Фредерик Дар - Сан-Антонио в гостях у МАКов
И почему бы вместо общепринятого проведения жрачка-парти не организовать с...ка-парти? Я знаю, вы сейчас сморщите нос и скажете, что я впадаю в скотологию, хоть это и не в моем стиле, но думается, что я ухватил сенсационную мысль. Если бы я был толстосумом, то не пожалел бы средств на проведение такой вечеринки. Это стало бы незабываемым событием, ребята. Начнем с пригласительных карточек. Гала!
Сан-Антонио имеет честь пригласить вас к себе на дефекацию, которая состоится в такой-то день в такой-то час! Просьба быть в строгом вечернем наряде!
Ну как? Я думаю, это имело бы шумный успех? И потом, представляете себе спектакль? Высшее панамское общество без штанов? Вместо зала для жратвы туалеты, просторные, как дворец Снежной королевы. Метрдотели, обходящие гостей и предлагающие принять клизму вместо традиционного аперитива.
Я вижу этих лакеев в белоснежных, как у священников Сен-Сурьена, перчатках, снующих с масленками на серебряных подносах для смазки заднего места. Там обязательно будут грумы, приводящие в действие водяные струи для смыва. А чтобы создать атмосферу, месье Жюль Рюлад, баритон из Опера де Пари, исполнит сольную партию! Мечта, да и только!
Профессор Баламю выпрямляется.
— Эти люди приняли большую дозу наркотического вещества, — заявляет он.
Петит-Литтре протестует, словно его типография выпустила тираж лишь с нечетными страницами.
— Вы шутите, мой друг! Видит Бог, в моем доме никогда не было и не будет наркотиков!
— Я знаю, что говорю, — сухо парирует профессор.
Наступает неловкая пауза. Я нарушаю ее,
— Вы хотите сказать, месье профессор, что все они «глотнули» дурмана?
— Вот именно.
Я прошу у Петит-Литтре разрешения воспользоваться телефоном и собираюсь звякнуть в контору. Постепенно я втягиваюсь в рабочий ритм.
— Патрон?
— А! Сан-Антонио, итак?
— Речь идет о наркотике, которым отравились гостя вашего друга. Не могли бы вы срочно прислать мне кого-нибудь из лаборатории. Фавье, например, Он не в отпуске?
— Нет, я думаю, он дома!
— Спасибо.
Я успеваю положить трубку раньше, чем босс успевает выдать пакет ценных указаний... Лакей с оттопыренным от напряжения ухом уже тут как тут, я делаю знак, чтобы он подошел.
— Скажите, старина, это вы подавали ликеры?
— Да, вместе с Жульеном... И добавляет! — Жульен лежит вместе с этими господами!
— Он что, закладывает за ворот?
У молодого брюнета, с которым я имею дело, выразительное лицо. Он пожимает плечами.
— Это с ним случалось.
— Я хочу сказать — во время работы?
— Я понял. Жульен не прочь пропустить стаканчик украдкой, у него неприятности... От него ушла жена.
— Какие напитки он предпочитает?
— Виски.
Я понимающе киваю.
— Месье Петит-Литтре тоже пьет виски?
Мой собеседник не видит связи. Он в легком шоке.
— Никогда. Месье выпивает лишь немного вина за обедом, в остальное время он пьет только фруктовые соки.
После трехсекундного размышления я жестом благодарю его,
— Отлично.
Когда я вновь присоединяюсь к присутствующим в салоне, то застаю профессора Баламю в кресле и с бокалом в руке, читающим краткий курс но наркотикам для тех, кто не имел удовольствия их попробовать. Мне говорят, что машины «скорой помощи» вызваны, чтобы отвезти всю эту публику в клинику профессора.
Я одобрительно киваю.
— А пока, дамы и господа, — говорю я, — мне хотелось бы знать, что вы пили после еды. Вы, мадам?
— Кофе, — воркует старая кокетка, не очень успешно маскирующая свой зоб бриллиантовым колье.
— Это все?
— Это все.
— Вы, мадам?
— Я пила шампань-оранж, — отвечает элегантная особа.
— А месье?
Крупный очконосец с удавкой на шее цедит с прохладцей в голосе, которому могла бы позавидовать любая змея (как сказал бы Понсон дю Террайль):
— Шампанское!
— А вы, месье?
Бородач, прежде чем ответить, пристально смотрит на меня:
— Виски.
Я подскакиваю.
— Вы уверены?
— Помилуйте! — протестует кавалер, — я еще отвечаю за свои действия.
Нас прерывает профессор Баламю. Издавая стоны, он корчится в кресле.
— О Боже, и он! — всхлипывает Петит-Литтре.
Стакан знахаря еще стоит на низком столике. Я хватаю его и подношу к носу. Это скотч.
— Кто наливал ему? — рычу я.
Издатель лепечет в ответ:
— Он налил себе сам, пока вы звонили по телефону, я не мог предполагать, что...
Рядом со стаканом я замечаю бутылку виски.
— Он пил из нее?
— Да.
Я поворачиваюсь к бородачу.
— А вы, месье?
— Нет, — возражает Пушок, — я признаю только пяти-звездочный Хайг.
Всего лишь.
Звонком вызываю слугу. Он тут же появляется, ибо стоял за дверью, установив свою евстахиеву трубу на уровне замочной скважины.
— Ну-ка скажите, — наступаю я, потрясая бутылкой. — Это виски вы предлагали гостям сегодня?
— Да, месье.
— О'кей, спасибо.
Я вставляю палец в горлышко флакона и опрокидываю его, после чего осторожно прикасаюсь к смоченному пальцу кончиком языка. Скотч, в нем я, думаю, знаю толк. Мне кажется, что у него странный привкус. Ошибка исключена: вот источник зла. Это Мак Херрел, марка, известная более ста лет, как сообщает этикетка. Производство и розлив Дафнии Мак Херрел, Шотландид, добавлено на ней. Марка, не пользующаяся известностью. Я замечаю это обстоятельство Петит-Литтре, который краснеет от смущения за стеклами своих иллюминаторов.
Он начинает оправдываться перед гостями, еще воспринимающими реальность, ибо ему не хочется выглядеть в их глазах скупердяем.
— Этот скотч предложил мне один старый друг, который сам пьет только его и утверждает, что он лучше, чем другие известные марки.
— И много он вам предложил?
— Ящик с шестью бутылками.
— Где остальные? — спрашиваю я у слуги.
— Одна уже пустая, — дает справку халдей. — Эта почата, остальные четыре там, еще не тронуты.
— Очень хорошо, отложите их для меня, я возьму с собой.
Тут прибывает Фавье, еще не успевший проснуться. Его рыжие волосы сияют в свете люстр. Он хлопает глазами и нежно поглаживает щеки, поросшие кукурузного цвета щетиной.
Я отвожу его в сторону.
— Деликатное дельце, малыш: драма высшего света.
Рыжик показывает в сторону бесчувственных тел.
— Что это с ними?
— А это я хочу услышать от тебя. Сделай анализ содержимого этой бутылки и тех четырех, что даст тебе слуга. Я скоро буду у тебя в лаборатории. Действуй.
Он молча повинуется. Славная лапша этот Фавье. Всегда готов и всем доволен. И тут поднимается страшная шумиха. Четыре «скорые» мчатся сломя голову под завывание сирен. Петит-Литтре втягивает голову и чуть не исчезает в своих малолитражных туфельках.
Он понимает, что теперь будет чертовски сложно замять скандал. Двадцать носилок — настоящий хит—парад. Светский прием оборачивается железнодорожной катастрофой. На улице собирается весь квартал.
Я сочувствую ему.
— Пустите слух, что газопровод дал утечку и все отравились.
В знак благодарности он жмет мое запястье (пожать руку выше локтя ему не позволяет рост).
— Ну конечно, спасибо! Газ! Вот именно: газ!
— Пока мы еще здесь, назовите мне, пожалуйста, имя друга, который подарил вам те шесть бутылок виски.
Энтузиазм мигом покидает его.
— Ну как вы можете допустить подобную мысль! Этот человек выше всяких подозрений.
— Вы тоже, месье Петит-Литтре, выше всяких подозрений, и тем не менее это удивительное приключение произошло в вашем доме!
— Печально, но факт, — признает карлик.
— Итак?
Он шепчет неохотно:
— Это крупный промышленник, месье Шарль Оливьери...
— Проживающий?
— Авеню Анри-Мартен, двести двенадцать.
ГЛАВА II,
в которой я вывожу скотч на чистую воду
Фавье один в мертвенном свете лаборатории. Его когда-то белый халат напоминает палитру Ван-Гога. У него круги под глазами и движения зомби.
Он даже не поднимает головы при моем появлении — узнает по походке — и лишь бормочет:
— Сейчас закончу, месье комиссар.
Месье комиссар говорит «спасибо», берет стул и садится на него верхом. Я думаю о малышке Ирен, которая, наверное, уже посапывает в моем клоповнике, — я думаю о крошке Петит-Литтре, суетящемся в клинике профессора Баламю... Я думаю... о жизни. Забавно! Еще несколько часов назад я не знал этих людей, а сейчас они в центре моих забот... я никогда не видел Ирен и никогда не должен был познакомиться с ней.
И тем не менее я закатил ей королевский засос в переходе между вагонами НОЖДФ а (НОЖДФ — Национальная железная дорога Франции) сейчас она дрыхнет в моей спальне. Раньше я слышал разговоры об издателе и о некоторых из его гостей, но они для меня были скорее абстрактными величинами.
