Шарль Эксбрайя - Жвачка и спагетти
– Но вы этого не сделали?
– Не посмел.
– Кроме вашей жены и дочери кто-нибудь знал об этом?
– Никто... Хотя нет, мой внук Пьетро... но я узнал это только месяц или два назад. Пьетро не Бог весть какое сокровище и вечно просит денег. Однажды под вечер он пришел и сказал, что знает от матери о моем богатстве... Он хотел, чтобы я дал ему изрядную сумму на поездку з Америку, где он думал попытать счастья. Я отказал. Он обозвал меня вором, сказав, что знает все. Мы поссорились, и я выгнал ею.
– А Росси?
– Я подхожу к этому... Примерно две недели назад, сразу после появления Росси, я начал получать анонимные письма, намекающие на мое давнее преступление. Я сходил с ума. И не мог ничего понять... Я подумал было на внука, но тот поклялся, что это не он. Самым странным было то, что в письмах не было никаких требований, никаких определенных угроз... Я не знал, что делать.
– Погодите! Вы сохранили эти письма? И как они к вам попадали?
– По почте. Нет, не сохранил, только последнее...
– Покажите.
Маттеини достал бумажник – Лекок заметил, что руки у него дрожали – вынул письмо и протянул комиссару.
"Рано или поздно надо расплачиваться. Что скажут в Вероне, если узнают, что почтенный синьор Маттеини – убийца? Добрая слава дороже золотого пояса".
Тарчинини показал письмо Сайрусу А. Вильяму.
– Газетный шрифт... буквы вырезаны и наклеены. Идентификация практически невозможна. Но я его возьму на всякий случай. Кто знает... Ну, а теперь перейдем к Росси. Мы вас слушаем, Маттеини.
– Сначала я ничего такого не подумал... а потом его поведение насторожило меня. Это стремление всех пересидеть, остаться наедине со мной...
– Вы его не расспрашивали?
– Спрашивал. На третий или четвертый вечер. Я спросил, почему он всегда сидит до закрытия, а он ответил: "У меня есть на то причины". Я захотел узнать больше. "И, должно быть, важные причины?" – заметил я. Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: "Я хочу вернуть то, что у меня отняли!" Тут я и понял, что это он посылал мне письма, и, право, в тот момент даже почувствовал облегчение. Потом мне пришло в голову, то он вполне может быть тем мальчишкой, которого я чуть не убил: иначе откуда ему знать о моем преступлении? Он был тут как тут каждый вечер, и я буквально обезумел от страха. В субботу я получил письмо, которое вы видели, и вечером не выдержал. Когда мы остались вдвоем, я сказал: "Итак, чего же вы ждете?" Он улыбнулся и ответил: "Моего часа... и, думаю, ждать уже недолго!"
– Тогда вы и решили его убить?
– Повторяю, я не убивал его!
– Кто же тогда?
– Не знаю. В воскресенье я поехал в Роверето. В понедельник привез чемодан. Я хотел отдать его Росси и покончить с этим. Вечером, когда мы остались одни, я медлил... Я не в силах был выговорить слова, которые должен был сказать, чтобы сообщить ему, что достояние его отца находится у меня. Ну да, я трусил! Я кончал брить его, как вдруг зазвонил телефон. Незнакомый голос сообщил, что моя дочь попала в автомобильную катастрофу на пьяцца Цитаделла и что она в таком состоянии, что даже не надеются довезти ее до больницы. Сказали, что она меня зовет. Я очень люблю дочь, хоть мы мало видимся. Я совсем потерял голову и выбежал, крикнув Росси, что скоро вернусь.
Маттеини перевел дух, вытер пот с лица и продолжал:
– На Цитаделла никого не было, и никто не слыхал ни о каком несчастном случае... Я ничего не мог понять... А когда вернулся, Росси был мертв... Его застрелили из моего револьвера... из того самого, из которого я убил его отца и который лежал у меня в ящике.
– А чемодан?
– Исчез.
– Вы никого не заподозрили?
– Нет. Я был слишком ошеломлен. Чемодан исчез, а в моем салоне лежал труп...
– Почему вы не известили полицию?
– Разве мне бы поверили? Мне пришлось бы рассказать о моем преступлении... Нет, я оказался в тупике. Выхода не было. У меня оставался один шанс – избавиться от тела Росси.
– Как вы это сделали?
– Зачем вы спрашиваете, если сами знаете?
– Просто проверяем свою гипотезу.
– Ну ладно. Я дождался, пока все в доме уснули. Вывел машину. Подогнал ее к задней двери и втащил тело внутрь, предварительно наложив толстую повязку, чтобы не оставить следов крови.
– Что заставило вас доставить труп именно на эту заброшенную стройплощадку?
– Случай... В прошлое воскресенье, гуляя, я заметил это место, не обратив на него особого внимания... Потом я вернулся и все вымыл... На берегу я засунул окровавленные тряпки в чемодан, набитый камнями... Метки, конечно, срезал... Вернувшись, обнаружил, что забыл револьвер. Не знаю, почему я его оставил... Ну, словом, я надеялся, что Росси сочтут за самоубийцу. У меня не вышло... тем хуже!
– Как зовут вашего внука?
– Пьетро Гринда.
– Где он живет?
– В Сан Джованни Люпатото, у матери. А что?
– Потому что если Росси убили не вы, значит, это сделал кто-то другой...
– И вы вообразили, что Пьетро... Да что вы, быть не может! Пьетро, конечно, лоботряс, но уж никак не преступник!
– На чем основывается ваша уверенность?
– Но Пьетро не знал, что я ездил за чемоданом в Роверето, а потом, зачем бы ему убивать Росси? Он даже не подозревал, что такой человек существует!
– Проще всего было бы считать, что вы солгали, Маттеини, и что Росси убили вы... Билл, нам надо будет поинтересоваться происхождением Росси... Что ж, Маттеини, собирайтесь, вам придется пойти с нами. Я арестую вас по подозрению в убийстве Росси... Улики слишком тяжелы, чтобы мы могли оставить вас на свободе. Если вы не виновны, утешайтесь тем, что искупите старую вину...
Парикмахер с трудом поднялся. Он сразу как-то постарел.
– Значит, все узнают... о том, что я сделал когда-то?
– А как же иначе?
– Моя дочь... Пьетро... их жизнь будет отравлена...
– Раньше надо было думать, Маттеини.
Маттеини выпрямился.
– Это несправедливо.
– А справедливо убивать человека, который просит у вас убежища?
– Вы правы... На случай такого исхода, который я всегда предвидел, я написал объяснение...
Он отодвинул деревянную панель за кассой и сунул руку в открывшийся тайник. Вдруг Тарчинини понял, что сейчас будет. Он крикнул:
– Маттеини!
Но тот уже оборачивался к ним, угрожая пистолетом:
– Ни с места, синьоры!
– Вы считаете, что мало еще крови на вашей совести?
– Успокойтесь, я не собиралось вас убивать. Но я не хочу в тюрьму. Клянусь, что я неповинен в смерти Росси. Украденное мною сокровище исчезло. Если исчезну и я, зачем вам будет преследовать мою дочь и внука? Они тут ни при чем. Вы кажетесь неплохим человеком. Я уверен, что, выяснив невиновность Марии и Пьетро, вы оставите их в покое...
Он поднял пистолет.
– Из этого оружия я убил человека в Роверето. Я так и не узнал его имени, потому что все бумага он уничтожил... Из этого оружия убили Росси... От этого оружия умру и я. Таким образом, круг замкнется.
Тарчинини пытался переубедить его:
– Будьте благоразумны, Маттеини!
– Конечно... Это теперь единственный благоразумный выход.
Прежде чем следователь успел что-либо предпринять, он вложил дуло револьвера себе в рот и выстрелил.
Тарчинини проводил Лекока до отеля и, так как бар был открыт, они выпили по стаканчику. Настроение у обоих было не из веселых. Сайрус А. Вильям заметил, что его друг, когда не смеялся, когда ему изменяла прирожденная жизнерадостность, казался почти стариком. Вертя в руке пустой стакан, Ромео вздохнул:
– Что ж, в конечном счете, может, и к лучшему, что он умер...
Лекок поколебался, потом решился:
– Мне показалось, что, если в вы захотели, он бы не застрелился...
Комиссар поднял глаза на своего друга, а тот добавил:
– Пока он говорил, вы могли броситься на него... У меня даже такое впечатление, что вы готовы были это сделать...
– А! Так вы заметили? В любом случае ему бы крышка... А так, если его дочь и внук ни при чем, мы можем выполнить его последнюю волю и не тревожить их. Я от души желаю, чтоб оба они оказались невиновны.
– Я тоже...
– Мы навестим их завтра. Сан Джованни Люпатото всего в нескольких километрах от города.
Они помолчали, потом Тарчинини встал.
– Пойду спать, Билл... завтра трудный день. Пока что Маттеини покончил с собой; нет необходимости разглашать остальное.
– Но если Росси убил не он?
– Кабы я знал...
– Кто хотел отделаться от него?
Тарчинини улыбнулся:
– Вижу, куда вы клоните! Опять наша Мика, которой вы никак не можете простить ее вольностей?
Он похлопал товарища по плечу:
– Успокойтесь, если она виновна, я задержу ее, не колеблясь ни секунды.
* * *В Сан Джованни Люпатото старик, торговавший луком на станции, показал им дом Гринда. Это оказался довольно кокетливый особнячок, в котором, должно быть, приятно было жить. Перед крыльцом, на каждой ступеньке которого стоял горшок с геранью, было что-то вроде круглой площадки с пересохшим фонтаном посередине. Несколько обветшавшая калитка вела в сад, у входа в который возвышались два фиговых дерева. Все вместе выглядело бы очень привлекательно, если в не явственные признаки ветхости и запустения. Ступени крыльца, потрескавшиеся от мороза, должно быть, крошились под ногами; раковина фонтана была сильно выщерблена, а на площадку перед крыльцом победоносно наступали сорняки. Там и сям валялись черепки, в углу двора покоилось дырявое ведро, мятая газета, почти втоптанная в землю – все указывало на небрежение хозяев. Тарчинини заметил:
