Людмила Милевская - Мерзавец на выданье
— Знаю, это мучительная и бесполезная борьба с алкоголизмом, — бойко ответила уже просвещенная на сей счет Валерия.
— Да ну? — удивился Французский. — Вовсе нет, жизнь — это процесс превращения женщины в мужчину. И наоборот.
Валерия грустно усмехнулась.
— Да уж, глядя на тебя, трудно с этим не согласиться. Больше скажу: в России чаще наоборот.
— Но виноваты в том не мужчины, — стремительно парировал удар Французский.
— Мужчин в России уже нет, — зло ответила Валерия. — Здесь одни только женщины, часть которых находится в этой самой стадии превращения: она уже и не баба, но еще и не мужик.
— Да-а, — с философской задумчивостью согласился Французский, — вот и ты у меня гермафродит.
«Боже, как надоела эта унылая жизнь, — пропуская мимо ушей его колкость, страстно подумала Валерия. — Еще больше надоели блондины…
Неужели никуда мне от них не деться?»
С ненавистью глянув на впавшего в глубокую задумчивость Французского, она размечталась: «Ах, скорей бы приехал Дороф. С ним так удивительно получилось: то нас сводит жизнь, то разводит…
Кто знает, может это судьба?
В любом случае я снова его телохранитель.
Правда, почему-то на этот раз платить обещали гораздо меньше».
Уже засыпая, Валерия вспомнила странный разговор с подругой, который состоялся у них по дороге домой.
«Что это мне Лизка сегодня такое невероятное плела? — удивилась она. — Хвалила блондина…
Обращала внимание на его умные глаза…
На его улыбку…
Столько разговоров.
И о ком?
О каком-то заморыше.
Будто он стоит того.
Нет, все же слишком добрая моя Лиза. Этот зачуханый блондин лишил ее выгодного места, а она его, знай, нахваливает.
И не просто нахваливает, а сначала ругает прямо в глаза…
В глаза ругает, а за глаза нахваливает…
Что бы это могло означать?
Очень! Очень странная была сегодня Лиза…»
Так, мысль за мыслью, Валерия дошла до неожиданного вывода и ужаснулась.
— А-ааа! — закричала она, подскакивая на кровати. — Какой кошмар!
— Что? Что случилось? — подскочил и Французский, панически выходя из сладкой власти Морфея. — Тебе что-то приснилось?
— Еще и не спала, — возмутилась Валерия.
— Тогда зачем меня разбудила? — справедливо удивился Французский.
— Мне только что открылось такое!
— Какое?!
— Толя, ты сейчас упадешь!
— Упаду? Я же на кровати лежу, — поразился Французский.
Не слушая его, потрясенная Валерия с чувством запричитала:
— Толя! Что я узнала! Ты сейчас упадешь!
Французский разволновался:
— Упаду? Как? Еще ниже? На пол, что ли? Ты меня, что ли, спихнешь?
— Толя! Зачем тебя спихивать? Ты сейчас сам упадешь! Лизка влюбилась в блондина! В того ужасного блондина, в которого должна была влюбиться я! — торжествуя, сообщила Валерия.
«И с этой новости я должен падать? — закрывая глаза, оскорбился Французский. — Фиг вам, девушки. Не дождетесь. Я буду спать».
Однако Валерия спать ему не дала. Она вскочила с постели, включила свет и забегала по комнате:
— Лизка втрескалась в блондина! В блондина!
Французский нехотя оторвал голову от подушки, протер глаза, уныло глянул на часы и лениво спросил:
— В какого блондина?
— В того, которого взяли референтом к Дорофу, — с пафосом изрекла Валерия. — Лизка влюбилась в это ничтожество. С первого взгляда. Надо срочно ее спасать! По ее же методе!
Французский неплохо разбирался в людях, а потому предположил:
— Вероятней всего твоя Лизка вообще не способна влюбиться.
— Почему?
— Она слишком любит себя и неимоверно расчетлива.
Этим заявлением Французский ничего не доказал, лишь накликал гнев Валерии.
— Как ты можешь? — возмутилась она. — Бесспорно то, что Лиза любит меня. А коли так, то суди сам: если Лиза любит меня, так почему она не может любить еще кого-то?
Французский безразлично пожал плечами и с тоской посмотрел на подушку.
— Потому, что у вас дружба, а не любовь, — возразил он без всякого энтузиазма.
— Женская дружба, — это попытка получить то, чего не дал мужчина, — гордо изрекла Валерия истину, заимствованную у подруги. — А чего нам мужчины злостно недодают?
— Денег, — подсказал Французский.
— Денег тоже, но речь не о том.
— Внимания?
— Внимания тоже, но речь идет о любви. Мужчина женщине не дает любви! Именно это мы находим в своих подругах, следовательно, Лиза меня любит. А раз так, она способна на любовь.
Французский остался равнодушен к доказательствам Валерии. Его взволновало другое.
— Тебя послушать, так полный завал! — воскликнул он, окончательно просыпаясь, эмоционально жестикулируя и закатывая глаза. — Денег мы не даем, внимания не даем, любви не даем, тогда что же вы от нас получаете?
— Одни неприятности, — заверила Валерия и вдохновенно пояснила: — Пьянки! Болезни! Обиды! Измены! Долги! Оскорбления и унижения!
У возмущенного Французского появилось так много возражений, что, явившись все разом, они создали интеллектуальную «пробку». Пока он, не находя нужных слов, энергично хватал ртом воздух, Валерия, не получив отпора, сочла тему закрытой и деловито вернулась к прежнему разговору.
— Видел бы ты, Толя, как рыдала сегодня Лиза! — с чувством воскликнула она. — А как она грубила блондину! Так презирать можно только того, кого любишь! Нет, несомненно, Лиза моя влюблена!
Французский мгновенно переключился, решив отыграться на Елизавете.
— А может она была просто зла? — ядовито спросил он. — Злость и отсутствие настроения ее нормальное состояние. Уверяю, у нее всего лишь не было настроения.
— Не было настроения? — изумилась Валерия. — Да у Лизы не закрывался рот. Ты бы видел на каком подъеме она была.
— Она всегда на подъеме, — напомнил Французский, но Валерия этой ремарки не учла.
Не для этого же она его разбудила, чтобы он высказывал свое мнение. Валерии необходимо было поделиться собственными впечатлениями.
— Страшно вспомнить, — воскликнула она, — как Лиза хвалила того жуткого облезлого блондина, на которого не захотела глядеть даже я. Толя, в нем ее восхищает буквально все! Все, чего надо стыдиться! Какая трагедия! — убилась Валерия. — Это любовь! Любовь с первого взгляда!
Французский из вредности возражал, но Валерия не способна была его слушать. Она с ужасом вспоминала как потянулась в блондину сама. Потянулась сразу же, еще там, в лифте. И, позже, в приемной. И потом, на другой день, была рада видеть его.
«Слава богу, — подумала она, — что получилось все именно так, как получилось. Мне сильно повезло, что его взяли к Дорофу вместо Лизы. В противном случае запала бы на него сама, как это обычно со мной и бывает. Страшно подумать какая вышла бы из этого неприятность. Зато теперь, когда он перешел дорогу Лизе, я просто возненавидела его, этого пошлого блондина. И очень вовремя.
Ума не приложу, как мы с Лизой его делили бы».
Впервые в жизни Валерия представила себя соперницей подруги и очень испугалась.
«Война с Лизой и поражение — синонимы, — подумала она. — К тому же Лиза моя подруга. Следовательно, любовь к блондину равносильна измене. Но достаточно ли я к нему равнодушна?»
Покопавшись в себе, Валерия обнаружила, что она не только равнодушна к блондину, но и зла на него. Установив это, Валерия успокоилась и заснула.
Глава 19
На следующий день объявился Рафик. Он был хуже побитой собаки: избегал смотреть в глаза, униженно просил прощения, клялся в вечной любви и растерянно мямлил:
— Валерия, ты мне нужна. Жить без тебя не могу, есть-спать не могу, драгоценная, ничего не хочу, умираю, мучаюсь, страдаю…
Он действительно похудел и выглядел очень неважно.
Вообще-то Валерия вычеркнула из своей жизни этого кобеля. Оскорбление, нанесенное им, совсем не из тех, которые допускают прощение. И все же Валерия растерялась. Рафика она, как гордая женщина, конечно же, послала подальше, но тут же бросилась звонить Елизавете:
— Лиза, Рафик приполз.
— Чего хочет? — деловито осведомилась Елизавета.
— Любви.
— Ха! Любви! Америку открыла. Рафик хочет любви от всех женщин. Что обещает взамен?
— Обещает жениться.
— Это мы уже проходили.
— Нет, Лиза, похоже, на этот раз кобелюка не врет, — горячо возразила Валерия.
— С чего ты взяла? — удивленно поинтересовалась Елизавета.
— Похудел, осунулся, говорит, что не ест, не спит и не мил ему белый свет.
— Это еще почему?
— Говорит, что жить без меня не может.
Елизавета восхищенно возмутилась:
— Ну подлец! Настоящий подлец!
— Ты же сама мне его подсунула, — напомнила Валерия.
— Кто же знал, что он любвеобильный такой, этот курд.
