Наталья Александрова - Охота на газетную утку
Это был билет на электричку. Куда это наш престарелый ловелас ездил, подумала я с веселым любопытством, все еще находясь под впечатлением слов Леопольдовны. Потому что раз билет выпал из кармана Петра Ильича, то, стало быть, купил его он для себя.
На билете было напечатано: «Октябрьская железная дорога; Московский». Значит, ехал он с Московского вокзала… Так… Зона третья, это недалеко от города… Дата — 11.06.2001.
Так… А вот это уже совсем интересно. Ведь Петр Ильич утверждал, что приехал в наш город первый раз после длительного перерыва.
Якобы пятнадцать лет у нас не был. А тут вдруг выясняется, что он был в Питере в июне, этого года. Вот ведь как.
Меня охватил приступ раздражения.
Слишком много в последнее время всего навалилось: подозрительная Мишкина авария, вся эта петрушка с «Домовенком»… И в довершение всего, я имею на руках доказательство, что мамулин разлюбезный Петр Ильич самым вульгарным образом ее обманывает.
Но с другой стороны, если я сейчас ворвусь к нему в комнату, брошу билет ему в лицо и потребую объяснений, старый хитрец ото всего отопрется. Скажет, например, что билет не его, что он понятия не имеет, как этот билет попал в карман пиджака, и вообще, я не я, лошадь не моя, и сам я не извозчик.
И я точно знаю, что мамуля ему поверит безоговорочно, а мне устроит развеселую жизнь.
А ссориться с мамулей сейчас я не в состоянии — нервы натянуты до предела из-за беспокойства за Мишку.
Воровато оглянувшись, я спрятала билетик в карман халата, решив придержать доказательство двуличности Петра Ильича до более подходящего случая.
За завтраком мамуля выглядела озабоченной.
— Петр Ильич нездоров, — сообщила она "таким тоном, каким, наверное, придворные сообщали о недугах высочайших особ, — постарайся не шуметь, у него очень болит голова.
Я пожала плечами: шуметь я и вовсе не собиралась, а собиралась уйти из дома через полчаса после мамули.
Мамуля ушла, Петр Ильич из своей комнаты так и не выходил и не подавал никаких признаков жизни, а я спохватилась, что забыла поговорить с мамулей о тряпках. Дело в том, что вчера вечером Кап Капыч дал мне дельный совет.
— Александра, — сказал он, отведя меня в сторонку, — тебе нужно сменить имидж.
— Чего-чего? — возмутилась я сходу. — Мишка в больнице в тяжелом состоянии, а ты предлагаешь мне думать о тряпках?
— И о косметике, — очень серьезно подтвердил Кап Капыч. — Ты пойми, девочка, — продолжал он помягче, — это очень серьезно.
Ведь вы с Михаилом работали над этим делом вместе, стало быть, Тебя тоже могли срисовать…
— Кто? — задала я глупейший вопрос.
— Злоумышленники, — терпеливо объяснил Петя, — те, кто устроили аварию Мишке.
— Если они хотели заткнуть мне рот, то уже опоздали, — завелась я, — потому что «бомба» уже напечатана!
Но, как видно, не зря Кап Капыч столько времени давал советы женщинам на своей дамской страничке. Ночью я обдумала его предложение и пришла к выводу, что он прав: мне надо изменить внешность. Допустим, меня тоже захотят убить. И будут ждать, когда из парадной выйдет незаметная тихоня в джинсах и простенькой курточке. А вместо этого наденем что-нибудь экстравагантное и спокойно пойдем, как человек, которому некого бояться и нечего скрывать.
Но мамуля заморочила мне голову своим сердечным другом, так что я забыла спросить разрешения воспользоваться ее гардеробчиком. Ну забыла и ладно — возьмем без разрешения…
Я долго рылась по шкафам и наконец остановила свой выбор на коротеньком пальтеце из искусственного меха цвета жирафа и высоких черных сапогах. Накрасилась поярче, голову повязала черным шелковым платком — честное слово, родная мать узнала бы меня с трудом!
Затянув пальтишко поясом потуже — с талией у мамули было все в полном порядке, — я хотела постучать к Петру Ильичу и спросить, не нужно ли чего-нибудь, но вспомнила мамулину просьбу не шуметь, еще раз пожала плечами и вышла из квартиры.
Леопольдовна в кухне смотрела сериал и не вышла меня проводить.
Не успела я далеко отойти от нашего подъезда, как подвернулся каблук на мамулином шикарном сапоге. Очевидно, таким образом он выражал свое возмущение сменой хозяйки.
Чертыхнувшись, я пропрыгала на одной ноге в сторону от дорожки, прислонилась к стене и сняла сапог, чтобы разобраться в масштабах трагедии. Каблук, в общем-то, держался, только ходить нужно было осторожнее Я усмехнулась" мамуля-то умеет заставить вещи служить ей с радостью, чего не скажешь обо мне. Но… в жизни всегда есть место подвигу! Я решила, что укрощу проклятые сапоги, чего бы мне это не стоило.
Вдруг снова хлопнула дверь нашей парадной. Я оглянулась и увидела, что из нее вышел Петр Ильич собственной персоной. Вид он имел совершенно здоровый, бодрый и энергичный, только воровато оглядывался. Так-так, стало быть, опять врет. Никакая голова у него не болит, вон, как припустил.
Меня удачно скрыл густой куст барбариса (осенью я ничего не имею против этого куста, он ведь не цветет), и престарелый конспиратор меня не заметил Он решительно направился к остановке троллейбуса, и я, забыв о капризном каблуке, захромала следом: его поведение вконец меня заинтриговало, да еще и найденный утром билет усугублял таинственность происходящего.
Маскируясь за прохожими и кустами, я подобралась к остановке как раз вовремя: Петр Ильич не по годам ловко впрыгнул в троллейбус с передней площадки. Я юркнула в заднюю дверь, постаравшись смешаться с толпой и не попасться ему на глаза, и в то же время следя за выходами, чтобы не упустить свой «объект».
Никогда не думала, что наружное наблюдение — это такая тяжелая работа. Я вертелась в толпе как уж на сковородке, стараясь не покидать свой наблюдательный пункт, и окружающим такое поведение явно действовало на нервы. Кроме того, женщин раздражало мамулино пальто из искусственного меха цвета жирафа. Какая-то тетка нарочно наступила мне на ногу. Я оглянулась и посмотрела в ее поросячьи глазки. Тетка их не отвела, но и заорать что-то хамское все же не решилась. Ужасно хотелось наступить ей в ответ, но я боялась скандала. Было очень важно не упустить Петра Ильича, поэтому я проглотила все слова, которые хотела сказать свинской тетке, и отвернулась. Петр Ильич, присевший было на переднее сиденье, вскочил через две остановки, чтобы уступить место старухе в доисторической шляпке с вуалью. Старуха поблагодарила его скрипучим голосом, а когда села, все увидели, что на шляпке у нее кроме вуали располагается искусственная птичка с чуть тронутыми молью перышками.
Я забеспокоилась, не надумал ли мой «объект» выходить, и стала проталкиваться ближе к двери, что вызвало новую бурю негодования со стороны пассажиров. Краснорожий мужик, пахнущий застарелым перегаром, облапил меня мимоходом, инвалид, у которого, на первый взгляд, наличествовали все части тела, двинул палкой под коленку. Черт занес этого Петра Ильича в троллейбус! Сама я из общественного транспорта терплю только метро, а из наземных способов передвижения предпочитаю маршрутку.
К счастью, ехать пришлось не слишком долго, не больше двадцати минут, и наконец «объект» выбрался на тротуар.
Активно работая локтями, я выскользнула следом. Самым сложным при этом было остаться незамеченной. Хоть я и изменила внешний вид, глаз у Петра Ильича, несомненно, был наметан, так что следовало соблюдать осторожность. Я нырнула за плечистого пятидесятилетнего дядьку, который посмотрел на меня как на сумасшедшую.
Я была, в общем-то, почти согласна с незнакомым прохожим. Что делаю я, нормальная взрослая женщина, на этой улице? Преследую мамулиного гостя. Кому и что я хочу доказать? Что я могу сейчас увидеть и узнать?
Вряд ли с утра пораньше он направился на свидание с дамой, скорее всего, какие-нибудь дела… Да, но зачем он наврал мамуле, что никуда сегодня не пойдет? Наверное, она тащила его куда-то, а у него дела… Но все равно, это не повод для того, чтобы следить за ним. Вместо того, чтобы заниматься таким малопочтенным делом, мне следовало поговорить по душам с мамулей, расспросить ее хорошенько, кто же такой этот таинственный Петр Ильич, зачем он приехал и долго ли намерен сшиваться у нас в квартире. Но, странное дело, после его приезда мне ни разу не представилось удобного случая. Либо они были вместе, и мамуля суетилась вокруг своего Петеньки, стремясь обеспечить ему максимальный комфорт, либо их не было, и я использовала это время для того, чтобы поработать. Надо сказать, что в последнее время я сама избегала каких-либо разговоров. Я была зла на себя за то, что пошла на поводу у них с мамулей и позволила уговорить себя ввязаться в историю с «Домовенком»; Если бы я сказала тогда твердое «нет»… Хотя нужно знать мою мамулю, она бы не отстала. Но все-таки, если бы я нашла в себе силы отказаться, Мишка Котенкин не лежал бы сейчас в палате реанимации, опутанный проводами.
