сделаете за час, и никакой квитанции, — сказала я парню и добавила, оглянувшись на прейскурант:
— Плачу вдвое.
— Втрое, — ответил парень не промах.
Мои голубки пили чай на кухне. Стол опять-таки был сервирован по высшему разряду. Я подумала вдруг, что если мне мамулин серебряный набор успел осточертеть, то что же говорить тогда о Петре Ильиче? Как ему надоели должно быть, мамулины ухаживания, ее чрезмерная забота, эта ее, с позволения сказать, стильность… Откровенно говоря, вытерпеть все это можно, только лишь поставив перед собой важную задачу. Так какова же эта задача? Зачем у нас поселился Петр Ильич?
Стоя в коридоре и слушая его разговор и смех, я поняла, что он моей матерью совершенно не увлечен. Со стороны, как говорится, виднее!
Дождавшись, когда они уйдут, я поела на кухне, потом убрала посуду. В коридоре было темно, на часах — полвосьмого. Я прислушалась: парочка слушала в комнате у мамули записанный на видео концерт Паваротти. Замирая от страха, я подошла к вешалке и залезла в карман пальто нашего гостя. В первом кармане — ничего, только горсть мелочи. Во втором.., есть, вот они, ключики! Даже не прячет, старый пройдоха, так уверен в нашей с мамулей глупости и доверчивости!
Когда я зашнуровывала ботинки, мамуля возникла на пороге:
— Ты куда это?
— Сигареты кончились! — крикнула я ухе с лестницы.
Когда парень из мастерской увидел меня в скромненькой курточке и неизменных джинсах, видно, у него появились кое-какие сомнения.
— Слушай, у нас не будет неприятностей? — спросил он, принимая ключи.
— Если и будут, то только у меня, — успокоила я его, — давайте, ребятки, скорее…
Сорок минут я слонялась по улицам и ужасно замерзла. Но ключи Федя сделал отлично. Дома за дверью мамулиной комнаты по-прежнему пел Паваротти. Этак любого мужика можно отвадить, о чем она только думает!
Я положила ключи в карман пальто перекормленного бельканто Петра Ильича и облегченно вздохнула.
* * *
К счастью, сломанную дверь, деньги на ремонт которой в прошлый раз собирали общественницы, починить пока что не успели, и в подъезд можно было войти, не зная кода.
Навстречу мне тоже никто не попался.
Надо сказать, что я ужасно нервничала: как-никак первый раз в жизни собиралась проникнуть в чужую квартиру. От волнения дрожали руки, и ключ долго не мог попасть в замочную скважину. В моем воображении рисовались картины того, как бдительные соседи хватают меня за руку и волокут в милицию, как воровку…
Но ключ наконец попал в скважину — да здравствует умелец Федя! — замок открылся, я вошла в квартиру и торопливо захлопнула дверь за собой. В квартире было тихо и слегка пахло пылью и затхлостью. Я несколько секунд постояла в прихожей, унимая сердцебиение, и отправилась на разведку.
Кухня пока не привлекла моего внимания, как и небольшая полутемная спальня. Вторая комната была, судя по всему, кабинетом. Здесь стояли большой письменный стол с многочисленными ящиками и второй стол поменьше, на котором расположился компьютер с периферийными устройствами.
Я начала с самого простого: стала один за другим выдвигать ящики письменного стола.
В верхнем ящике лежала большая пластиковая папка с этикеткой: «Новоапраксинский химический комбинат».
Осторожно открыв папку, я увидела кипу недоступных моему пониманию бумаг, содержавших, судя по всему, абсолютно полную информацию об этом самом комбинате: ассортимент продукции, объем выпуска этой продукции за последние годы, объем реализации, списки поставщиков, снабжающих комбинат сырьем и комплектующими изделиями, порядок расчетов с этими поставщиками, бюджет…
Наверное, если бы на моем месте был какой-нибудь экономист или хотя бы опытный бухгалтер, эти документы рассказали бы ему все о химическом комбинате, но я смогла только сделать единственный вывод: этот комбинат почему-то весьма интересует Петра Ильича.
А кстати, ехать в Новоапраксино надо с Московского вокзала, так что Петр Ильич, скорее всего, именно туда и ездил в июне.
Перелистывая документы в папке, я "несколько раз натыкалась на знакомую фамилию — Козодоев. Был у меня один знакомый — Никита Козодоев, мы учились с ним в одной школе и даже… Но, разумеется, это не он, мало ли на свете Козодоевых.
Закрыв папку и постаравшись придать ей первозданный вид, я задвинула верхний ящик стола и выдвинула второй.
Здесь меня ждал сюрприз. В этом ящике аккуратно, в хронологическом порядке были сложены все мои статьи за время работы в «Невском вестнике». Статьи — это громко сказано, статей как таковых у меня было раз, два и обчелся, да и те — легкая дамская болтовня вроде «Женщины и цветов», но здесь были собраны даже самые маленькие публикации, заметки в десяток строк. Я просмотрела это скупое досье, и мне стало грустно.
Без малого три года моей журналистской работы оставили после себя тоненькую стопочку второсортных заметок на никому не интересные темы… Нет, в чем-то Петр Ильич был прав: так жить нельзя, если я хочу оставить в журналистике хоть какой-то след!
