Дарья Донцова - Штамп на сердце женщины-вамп
Мы с Михаилом остались вдвоем, я вспомнила о гостеприимстве.
– Хотите чаю или предпочитаете кофе?
Он сделал шаг по направлению к входной двери.
– Спасибо, мне лучше отправиться домой и поговорить с мамой наедине. Жена не ладит с ней, Флора излишне эмоциональна, воспринимает любое слово свекрови как упрек в свой адрес. Скажет та: «Почему у нас в доме сегодня холодно?» Зина, супруга Гены, реагирует нормально: «Да, сильно дует, надо окно прикрыть». Моя же сразу в оппозицию: «Намекаете, что я раму открыла, чтобы свекровь простудить? Имею планы вас в больницу упечь?» Я прекрасно отношусь к Марфе, но не страдаю приступами обезьяньей любви к дочери. Марфе требуется крепкая рука, нельзя кормить ее одними пряниками. Девочку необходимо держать в строгости.
– Она мне жаловалась на отсутствие хорошей одежды, – сказала я.
Михаил показал пальцем на красивые туфельки, стоявшие у шкафа с верхней одеждой:
– Это же обувь Марфы?
– Да, – подтвердила я, – девочка сняла их перед тем, как войти в дом, она аккуратная.
– Только в гостях, – поморщился Михаил. – Вообще-то я не думаю о том, что дети носят, их одеждой жена занимается. Но эти туфли запомнил, потому что с ними связан скандал. Марфа его в Лондоне в Харродз устроила. Мы пришли в магазин купить ей что-то из обуви. Я не ходок по лавкам, но за границей мы с женой вместе по бутикам гуляем. Марфа попросила купить кроссовки, на мой взгляд, отвратительные: белые с розовым мехом, золотыми пряжками, черными заплатками. Я глянул на китч и твердо сказал: нет! Марфа заскулила: «Они самые модные, в школе у всех такие». Это у нее такой аргумент: «В школе у всех есть, а у меня нет». Флора на ее слова ведется, а я нет, отвечаю ей: «У ребят пятерки, а у тебя двойки. Получишь отметки, как у всех, куплю вещи, как у всех». И в тот раз привычную фразу произнес, а Марфа заявила: «Тебе денег жалко на единственную дочь».
Я показал на эти туфли и объяснил: «Пока сама ни копейки в дом не принесла, помалкивай. Скупостью я не страдаю, купим нормальную обувь, между прочим, цена у нее дороже, чем у того кошмара, который ты выклянчиваешь».
И попросил продавщицу лодочки упаковать. Так доченька их со стеллажа на пол пошвыряла…
– А‑а-а‑а! – понесся из недр дома вопль. – Умерлаа! Доченька моя!
Я кинулась в коридор, влетела в гостевую комнату и увидела Флору, которая трясла Марфу, голова девочки моталась туда-сюда по подушке. Поодаль стояла ошеломленная Люся.
– Что здесь происходит? – спросил Дегтярев, входя в комнату. – Дарья, кто эти люди?
– Она не просыпается, – рыдала Флора, – глазки не открывает, а‑а-а‑а…
Полковник наклонился над Марфой и привычным движением прижал пальцы к ее шее.
– Даша, вызывай «Скорую», девочка жива.
Михаил схватил жену за плечи и встряхнул ее:
– Успокойся!
Я набрала нужный номер.
– Почему она не отвечает? – выла Флора. – А‑а-а‑а!
– Прекратите истерику, возьмите себя в руки, – скомандовал полковник.
– Машина уже едет, – сказала я, – пообещали быть через десять минут.
– Очень плохо… мне… – прошептала Флора, схватилась за горло и начала хватать ртом воздух. – Будто ремень душит, перетягивает, сейчас задохнусь.
И тут Михаил со всего размаха отвесил жене пощечину.
– Мамочка! – попятилась Люся. – Вы чего?
Флора замерла, потом молча села на пол и заплакала.
– Нельзя бить женщину, – пробормотала я. – Вам следовало пожалеть супругу, у нее от волнения случилась истерика.
Демидов заорал:
– Нервный припадок у Флоры начинается по любому поводу, остановить его можно только затрещиной! Если, когда жена воет, погладить ее по голове, ничего хорошего не получится. Уж поверьте. Я не монстр, просто знаю выверты супруги. Если кому сейчас и требуется сочувствие, то это мне, наверное, давление за двести зашкаливает.
Я молча смотрела на лежащую без движения Марфу. Большинство подростков упрекает родителей в невнимательности по отношению к себе, и чаще всего претензии оказываются надуманными. Но в случае с Марфой все не так. Девочке плохо, она потеряла сознание, а папаша с мамашей, вместо того чтобы сидеть у постели дочери, держа ее за руки, скандалят и требуют сочувствия к себе, несчастным. Вопрос: любят ли они свое дитя?
Глава 17
В районе полуночи я приоткрыла дверь в комнату Дегтярева.
– Ты спишь?
– И какого ответа ты ждешь? – мигом огрызнулся полковник. – Да, дрыхну без задних ног, беседую с тобой, идя под руку с Морфеем?
Я вошла в спальню, толстяк лежал на кровати.
– Что за манера вламываться без предупреждения! – рассердился он, пытаясь спрятать под плед, которым был прикрыт, свой айпад.
Полковник не очень расторопен, а когда он спешит, то непременно что-нибудь уронит. Вот и сейчас планшетник начал падать, но я успела подхватить его и засмеялась.
– Оооо! Да ты суперигрок в Angry birds[8]! Все твои птички имеют статус «лазурь». И пижамка у тебя с изображением зеленых свинок.
Дегтярев изобразил удивление.
– Да? Не обратил внимания на принт. Купил первый попавшийся на глаза домашний костюм.
Мне стало смешно. У Александра Михайловича большой размер, в московских торговых центрах есть вещи с изображением персонажей популярной компьютерной игры, но они рассчитаны на подростков. А вот в Америке можно купить их даже на слонов. На что угодно готова спорить: полковник специально заказал себе пижаму в Штатах.
Дегтярев сел и локтем столкнул с тумбочки пластиковый сундучок с надписью «Трюфели со сливочной начинкой».
– Лакомишься конфетами перед сном? – с укоризной осведомилась я.
– Пришла читать мне лекцию о необходимости диеты? – огрызнулся Дегтярев. – Можешь заглянуть в коробку, там нет ни одной конфеты.
– Конечно, – согласилась я. – Ты же их все съел?
– Не знаю, откуда взялась эта коробка, – зашумел полковник. – Вернулся домой, а она тут, пустая! Может, Мафи принесла?
– Конечно, – кивнула я. – Псинка купила трюфели в магазине при поселке, слопала их, а порожнюю тару подкинула тебе, чтобы отвести от себя подозрения в обжорстве. Давай забудем о конфетах. Что с Марфой?
– Она в коме, – вздохнул Александр Михайлович.
– Врачи объяснили, отчего девочка оказалась в тяжелом состоянии? – поинтересовалась я.
– Наговорили массу непонятных слов, – поморщился полковник. – Когда медики начинают жонглировать терминами, я понимаю: они не смогли установить точный диагноз.
– А как себя чувствует Екатерина? – продолжила я.
– Находится все в том же состоянии, в себя не пришла, – ответил Дегтярев.
Я села в кресло.
– Собачка Трикси, на ошейник которой прикрепили медальон, скоропостижно скончалась, хотя, по словам Марии Ивановны, йорк на здоровье не жаловался. Правда, она была почтенного возраста, и ее смерть вполне могла быть естественной. А теперь о людях. Вика Федорова, здоровая, активная, внезапно покидает наш бренный мир, Катя и Марфа лежат в коме. Тебе это не кажется странным? Что объединяет йорка, женщину и подростков? Медальон, который Леонид Перфильев дал Геннадию Борисовичу, чтобы тот сделал копию для прежней владелицы «Нарцисса» Ангелины Волковой.
– Ну и что? – зевнул Дегтярев.
– Может, ювелирное изделие убивает тех, кто к нему прикасается? – предположила я.
Полковник закатил глаза.
– Судя по услышанному мной заявлению, ты прочитала очередной шедевр Смоляковой.
– Нет, – возразила я, – то есть да, роман Милады лежит в спальне, но он тут ни при чем. Согласись, подозрительно, когда происходит столько нехорошего с людьми, которые держали украшение в руках.
Дегтярев слез с кровати и подошел к окну.
– Ты склонна делать скоропалительные выводы. Насчет собаки ничего не скажу, но если она была старая, то чему ты удивляешься?
– Пожилая, но здоровая, – ответила я. – Трикси никогда не болела.
– Вика Федорова – наркоманка со стажем, – не обращая внимания на мои слова, продолжал полковник. – Внешне она выглядела хорошо, но! Иногда возьмешь спелое румяное яблоко, разрежешь его, а внутри оно гнилое. Такова старшая Федорова. В ее крови нашли коктейль из разных препаратов, не дама, а аптека, чего только не глотала: болеутоляющие, антидепрессанты, у светской львицы почти полностью разрушена перегородка в носу, что свидетельствует о любви к кокаину, который она ежедневно употребляла в немалых дозах. У Вики были проблемы с сердцем, легкими, печенью, почками. И мне ее смерть не кажется странной. Теперь о Екатерине. Девочка алкоголичка.
– Ей всего пятнадцать лет, – притормозила я полковника.
Тот прислонился спиной к подоконнику.
– По мнению врача, младшая Федорова начала принимать спиртное лет эдак шесть назад.
– В девять лет? – не поверила я.
