Сан-Антонио - Можно любить и лысых
— Жалко, что нет Матье. Но все равно, какой-то посторонний привкус есть. Спрячь бутылку, анализ произведем потом.
Маленький лысячок больше не улыбается. Он в отчаянии хватается за голову.
— Что скажет ее муж, когда узнает обо всем этом?! — вздыхает он. Он думает уже о будущем.
— Ага! Ты разве не знаешь, что он умер? — спрашиваю я без обиняков, стараясь прочитать реакцию на его лице.
Его брови ползут вверх, глаза округляются.
— Умер?
Он как будто не понимает, не может осознать мое сообщение.
— Умер.
— Что делать, такова жизнь! — подтверждает философ Берюрье.
Часть третья
Ты еще увидишь…
Камионетка [3], видимо сошла с экрана фильма, снятого по мотивам произведений Стейнбека, ее водитель — тоже. И машина, и ее хозяин, вероятно, не моложе шестидесяти — оба помяты и производят невероятный шум во время езды.
Дорогой служит простая колея, проложенная по пустынной долине. Напрашивается вопрос: почему старик ведет машину по глубокой колее, из-за чего нас бросает в разные стороны, как лодку во время бури, если проще, проехав лишних пять километров, выбраться пусть не на прекрасный, зато вполне терпимый грейдер?
— Чертовщина! Мы отобьем себе задницы-. — скулит Берю. — Спроси его, скоро ли приедем?
Я задаю вопрос водителю. Он что-то бормочет себе под нос, смысла я не улавливаю. Переспрашивать бесполезно — такие типы не повторяют сказанного.
— Ну что? — с надеждой глядит на меня Берю.
— Уже недалеко, — говорю я, чтобы его подбодрить.
— Большое удовольствие — трястись на этом катафалке, черт возьми! И что ты рассчитываешь там узнать?
— Может быть, и ничего, а может быть, и все.
— И ради таких забав ты мучаешь себя и меня? — он снова начинает стонать и жаловаться. Наш конечный пункт — ферма “Ред Окс”.
— Вот увидишь, там все закрыто: и ставни, и двери, и окна! И потом, зачем нам это нужно? Объяснил бы поподробнее.
Его ворчание похоже на жужжание огромного потревоженного шмеля и отзывается в моей душе неприятным осадком.
Я отвечаю ему с единственной целью — чтобы отстал от меня и не мешал думать. Кроме того, версия, высказанная вслух, выглядит выпуклее и нагляднее.
— Первый этап — Кристиан Бордо, его окружение и проблемы, связанные с ним. Второй — Валерия и ее личная жизнь. Третий — Флипы, прибывшие из Небраски только для того, чтобы их убил Бордо. Зачем? Почему? Задача очень сложная, потому что все умерли: муж, жена, псевдоубийцы. Тысяча чертей, как разобраться в этой каше? С чем сравнить все это? На кого валить эти убийства? Вот это надо понять, чтобы распутать такой кровавый клубок.
“Его Величество” громко откашливается и сплевывает на дорогу с такой силой, что сопля летит не в сторону, а по ходу движения машины, и цепляется к фетровому борту шляпы шофера, придавая ей вид бравой бретонской шапки.
— Прежде, чем ответить, мек, позволю себе заметить, что есть и четвертый этап.
— Даже так?
— Ты забыл установщиков телефона, которые, возможно, не входили в банду, а действовали самостоятельно.
— Нет, я их не забываю.
— Значит, ты сбрасываешь их со счетов?
Так как я обдумываю ответ, мистер Берю продолжает:
— Если бы они были заодно с американцами, тогда почему совали бомбу в тюфяк и пиан — в лекарство?
Внезапно он замолкает, будто ему сунули в рот хорошую простыню вместо кляпа.
Через некоторое время он вновь начинает говорить, но уже неуверенно:
— Если эти американцы в самом деле — фермеры, то что им понадобилось во Франции?
Я тороплюсь воспользоваться его растерянностью, чтобы быстро вставить:
— Вот поэтому мне и нужно посмотреть все самому на месте, не доверяя никаким докладам и запискам.
Недовольный Берю дуется, съеживается и забирается в угол. Себе он, вероятно, становится незаметным, но перед моими глазами — гора мяса и жира.
Старик, который везет нас, неожиданно затягивает куплет из какого-то вестерна и тем усиливает мое впечатление, что сам является персонажем какого-то фильма.
Мы катим вдоль необозримых пастбищ, которые в Америке составляют большую часть территории. Всюду бродят стада животных — десятки, сотни тысяч голов.
Тут и там попадаются ковбои — на джипах, в бархатных драных штанах. Вместо широкополых шляп — каскетки с большими козырьками, вероятно, позаимствованными у французских кепи.
Навстречу нам проезжает грузовик, в кузове которого жалобно мычат быки.
— Подъезжаем, — заявляет старик. Плевок Берю так и висит на полях его шляпы.
— Ферма “Ред Окс”.
Она больше походит на военный лагерь, или даже — на декорацию, прикрывающую атомный завод. Кое-где видны сельскохозяйственные машины, напоминающие красных и желтых динозавров.
Наш шофер решает прибытие сделать шикарным. Он описывает вираж, едва не перевернув нас, и резко тормозит перед закрытыми воротами.
— Вот тут, — говорит он. Берю глубоко вздыхает.
— Не слишком-то быстро, черт! Если это ферма, то пускай будет фермой, а не маскируется под концентрационный лагерь. Нет ли тут газовых камер? Сдается мне — а нюх меня еще никогда не обманывал — что есть.
— Меня зовут Бен Мой.
Он менее строг, чем судья в старину, высокий, морщинистый, и, вероятно, улыбался в последний раз еще до войны с бурами, когда генерал Грант приказал набить свою трубку молодой рабыне, которую первой отпустил на волю.
— Вы — интендант этого королевства? — спрашиваю я, машинально протягивая ему руку, которую он якобы не видит.
— Я — управляющий “Ред Окс Ферм”, — исправляет меня субъект, указательным пальцем разглаживая одну из своих морщинок.
— Мой друг и я — французы. Кроме того, мы из парижской полиции.
Он делает едва заметный жест, сопроводив его гримасой, будто напуган приземлением на его огороде самолета “Конкорд”.
— Мы приехали из-за Стива и Маризы Флип. Вы в курсе того, что с ними случилось?
— Да, шериф округа сообщил, что они убиты.
Говоря это, он не проявляет никаких чувств. Если бы у меня в комнате перегорела лампочка, он воспринял бы это известие точно так же: “Ах, вот как? Хозяин извещен”. — И все.
Через окно я различаю предгорья Кордильер, которые на горизонте резко вздымаются к самому небу. Чудовищные скалы — не чета нашим Альпам, мирным и домашним.
Комната, в которой мы находимся, уставлена горшками цветов. Можно подумать, что мы находимся где-то в Голландии или Швейцарии. Мебель — новенькая, с иголочки. Кресла-качалки напоминают нам, что мы — в англосаксонской стране. Пахнет резедой и конским навозом.
Через открытую дверь нам видна кухня, в которой толстая негритянка месит тесто. Она будто сошла с рекламного проспекта об Америке.
— Хотя бы предложил глоток вина, — шепчет Берюрье. — У меня язык присох к глотке.
Жажда мучает и меня, но мажордом нисколько не похож на приветливого хозяина французской пивнушки.
— Мы приехали, чтобы задать вам несколько вопросов, мистер Мой. Этого требует расследование.
— У вас есть документы?
К счастью, у меня сохранилось старое свидетельство о работе в парижской криминальной полиции. Я протягиваю его старику. Слово “полиция” и трехцветная карточка слабо влияют на его гостеприимство. Во всяком случае, его настроение не улучшается.
Он водружает на нос очки и внимательно сверяет мою карточку с оригиналом, вертит ее в пальцах, чуть ли не нюхает, потом возвращает ее мне, держа двумя пальцами, словно грязный засморканный платок или скользкую улитку, или цветную фотографию Джеральда Форда.
— Хорошо, — говорит он сухо и таким тоном, будто собирается немедленно вышвырнуть нас за дверь. — Так чем могу служить?
— Вы знаете, при каких обстоятельствах погибли супруги Флип, мистер Мой?
— Какой-то безумец застрелил их, как собак.
— Не совсем так. Этим безумцем был знаменитый актер, который действовал в пределах самообороны.
Бен Мой запихивает два пальца между шеей и воротничком, как бы показывая свое сожаление, что не надел рубашку на два размера больше.
— Знаменитый актер, говорите? Кто же это — Фрэнк Синатра, Марлон Брандо или Пол Ньюмен?
— Нет, мистер Мой.
— Я не знаю других знаменитостей с тех пор, как похоронили Спенсера Тресеи.
— Я говорю о Франции. Этот актер знаменит во Франции.
У Моя в запасе имеются весьма выразительные жесты. Он поднимает правую руку, не двигая локтем, и кладет ее себе на плечо. Это — грубый жест, полный пренебрежения к тому, что не является Америкой.
— Вы говорите, он действовал в интересах самообороны? — спрашивает меня костлявый собеседник. — Неужели ваш комедиант мог опасаться Стива и Маризы? Молодых и самых безобидных существ в мире, не считая младенцев и старых трапперов, которые уже перевелись.
— Но, тем не менее, у каждого из них в руках были револьверы, когда Кристиан стрелял в них.
— КТО ЭТО СКАЗАЛ?
Перед моими глазами вновь встает вся трагедия на роскошной вилле.
