Дарья Донцова - Черт из табакерки
– Нет.
Я вытащила фотографию Гали.
– Эту девушку знаешь?
Вера повертела в руках снимок.
– Может, встречала где, лицо знакомое, но кто такая, не скажу. Погоди, погоди, “Новости” на шестом канале не она ведет?
В этот момент зазвонил телефон. Я невольно бросила взгляд на часы – почти полночь. Ну кто может разыскивать нас в подобное время? Только беда или катастрофа.
Но в трубке прозвучал мягкий незнакомый женский голос:
– Виолу позовите.
– Слушаю.
– Вас беспокоит Альбина Соловьева от Вероники.
– Вы мама девочки Вики?
– Да, когда можете приступить к занятиям? – Хоть завтра. – Извините, пожалуйста, – вежливо ответила Альбина, – но давайте лучше во вторник, в полдень. Вас устроит?
"Конечно, – подумала я, повесив трубку, – конечно, устроит. Несмотря на то, что ты живешь в пяти километрах от МКАД. За тысячу долларов в месяц я готова кататься каждую ночь в Петербург и обратно, даже если вкладывать сведения о немецких глаголах мне придется в голову зеленой мартышке”.
Утром в воскресенье Тамара сообщила:
– Кристина ни разу не была в зоопарке.
– Да ну? – удивилась я.
– Никогда, – подтвердила девочка.
– Так сходите!
Весело переговариваясь, подруга и Кристя убежали, предвкушая отличный день. Я решила навести порядок в доме. Открыла дверцу мойки и увидела, что мусорного ведра там по-прежнему нет. Вместо него стоял полунабитый отбросами полиэтиленовый мешок.
– Черт, – громко произнесла я, – опять забыла.
Тут в кухню тихо вошла рыженькая собачка и молча села у пустой мисочки. Надо же, я не дала ей поесть.
– Будешь кашу, Адель?
Собачонка замела хвостом. Я положила в миску геркулес, а сверху устроила несколько кусочков сыра. Собака мигом проглотила угощение, потом подошла ко мне и лизнула руку. Наверное, сказала “спасибо”.
– Знаешь, душа моя, имечко Адель тебе совершенно не идет. Оно больше подходит для куртизанки. Уж извини, но стану звать тебя Дюшка. Очень мило – Адель, Адюша, Дюша, поняла?
Собачка тихо тявкнула.
– Дюша молодец. А теперь попью кофейку и почитаю газетку. Торопиться мне сегодня некуда.
Дюшка мигом испарилась, я села за стол, залила кофе кипятком и обнаружила, что не взяла из спальни “Мегаполис”. Но вставать не хотелось. Ладно, попью кофеек просто так, глядя в окно.
Внезапно у ног что-то зашуршало. Я перевела глаза вниз. У ножки стола сидела Дюша, сжимая в пасти еженедельник. Ничего себе! Она что, поняла слово “газета”?
– Спасибо, милая, страшно любезно с твоей стороны, не знаешь случайно, где ботинки?
Дюшка вновь унеслась и вернулась, неся мою тапку. Именно мою, небось разбирается по запаху. Через пятнадцать минут я выяснила, что Дюша по уму соответствует по крайней мере трехлетнему ребенку. Она явно знала слова “газета”, “ботинки”, “сыр”, “вода”, “колбаса”, “подушка”… Не говоря уже о глаголах “сидеть”, “лежать”, “гулять”…
– Страшно умное животное, – сообщила пришедшая на кухню Вера, – смотри!
Девушка подозвала Дюшу и, глядя в преданные собачьи глаза, спросила:
– Адель, где Вилка?
Собачка подошла и поставила лапки мне на колено.
– Молодец, – восхитилась я. – Дюша, ищи Веру.
– Как ты зовешь ее?
– Дюша.
Вера засмеялась:
– Дюша звучит лучше, чем Адель. Ну, мы поедем в Битцу продавать картины?
Я горестно вздохнула. Так хотелось один денек просто полежать на диване. Но Верочка оживленно тарахтела:
– Куда бы положить работы, чтобы не помять? И что мне надеть? Можно взять твои синие брюки?
Около часа дня, мы, заплатив за билеты, устроились в самом конце длинного ряда художников. Торговали тут всем: лакированными коробочками, бусами, серьгами, фенечками из бисера, матрешками и, конечно же, картинами. Выбор, как оказалось, был огромный: от откровенной мазни до вполне неплохих пейзажей. В роли покупателей выступали мамаши с детьми, пенсионеры и иностранцы, тоже пожилые, не слишком торопящиеся приобретать живопись. Немцев и французов привлекали в основном сувениры – браслеты и кольца из дерева или уральских самоцветов. Оно и понятно, ну кто из серьезных коллекционеров отправится на толкучку?
Впрочем, среди художников не было видно ни Шилова, ни Глазунова… В основном помятые люди лет сорока в потертых джинсовых костюмах. Простояв около часа, мы приуныли. Никто не хотел приобретать натюрморт с тыквой и пейзаж с озером. Верочка совсем скисла, в ее глазах заблестели слезы, радостное оживление, с которым она неслась в Битцу, испарилось без следа. Нужно было спешно что-то предпринимать.
Я окинула взглядом толпу покупателей. Так, вот эти бабы, похожие на газовые баллоны, балакающие на украинском, не подойдут, и старушка с внучкой тоже, впрочем, мужик, сжимавший в руках банку с пивом, тоже не понравился. Наконец взор упал на пожилую супружескую пару из Германии, медленно прохаживающуюся вдоль раскладных столиков. Вот, самое оно.
– Веруша, можешь постоять пару минут одна?
– Почему?
– В туалет хочется.
– Конечно.
Я быстрым шагом догнала пенсионеров и вежливо обратилась к ним на немецком:
– Подождите, пожалуйста. Супруги притормозили.
– Не могли бы вы мне помочь? Видите, вон там, в самом конце, стоит девушка в синей кофточке, она торгует пейзажами и натюрмортами.
– Мы уже проходили около нее, – ответила старушка.
– Это моя сестра, она больна и надеется хоть немного заработать. Вот возьмите, здесь пятьсот рублей.
– Зачем? – удивился мужчина.
– Пожалуйста, купите у нее картину за эти деньги, а потом по дороге можете ее выбросить!
Секунду старики смотрели на купюру, потом дама рассмеялась:
– Помнишь, Клаус, когда Бригитта решила торговать шляпами собственного производства, мы подсылали к ней своих приятелей, и они изображали клиентов?
Клаус оглушительно захохотал:
– О, чудесно помню, она нам еще все уши прожужжала о своем крайне удачном бизнесе. Не волнуйтесь, сейчас все сделаем. Откуда вы так хорошо знаете немецкий?
– В школе выучила.
– Всегда говорила, что их система обучения лучше нашей, – пробормотала старушка.
Неторопливым шагом они двинулись к Вере. Я притаилась за большим деревом. Тут к супругам подошли еще какие-то люди, очевидно, из их группы, и около Верочки заклубилась толпа. Замелькали кошельки.
Когда людской поток схлынул, я увидела обалдело счастливое личико Веры. Немцы скупили все: пейзаж с лодкой, натюрморты, набросок с девушкой, композицию с лошадью и несколько акварелей.
Я кинулась догонять Клауса с супругой.
– Простите, очень неудобно вышло, ну зачем вы посоветовали своим друзьям приобрести картины?!
Клаус рассмеялся. Его большой “пивной” живот весело заколыхался.
– Знаете, моя дорогая, они сами захотели и даже устроили аукцион. Ваша сестра только что заработала семьсот долларов.
– Но почему? – окончательно изумилась я.
– Гертруда, объясни, – велел муж. Старушка с достоинством произнесла:
– Понимаете, моя дорогая, я владелица крупной картинной галереи, езжу по всему свету в поисках талантов. В свое время именно я открыла для Запада Квасьнинского Адама и Терезу Ямпольскую. Вам, конечно, знакомы данные имена?
Я побоялась признаться, что ничего не слышала об этих живописцах, и кивнула.
– Мы специально с мужем приехали на этот рынок, – продолжала Гертруда. – Не поверите, какие алмазы порой можно обнаружить на развалах!
– Один раз она в Венгрии нашла у деревенской бабы Рубенса! Гертруда улыбнулась:
– Было дело. Крестьянка украсила полотном сарай – вставила картину вместо разбитого стекла. Я чуть не скончалась, когда увидела. В Москве нас сопровождают сотрудники посольства. Когда они заметили, что я покупаю картину вашей сестры…
– То решили, – докончил Клаус, – что Труди обнаружила нового гения, и чуть не передрались из-за оставшихся работ! Кстати, чем больна ваша сестра? У нее вполне здоровый вид!
– Вера в результате стресса потеряла память.
– Ах, бедняжка! – участливо воскликнула Гертруда. – Кстати, ее картины совсем не плохи.
Есть настроение, чувство цвета. Она, наверное, учится в специальном колледже?
Я кивнула – ну не рассказывать же приветливым старикам правду! Клаус положил мне что-то в карман.
– Прощайте, дорогая, у вас доброе сердце и великолепное знание языка!
Они быстрым шагом пошли к выходу, я сунула руку в карман и вынула пятьсот рублей. На купюре карандашом было написано по-немецки: “Купите ей хорошей бумаги и краски”.
Чуть не разрыдавшиесь, я пошла к Вере. Девушка пребывала в эйфории.
– Вилка, – зашептала она, – гляди, сколько денег! Бежим скорей домой.
Как на крыльях мы полетели к метро, по дороге приобрели краски, бумагу и мольберт.
– За неделю напишу семь картин, – отдуваясь под тяжестью деревянной подставки, пробормотала Вера, – а в воскресенье опять сюда.
Я попыталась остудить ее пыл:
