Дарья Донцова - Синий мопс счастья
Маша, естественно, впустила сына вместе с новой подругой в дом. Бизнесвумен всегда привечает всех приятелей Павлика, она руководствуется простым соображением: уж лучше пусть сын тусуется в квартире на ее глазах, чем невесть где и с кем.
Но случай с Марийкой был совершенно вопиющим, и Маша не стерпела. Отправив девицу мыть руки, мать зашипела:
– Ты с ума сошел? Кого притащил? Где нашел эту красну девицу?
– Мама, – торжественно ответил Павлик, – Марийка та, о ком я мечтал. Да, она малообразованна, бедна и не имеет родителей. Но я, как лейтенант Шмидт, осчастливлю несчастную, женюсь на ней, спасу заблудшую душу.
Что было делать Маше? Сына она любит больше жизни. Терять обожаемого ребенка из-за того, что у него случилось помутнение рассудка, матери не хотелось. Пришлось принять невестку с распростертыми объятиями и ждать, пока ситуация разрешится сама собой. Маша очень надеялась, что Павлику скоро надоест возиться с девчонкой, использующей вместо носового платка угол свисающей со стола скатерти. Но оказалось, что Марийке самой опротивело жить в комфортных условиях, есть при помощи ножа с вилкой и спать на шелковом белье. Девице опостылели вечные замечания Павлика, подсовываемые им книги и робкие восклицания свекрови типа: «Марийка, деточка, не ходи, пожалуйста, в уличных сапожках по квартире, сними обувь у входа».
– Ничего, – радовалась сейчас Маша, – сын подуется и забудет эту идиотку. А ведь какие девочки его окружают: красавицы, из хороших семей, пусть не супербогатые, не беда, главное, они с нами одного круга. В Академии медицинской психологии других и нет.
Я вздрогнула:
– Где учится Павлик?
– В Академии медицинской психологии, – спокойно повторила Маша, – специально очень приличное место подобрала, думала, сын там достойную пару себе найдет, но увы, Павлуша Марийку встретил.
Глава 17
Забыв про поздний час, я убежала от Маши, вернулась в нашу квартиру, вновь вдохнула запах жареной картошки, проглотила появившуюся во рту слюну, услышала радостный лай собак, сдернула с вешалки свою куртку, выхватила из ботиночницы сапоги и услышала голос Кати:
– Лампуша, ты куда?
– Сейчас вернусь.
– Поешь сначала.
– Некогда, – пропыхтела я, пытаясь справиться с некстати заевшей «молнией».
В ту же секунду входная дверь распахнулась, появился веселый Костин в мокрой куртке и радостно сообщил:
– Снег пошел! Вот здорово! На дорогах чуть свободней станет. Чайники из гаражей выезжать побоятся. Лампудель, что у нас на ужин? Эй, ты куда?
– За капустой! – крикнула я, выбегая из квартиры в незастегнутых сапогах. – Щи сварить хотела, да не из чего.
– Ну ты… – начал было Вовка.
Не желая слушать его критику в свой адрес, я побежала по лестнице вниз.
– Она странно себя ведет, – послышался голос Катюши, – пришла, повесила одежду и мигом ушла, потом снова появилась, схватила куртку – и деру.
– Какие щи! На часы глянь, – начал возмущаться Костин, потом дверь хлопнула, и воцарилась тишина.
На улице и впрямь шел снег. Огромные, словно из ваты сделанные хлопья тихо падали с черного неба. Оказавшись на тротуаре, они мигом темнели и превращались в грязь. Я пошла к метро, при каждом шаге из-под подошв сапог били фонтанчики жидкого месива, и через пару мгновений джинсы снизу стали мокрыми. Прохожих не было, люди предпочитали в такую погоду сидеть по домам.
Возле метро, где днем стоят торговки с лотками, тоже оказалось пусто. Я огляделась по сторонам. Обычно здесь идет бойкая торговля конфетами, фруктами, газетами, всякой мелочью типа расчесок, ниток и резинок для волос. Но сейчас площадка пуста, ее усеивают обрывки газет, смятые банки из-под пива и кучи ошметков: луковая шелуха, капустные листья, ботва от моркови.
Я побродила по проспекту. Зря сюда явилась, торговцы давным-давно ушли.
– Слышь, девка, – прохрипел незнакомый голос, – дай два рубля.
Я повернула голову, у входа в метро стоял мужик неопределенного возраста, типичный «синяк», спившийся маргинал. Опухшее, одутловатое лицо его было покрыто разноцветными пятнами, от левого глаза к подбородку стекала сине-желто-зелено-фиолетовая полоса. Нос походил на калорийную булочку: коричнево-красный, круглый, припухший. Тощее тело красавца облачено в женское пальто с вытертым меховым воротником, ноги украшали рваные кроссовки.
– Слышь, – повторил бомж, – дай рубликов.
– Зачем вам деньги? – На всякий случай я отступила подальше от небесного создания.
Скорее всего у него блохи, а у нас собаки, еще принесу на себе паразитов и заражу щенят!
– В консерваторию хочу пойти, – прохрипел мужик, – на билет собираю.
– Куда? – изумилась я. – В консерваторию? В таком виде? Зачем говорите глупости, время позднее, концерты кончились.
Бомж хохотнул, обнажив черные пеньки зубов.
– А чего глупости спрашиваешь? Каков вопрос, таков ответ. Ясно ж, на бутылку стреляю. Коли можешь, дай. Нет, так не обижусь, иди мимо.
Я полезла в кошелек и не удержалась от укоризненного замечания:
– Работать надо, а не клянчить.
– Так я служу, – с достоинством сообщила асоциальная личность, – целый день кручусь.
– Да ну? И где же?
– А тут, у метро, – зябко поеживаясь, объяснил попрошайка, – у Мирзы. Ящики переношу, мешки девкам подтаскиваю. Между прочим, и сейчас при деле состою.
– Тут никого нет.
– Видишь палатки, – указал бомж на кучу изогнутых железных конструкций, горой лежавших у здания метро, – сейчас за ними приедут на «Газели» и увезут до завтра. Все по домам разбежались, а я на службе еще. Только Мирза жадный до ужаса. Мне две копейки платит, девкам-молдаванкам, что тут торгуют, тоже ерунду отстегивает.
– Постой-ка, – я навострила уши, – ты знаешь продавщиц?
– Конечно, сказал же, работаю с ними.
– Марийку не видел?
– Кого?
– Девушку, молодую, красивую, черноглазую, черноволосую…
– Они почти все такие, – пожал плечами мужик, – я их Таньками зову, так легче. Денег дашь?
– Хочешь сто рублей?
– Кто ж откажется.
– Познакомь меня с хозяином, с Мирзой.
– Завтра приходи, к восьми утра.
– Мне сегодня надо.
– И где его тебе найду?
Я развела руками.
– Денежки просто так никто не платит, хочешь сотню, старайся.
Попрошайка начал ощупывать лицо грязными пальцами, покрытыми болячками.
– Ладно, – наконец произнес он, – давай лавэ.
– За что? – не дрогнула я.
– Видишь, блочная башня стоит, ну та, где внизу булочная?
– Я хорошо знаю этот дом.
– Второй этаж, квартира слева, самая последняя, дверь рыжей кожей обита, – зачастил мужик, – ступай туда, позвони. Там бабка живет, Фаиной звать. Давай стольник за адрес.
– Послушай, – засмеялась я, – не считай меня полной дурой. Я рассчитывала получить за сто рублей координаты Мирзы, твоего хозяина, а ты мне про какую-то Фаину наплел. Оно, конечно, интересно, только к чему мне адрес бабки?
– У Фаины Таньки живут, – объяснил бомж, – она им койки сдает, а к одной из Танек Мирза ходит. Дома-то у него жена и две дочки, вот он и веселится на стороне. Скумекала? Гони монету.
Я протянула ему стольник.
– Эй, Пашка, – донеслось с проспекта, – хорош сачковать, тащи сюда палатки.
Маргинал мгновенно спрятал деньги, схватил кучу изогнутых палок и поволок их к остановившейся на проспекте «Газели». А я, дрожа от холода, поспешила к белой блочной башне.
В этот дом я хожу почти ежедневно. На первом этаже здесь располагается очень хорошая булочная, торгующая настоящими, заводскими батонами. В тонарах по соседству вам предложат мягкие и совершенно безвкусные булки. Но в самом здании, где обитают жильцы, я не бывала ни разу.
Подъезд выглядел запущенным, и пахло в нем соответствующе. Башня расположена рядом с метро, и толпа, текущая мимо, использует парадное вместо туалета. За все надо платить. Если вы обитаете в двух шагах от подземки, то готовьтесь к тому, что придется выгонять с лестницы бомжей, пригревшихся около батареи, и вполне приличных людей, которым приспичило освободить мочевой пузырь. Впрочем, сейчас большинство дверей в подъездах сделано из железа, и их украшает домофон или кодовый замок. Но дверь в нужную мне башню была открыта.
Сначала я по привычке сунулась в лифт, но тут же выскочила обратно. «Аромат» в кабине был еще хуже, чем на лестнице.
Решив, что легко одолею второй этаж, я пошла по лестнице пешком. Бомж не обманул, дверь, покрытая местами рваной кожей рыжего цвета, нашлась именно там, где он сказал.
Не успела я позвонить, как створка распахнулась, на пороге появилась толстая старуха, одетая в байковый халат и замотанная в остатки пухового платка. При виде меня лицо бабки отразило горькое разочарование, очевидно, она ждала совсем другого человека.
– И что надо? – визгливо спросила бабуля.
Вырвавшийся из туши писк мог удивить кого угодно, но не меня. Проучившись несколько лет в консерватории, я сделала удивительный вывод: тембр и тональность голоса никак не зависят от телосложения владельца. Встречались в наших аудиториях здоровенные парни, смахивающие на племенных быков, певшие таким фальцетом, что кастрат Фаринелли умер бы от зависти, а самым густым, шаляпинским басом обладала Неля Краскина, полутораметровая брюнеточка, покупавшая себе платья в «Детском мире».
