Галина Куликова - Витязь в овечьей шкуре
У Наташи помутилось в глазах. Неужели Бубрик с Генрихом ловят и едят женщин?! При свете дня это предположение выглядело таким идиотским, что Наташа едва ногами не затопала. И что это на нее, дуру, нашло вчера ночью? Испугалась до тошноты, стащила бутылку, стала пить коньяк литрами… Кошмар какой-то!
Заметив, что Наташа на ходу схватилась за горло, Андрей хмыкнул. Интересно, что это она изображает из себя шокированную старую деву?
В конце концов они с Людой просто стояли, обнявшись. Он повернулся, чтобы проводить ее взглядом — она как раз захлопывала дверь кабинета. На секунду перед ним мелькнуло ее вытянувшееся белое лицо. «Кажется, я здорово задел ее за живое», — подумал он и тут услышал сдавленные рыдания.
— Послушай, Люда, — сказал он, выводя свою спутницу из библиотеки в коридор. Он не хотел, чтобы она слышала, что происходит. — Попроси у Генриха для меня чашку чая. Такой, как я люблю.
Не возражаешь?
Люда не стала спорить. Вместо этого она мягко улыбнулась и сказала:
— Я буду тебя ждать.
Покровский немедленно нырнул обратно и постучал в кабинет.
Рыдания на секунду замерли, потом возобновились, только звучали еще глуше. Вероятно, его непутевая помощница во что-то уткнулась физиономией. Он постучал снова — более требовательно.
Дверь распахнулась, и Наташа появилась на пороге — с красным носом и предательски влажными глазами. Рот у нее был испачкан помадой. И вокруг рта тоже все было в помаде. Вероятно, она забыла, что накрасила губы.
— Что вы стучитесь?! — сдавленным голосом спросила она. — Это ваш кабинет!
— Как я мог не постучать? — ехидно спросил он. — Может, вы там голая?
Она посмотрела на него надменно, но тут же глаза ее снова затуманились.
— Извините, — пробормотала она. — Мне что-то нехорошо.
— Вам нужно было поплотнее позавтракать.
А вы сразу убежали.
— Не могу же я целыми днями прохлаждаться!
Я ведь ваша помощница.
— Да, вы мне сильно помогаете, — пробормотал Покровский. — Что случилось вчера ночью?
Кажется, вы что-то не поделили с Бубриком.
«Я не могу, не могу ему рассказать про вчерашнее, — подумала Наташа. — Ясное дело, в доме Бубрика произошло что-то нехорошее. Но я ведь не знаю точно — что. И насколько замешан в этом Генрих». На самом деле она считала, что Генрих замешан по самые уши.
— Послушайте, — Покровский подошел к ней, взял за плечи и легонько встряхнул. — Вы у меня работаете, поэтому я в некотором роде несу за вас ответственность.
Наташа встретилась с ним глазами и едва перевела дух — никто никогда на нее так не смотрел.
Слишком внимательно. Слишком испытующе. Чтобы защититься, она сказала с вызовом:
— Я собиралась работать!
— Да-да. Бедная гувернантка вся в слезах запирается в комнате. Я же говорил, что меня трогают ее переживания.
— Решили утешить бедняжку?
— Конечно. Раз она нуждается в утешении.
— Вы про нее ничего не знаете, вы даже забыли, как ее звали!
Покровский усмехнулся и сказал:
— Я действительно не помню, как ее звали, но она совершенно точно была по уши влюблена в хозяина.
— О-о!
— Что — о? Вам это кажется удивительным?
Помнится, ее хозяин ничего себе был мужчина.
Как его звали, я, правда, тоже позабыл.
— Мистер Рочестер. В конце романа он стал инвалидом.
— Из-за гувернантки, я полагаю? — хмыкнул Покровский.
Они стояли нос к носу, как две собаки, и не сводили друг с друга глаз.
— Кажется, вчера ночью мы с вами случайно встретились? — спросила Наташа после трагической паузы.
— Было дело. Я на руках отнес вас в постель.
В глазах у Наташи мелькнуло что-то такое, чего Покровский не смог распознать.
— У нас был секс? — спросила она таким тоном, каким сожалеют о разбитой тарелке.
— Ничего себе, — пробормотал он. — Столько всего пережить и ничего не запомнить! Я унижен.
Наташа напряглась и попыталась порыться в памяти, но тщетно. Она вспомнила все, кроме того, как пришла домой. В этом месте была черная дыра.
— Вы издеваетесь! — догадалась она.
— С чего вы взяли? — удивился Покровский.
Ему хотелось, чтобы она продолжала сомневаться.
— Я знаю, что в настоящий момент не конкурентоспособна.
— Вчера, ползая по моей кровати, вы об этом не задумывались, — снагличал он.
— Андрей Алексеевич, да вы скотина! — изумленно сказала она. — И у вас мания величия.
— Ну… В этом виноваты женщины. Если бы вас так любили мужчины, как любят меня женщины, вы бы тоже заважничали.
— То есть вы уверены, что меня никто не любит?
Она так взъерепенилась, что Покровский получил настоящее удовольствие.
— Учитывая ту страсть, которую вы вчера проявили, думаю, что — нет.
Она открыла рот, чтобы сказать ему что-то такое, отчего у него наверняка должен испортиться аппетит, но тут дверь за их спиной отворилась, и появилась Люда.
— Андрей! — позвала она и спокойно поглядела на Наташу. — Наш чай остынет.
— Сейчас, — ответил Покровский, не поворачивая головы. — Так что вы имели мне сказать дополнительно?
— Идите, — буркнула Наташа. — Ваш общий чай остынет.
— Ладно, — согласился он. — Действительно пойду. — Потом обернулся и бросил через плечо:
— Вытрите рот. Вы перепачкались помадой. Все подумают, что вы со мной целовались.
Наташа стремительно покраснела.
— Кстати, — не унимался Покровский, — вы тоже можете принести для себя чашечку чаю. Будете работать и прихлебывать.
Он отошел от нее, чары рассеялись, и вернулись прежние переживания. Ей захотелось проверить, где Валера Козлов. Может быть, Марина увела его гулять, и можно заглянуть к нему под подушку?
Люда стояла возле двери и терпеливо ждала.
Наташа оглядела ее внимательно. Она! Без сомнения — она! Интересно, а как Бубрик добыл клок ее волос? Украл расческу? Ну нет, волос на скелетокомпозиции было слишком много — не может же она облезать, как кошка? Наташа восстановила в памяти фотографии. Что там еще было такого интересного? Занавески! Занавески точно такие, как в той комнате, которую она сейчас занимала. Но ведь это на втором этаже. Или похожие есть на первом этаже тоже? Судя по всему, Бубрик сделал свои снимки откуда-то с улицы, не спрашивая разрешения.
Марина с Валерой все еще не ушли. Они стояли возле фикуса и болтали. Его робкая рука лежала у нее на талии. Покровский смотрел на эту руку пристально и только что не скрипел зубами. Наташа усмехнулась и подошла к «сладкой парочке». Ей хотелось доподлинно узнать про занавески. Лучше всего спросить о них у Марины.
— У нас нет одинаковых занавесок, — сказала та. — Мы заказывали разные — долго выбирали, но оно того стоило. Занавески — это важная часть интерьера.
— Мне мои очень нравятся! — призналась Наташа. — А Бубрик вам никогда не завидовал? Может, он себе тоже такие заказал?
— Аркадий? — удивилась Марина. — Ну нет!
Его берлогу обставляли дизайнеры, там все портьеры темно-синие, одинаковые. Стиль.
«Отлично, — подумала Наташа. — Значит, фотографии сделаны именно здесь. Люда когда-то останавливалась в той самой комнате, которую теперь отвели ей самой. На втором этаже. И откуда же, в таком случае, этот тип снимал? С воздушного шара?»
Наташа решила выйти на улицу и попристальнее рассмотреть дом и окрестности. Допустим, у него хороший объектив, который позволяет делать снимки с большого расстояния. Но высота? Может быть, он приставлял лестницу к фасаду, когда никого, кроме Люды, не было в доме? Как-то все это… сложно.
Интересно, что подумает про нее Покровский, когда увидит, что она не вернулась на свое рабочее место? Уволит без выходного пособия? С независимым видом Наташа взялась за ручку входной двери.
В последний момент обернулась и встретилась взглядом со Стасом. Он держал в руке дымящуюся сигарету и улыбался. А потом весело подмигнул ей.
«Надо мной все смеются, — подумала она. — Меня не принимают всерьез. Но ничего, они еще будут меня благодарить! И когда придет время, я предстану перед ними женщиной проницательной, уверенной в себе и даже мудрой».
Оказавшись снаружи, она заложила руки за спину и поглядела на окно своей комнаты. Оно было чертовски высоким для того, чтобы снять такие снимки, какие ухитрился сделать Бубрик. Не на дереве же он сидел? Впрочем, почему бы нет?
Мысль эта воодушевила Наташу, и она стала искать глазами подходящее дерево. Первые настоящие деревья стояли за садом, как раз по пути к дому Бубрика. Наташа собралась прогуляться в ту сторону и пошла мимо жасминовых кустов, которые цвели и пахли так, что в груди начиналось беспредметное любовное томление. Вот наконец и деревья.
Пожалуй, именно отсюда он мог делать свои снимки — надо только залезть повыше.
Наташа задрала голову и посмотрена вверх, туда, где деревья смыкались кронами. Подумала, что на сосну забраться практически невозможно, а вон тот здоровенный дуб…
