Анастасия Монастырская - Робинзон по пятницам
Крадучись прошла на кухню. Прислушалась — спят изверги. Значит, можно. Алкогольные заначки родственников для меня не проблема: знаю, кто, где и что хранит. Коньячные запасы нужно искать в жестяной банке с мукой. Водку за холодильником. Ольгин спотыкач…, впрочем, ну его, этот спотыкач. У меня от него голова болит. Лучше коньячку.
Тяпнула я от души. Стало легче. Я сварганила себе хороший бутербродик и, махнув рукой, на лишние килограммы, устроилась на кухне с повышенным комфортом. Вкуснятина на тарелочке. В бокале — коньячное золото. Ноги на столе. И тишина. Последнее настораживала. Она была какой-то слишком уж неправильной, слишком напряженной, словно пружина, которая вот-вот распрямится и больно ударит по воспаленному сознанию.
Ощущение, что вот-вот мне удастся нащупать разгадку, не проходило. И ведь пока не нащупаю, не успокоюсь. Еще мягкий, обжигающий глоток. Я наугад открыла книгу, лежавшую на столе (интересно, кто ее оставил?): "Подчас найти преступника помогает осмотр жилища его жертвы". Что за бред? Я взглянула на обложку: "Виктимология для любознательных". Ну-ну… Оказывается, в нашем доме есть любознательные… Кто бы мог подумать!
Осмотр жилища жертвы! Собственно, кто мне мешает? Ведь это и мое жилище. Решение проблемы пришло спонтанно: я просто накинула шубу на халат, взяла ключи и выбежала на улицу. Лицо обжег легкий морозец, снег мгновенно забился в пушистые тапочки: хорошо, еще, что крыльцо Алекса расположено не так далеко. Я вбежала по ступенькам и вдруг застыла. Почему-то стало страшно. Одно дело, когда бахвалишься сама перед собой на теплой кухне, и совсем другое, когда ночью собираешься залезть в дом, где убили человека. В чужой дом. И хотя теперь он почти что мой, все равно — чужой. Ключ впился в ладонь: открыть или вернуться? Вернуться я всегда успею, а вот открыть — пожалуй, такого шанса больше не предвидится…
Ключ легко повернулся в замочной скважине, дверь мягко, без скрипа, открылась. Словно меня здесь ждали.
В прихожей было очень темно, я больно ударилась об угол какой-то тумбы, прежде чем нащупала выключатель. Свет ослепил.
И я отпрянула. Прямо на меня смотрел давешний дракон. Огромный, он, казалось, парил напротив двери, чуть покачиваясь. По законам кинематографа, он сейчас должен броситься и сжечь непрошеного гостя дотла. М-да, какие мысли лезут в голову от страха. Хорошо, еще не закричала, а то бы всех родственников перебудила… Набравшись смелости, я подошла к дракону и коснулась чешуйчатого тела: разумеется, неживой и даже не чучело. Made in Chaina. Я вспомнила, как год назад Романов съездил в Китай, а потом всех одаривал красными фонариками и аляповатыми вазами, которые выдавал за шедевр эпохи Тан. Дракон словно меня подбадривал: мол, ничего страшного, подруга. Не тушуйся, чувствуй себя как дома. В смерти нет ничего страшного. Воспринимай ее как продолжение жизни.
Наверное, он прав. При свете все казалось не так уж страшно. Я прошла в гостиную. Вот здесь его нашли. Точнее, вот здесь его и убили. Белого следа от мела, этого любимого кинематографического штампа, не было. Что и понятно: по словам тетки, Романов умер цивилизованно — в кресле, в окружении роз.
Ну и что ты, Эфа здесь ищешь? Бумаги? Дневник? Ежедневник? Фотографии?
Стоп! Фотографии. Дневника он не вел, не тот психотип. Ежедневник, наверняка, забрала милиция, равно как и фотографии. Или не нашла? Ежедневник Романова был необычным. Я его видела пару разу, когда Алекс подвозил меня до работы. (Иногда "мазда" вела себя как лучшая подруга: подводила в самый неподходящий момент.) Так вот, я еще тогда обратила внимание на серебристую кожу "напоминальника" и серебряную закладку. Романов был очень пунктуален: записывал время встречи с точностью до минуты, рядом с именем фиксировал не только фамилию, но и номер телефона. Помнится, я тогда посмеялась: "Романов, даже и не поймешь, что это кондуит или компромат. Не боишься, что украдут?". Алекс усмехнулся: "Не украдут. Я его из рук не выпускаю. А дома у меня тайник есть. Никто не догадается".
Ну и где этот тайник? Обычно прячут на самом видном месте. Например, в спальне. А что? На месте воров я бы сразу принималась обыскивать спальню. Бриллианты в матраце, изумруды в подушке, деньги на трюмо.
Спальня Романова меня несколько разочаровала. Типичная берлога холостяка: большая кровать, покрытая алым шелковым покрывалом. Музыкальный центр. Телевизор. Видеомагнитофон и стопка видеокассет. Названия говорят сами за себя: "Орхидея страсти", "Безумная оргия", "Весталки в борделе". А я еще переживала за его личную жизнь! Нет, правильно говорят, что все мужики одинаковы. Впрочем, о мертвых либо хорошо, либо ничего…
И все-таки что-то в этом хорошо продуманном интерьере настораживало, я даже не сразу поняла, что именно. Романов был удивительный аккуратист. У меня в гостях, например, он всегда мыл за собой посуду, обувь в прихожей ставил ровно, у него даже шнурки на ботинках были завязаны одинаково, и так во всем: ни единой небрежности, ни единого пятнышка. В спальне то же самое: постель ровно застелена, пыли нет, все вещи на свои местах, кроме… Я уставилась на видеокассету без обложки, лежавшую около кровати на полу. Она, словно неправильно взятая нота, выбивалась из гимна гармонии и чистоты. Алекс никогда бы не оставил кассету так…
Машинально я включила телевизор и перевела его в режим видео. Аккуратно вставила кассету и застыла перед экраном.
Потому что увидела… себя. Я лениво прогуливалась по большому проспекту Петроградской стороны, заглядывая в витрины дорогих магазинов, ела мороженое и время от времени поглядывала на часы.
Господи, когда же он меня успел заснять? Ощущение будто мой самый любимый скелет в шкафу очистили от пыли, дурных воспоминаний и выставили на аукцион в Сотби. Лот номер один. Начальная цена — грошик. Кто больше? Мусью в восьмом ряду? Продано!!! Вот так номер! Выходит, что Романов все это время за мной следил. Вопрос — зачем?
Ответ я получила через пятнадцать минут. К видео-Эфе подошел Игорь Трохимович и схватил ее за руку. Эфа резко вырвалась и стремительно пошла вперед. Трохимович понуро поплелся за ней, жестикулируя и явно в чем-то убеждая свою вынужденную спутницу.
Эфа резко остановилась.
Трохимович забежал вперед.
Я, киношная, дала ему пощечину.
Палец рефлекторно нажал на кнопку "Стоп".
Теперь я вспомнила этот день и встречу, которую мой сосед запечатлел во всех подробностях. Встречу, надо сказать, отвратительную и нежданную. И я бы дорого дала, чтобы о ней забыть навсегда.
Это было… дайте вспомнить, точно, месяца четыре назад. День выдался отвратительный: с утра мы поцапались с Соней из-за какого-то пустяка, потом пришлось вызывать врача к Кларе, упавшей со стремянки (и что ей понадобилось на антресолях?), после выяснилось, что Гена сожрал мои колготки. Запасных же у меня не оказалось. Пока уговаривала Ольгу поделиться лишней парой. Пока выслушивала стенания деда (у того закончилась карта в Интернете), прошло не меньше часа.
В общем, в институт я опоздала. Трохимович и до этого придирался, а тут и вовсе озверел: вызвал к себе в кабинете и начал отчитывать как сопливую девчонку. Стоит признать, что вела я себя именно как сопливая девчонка. Сначала пыталась оправдываться, потом расплакалась. Как всегда нервы сдали весьма некстати. Кажется, именно тогда Трохимович сменил гнев на милость и начал меня утешать. Не помню как именно, но мы оказались на кожаном диване. Его руки привычно-скованно скользили по моему телу, словно он разыгрывал знакомую пьесу на незнакомом музыкальном инструменте. И вот тогда и мелькнула предательская мыслишка: может, хватит сопротивляться? Подумаешь, пересплю с ним, все равно у меня сейчас никого нет. Да и не предвидится. И хотя особого удовольствия я не испытывала, решила расслабиться и получить удовольствие. Может, и получила бы, если не открыла бы глаза и не увидела его довольную физиономию, на которой так и было написано: " Я сделал это!".
До финала у нас не дошло. Не помню, как я выскочила из кабинета. Пришла в себя только на Петроградской стороне, в ювелирном магазине. Денег в тот день потратила без счета. Бриллиантовые серьги потом подарила своей знакомой, они напоминали тогдашнее унижение. Меховой полушубок презентовала Ольге. Духи отошли в пользу Сони. Расстроенные чувства чуть подсластило мороженое. Я почти уже пришла в себя, как вдруг у станции метро налетела на Трохимовича.
Он был пьян и явно ждал кого-то другого. Однако притворился, что рад меня видеть и готов здесь и сейчас раскурить трубку мира, а лучше в каком-нибудь уютном гнездышке: "Ну че, ты кочевряжешься! Тоже мне недотрога нашлась! Поехали, коньячку выпьем, расслабимся. Ну, хочешь, я тебе цветов куплю. Какие любишь? Розы? Все бабы любят розы. Эй, бабка, розы для моей девушки!".
Без пощечины, конечно, можно было обойтись, но уж очень хотелось вызвать на его гладком лице хотя бы рябь обиды и сожаления.
