Дарья Донцова - Мыльная сказка Шахерезады
На всякий случай я сказала:
— Я давно в разводе и не собираюсь ни с кем идти под венец.
Егор Владимирович улыбнулся.
— Ради примера я сгустил краски.
— Допустим, я мучаюсь совестью из-за совершенного мною тяжкого преступления, — медленно произнесла я, — а у другого члена группы булимия. Его болезнь ерунда по сравнению с моей бедой.
— Совершенно исключено, чтобы в группе произошло нечто подобное! — воскликнул Егор Владимирович. — Коллектив подбирается по принципу одинаковости проблем. Я заумно высказался?
— Нет, вполне понятно, — успокоила я психолога. — Тогда следующий вопрос!
Занимательную беседу прервал звонок в дверь, Эмма Генриховна подскочила.
— Экскурсия! Группа работников книжных магазинов из провинции.
Егор Владимирович встал и предложил мне:
— Хотите поговорить? Первая консультация бесплатная, многим хватает одной беседы, чтобы обрести равновесие.
— Нашу гостью зовут Даша, — прокудахтала Эмма, выходя в коридор. — Она преподаватель французского языка.
Булгаков придержал дверь рукой, мы с ним тоже очутились в коридоре, Егор сделал несколько шагов, распахнул другую дверь и сказал:
— К сожалению, мой французский далек от совершенства, практики не хватает. Устраивайтесь поудобнее, вон то кресло самое уютное. Так какой еще вопрос?
Я опустилась на сиденье и поняла, что оно слишком мягкое.
— Неужели есть люди, которые, убив кого-то, остались безнаказанными и пришли к вам, чтобы избавиться от мук совести? И неужели участие в «Гамлете» может им помочь?
Булгаков рассмеялся.
— Каюсь, грешен, я занимаюсь плагиатом. Беру, допустим, «Отелло» и переделываю на нужный лад. Ну согласитесь, маловероятно, что ко мне на прием явится чернокожий высокопоставленный военный, который задушил молодую жену, блондинку, оклеветанную другим мужчиной. Я с таким случаем пока не сталкивался. Значит, я сделаю Отелло европейцем, а Дездемона, возможно, будет его сестрой, а не супругой. И поймите, главное — не совершить преступление в реальности, а желать его совершить, планировать, вынашивать идею. Подавляющая масса моих подопечных — это те, кто готов преступить черту и мечтает, чтобы его остановили. Хотя бывают и спецгруппы. В них те, кто перешел Рубикон и оказался по ту сторону закона. Теперь о сохранении тайны. Я никогда ничего никому не сообщаю о своих клиентах.
— Рукописи не горят, — сказала я, — истории болезней тоже.
Егор Владимирович бросил быстрый взгляд на компьютер, стоявший на столе.
— Давайте договоримся. Я гарантирую вам сохранение тайны. Ни один мой пациент до сих пор не пожалел, что прошел через групповую терапию.
— Можно с кем-нибудь побеседовать? — заканючила я. — Ну, с теми, кто сюда постоянно ходит.
— Нет, — решительно отрезал Булгаков, — я не разглашаю имен. И, как вы выразились, «постоянно» сюда никто не ходит. Курс рассчитан на срок от полугода до двенадцати месяцев. Потом я вам стану не нужен. К сожалению, у психотерапии, как у любого метода, есть отрицательная сторона. Попадаются пациенты, которые начинают испытывать зависимость от сеансов. Врач для них, словно наркотик. Я всегда жестко предупреждаю людей: «Мы изживаем проблему, и все». Она решена? Мы расстаемся. Постоянно заниматься в театре нельзя.
— А если возникнет новая? — воскликнула я. — Допустим, я вылечилась от тяги к убийству, а через пять лет подцепила аэрофобию? Тогда вы меня возьмете?
Егор Владимирович улыбнулся.
— Нет ответа. Каждый случай уникален. Простите, звонок.
Булгаков взял со столешницы трубку с мигающим экраном и сказал:
— Слушаю, Костя. Да, да, конечно, уже выезжаю, не беспокойся.
Потом он вернул мобильный на прежнее место и сказал:
— Извините, ваш визит не планировался заранее. Обычно первая консультация занимает около двух часов. Я не могу сегодня уделить вам столько времени. Если хотите, запишитесь, я буду готов к продолжительной беседе. Сегодня мы просто пообщались по-дружески. Не сочтите меня человеком, который не желает вникнуть в ваши проблемы, но я обещал Константину Грекову поучаствовать в его программе «Неспящие в Москве».
— Я знаю о ней! — обрадовалась я. — Ведущий, психолог Греков, отвечает на звонки людей, тех, кто не спит после полуночи, а приглашенный гость комментирует происходящее. Странно, что вы, серьезный специалист, согласились прийти на это шоу.
Егор Владимирович встал:
— Константин мой ближайший друг. Его отец Павел Иванович теснейшим образом работал с моим папой, был его личным помощником. Сколько помню себя, столько знаю Костю, у нас с ним практически все воспоминания общие. После кончины Павла Ивановича мой батюшка взял его сына под свое крыло. Костя тоже закончил психфак, у него обширная практика. Греков экстраверт, ему необходима публичность, а я интраверт, недолюбливаю телевидение, но отказать ему не могу. Еще раз прошу простить за скомканный разговор.
Я тоже поднялась.
— Это я должна извиниться, свалилась к вам на голову, как сосулька с крыши. Спасибо за ваше долготерпение. У кого мне записаться на консультацию?
Глава 20
Полковник Дегтярев любит устраивать собрания сотрудников.
— Не забываем о мотиве, — торжественно объявляет Александр Михайлович в начале очередного совещания, — рассуждения типа: «Его убили из-за синих туфель» — принимаются лишь в том случае, если далее следует объяснение, почему эти синие туфли так важны для преступника. Фразы «чует мое сердце» слышать не желаю. Я понимаю, «чуйка» хорошая вещь, но нам нужны факты, а не бла-бла!
А я сейчас, торопясь в Ложкино, занимаюсь как раз тем, что полковник называет «бла-бла». Строю версию, опираясь исключительно на собственную фантазию. Хотя нет, кое-какие факты все же есть. Сворачивая на финишную прямую к воротам поселка, я уже сочинила складную историю.
Ирина Соловьева, преступница-рецидивистка, непонятным образом вышла на свободу, не отсидев весь срок за убийство. Вероятно, она попала под амнистию по беременности. Правда, в ее документах нет никаких упоминаний о ребенке, но будем считать, что это элементарный косяк. Иногда отлаженная бюрократическая машина дает сбой. К тому же если вспомнить, что Ирина была последний раз осуждена в тысяча девятьсот девяносто первом году, то ничего удивительного в этом нет. Страна разваливалась на части, система исполнения наказаний тоже трещала по швам, начальники исправительных структур сменялись с калейдоскопической скоростью, на зонах царил беспорядок, стоит ли удивляться, что документы Соловьевой не оформили должным образом? Ирина забеременела в лагере скорее всего от охранника, или, может, постарался кто-то из местных начальников. Он же поспособствовал освобождению женщины. Любовник Иры женат, скандал ему не нужен. Но он оказался порядочным человеком, не бросил Иру, дает ей деньги. Судя по тому, как хорошо живет сейчас Соловьева, отец Кати сделал успешную карьеру, может, он теперь богатый бизнесмен, и ему по-прежнему не нужен шум.
Я не психолог, но даже без высшего душеведческого образования мне понятно: у Ирины было не очень удачное детство. Нет, ее не били, не унижали, кормили, поили, но вечно занятые родители не обращали на нее внимания. Ариадна Олеговна родила ребенка в очень юном возрасте, дочь ей мешала, воспитанием внучки занималась бабушка, поэтесса Кира Алексеевна. Кто знает, какую романтическую чушь она вкладывала в голову ребенка? А Ирочка в подростковом возрасте, чтобы привлечь к себе внимание мамы, начала бунтовать, воровала, рано заинтересовалась мальчиками, «нарубила дров» и была выгнана Ариадной. Ни подруг, ни близких друзей у Иры нет, похоже, любовник запрещает ей общаться с посторонними. В конце концов Соловьевой стало невмоготу, и она обратилась к Булгакову. Катя выяснила, что мать занималась в театральном кружке несколько месяцев, а затем вроде его забросила. Но теперь я знаю, что психотерапевт набирает группу, а через определенное время расстается с ней. Во время занятий Соловьева рассказала всем о себе правду. Люди, которые были с ней в одной группе, в курсе проблем управляющей рестораном «Фасоль». Ирина честно сообщила о своем прошлом и назвала имя любовника, откровенность — главное условие лечения. Одногруппники теперь знают все секреты Иры, а она владеет полной информацией о них. Значит, добыв список тех, кто вместе с Ириной участвовал в спектакле, и расспросив их, я узнаю имя отца Кати. И зачем оно мне? Ну-ка, вспомним, с чего началась история нашего знакомства с Катюшей? Девочка приехала к Вадиму в поисках своего отца.
Я знаю, что предшествовало ее визиту. Катя систематически давила на мать, требовала назвать имя отца. Подростки часто бывают нетерпимы, грубы, ими управляют разбушевавшиеся гормоны, и они не воспринимают ничьи аргументы. Почему Ирина не рассказала дочери сказку о папе-космонавте, погибшем при полете? Не знаю, могу лишь предположить, что у девочки в метрике в графе «отец» стоит прочерк и врать дочери Соловьева не могла. По какой причине Ира ляпнула про Вадима Полканова? Снова не знаю точного ответа. Может, она думала, что девочка никогда не сможет встретиться со звездой, полагала, Катя обрадуется, что ее отец — артист, и успокоится? Или просто брякнула, не подумав. Ну представьте такую ситуацию. Усталая, замороченная тяжелой работой Ирина приходит домой, начинает хлопотать на кухне, включает любимый сериал, и тут возникает Катя с песней на тему: «Немедленно скажи, кто мой папа». Старшая Соловьева изо всех сил старается сдержать собственные эмоции, но тот, кто жил с тринадцатилетней дочерью, отлично знает: девочка способна вывести из себя самого Папу Римского. Даже святой начнет швырять тяжелые предметы, если на него насядет подросток-правдоискатель. И у Иры сдают нервы.
