Саша Антонова - Продавец фокусов
— А чего с ним делать-то?
— Ставите в зимнем саду, окружаете лаской и заботой, а он испускает фитонциды убойной силы.
— Что, наповал? И никакого криминальника? — обрадовались они.
Однако, тот, который был за старшего, дернул щекой и нехорошо прищурил глаз.
— Почему продаешь? Может он с дефектом?
— Больше не нужен, — потупилась я.
Ребята уважительно посмотрели на дерево.
— Сколько хочешь? — подошли мы к самому деликатному моменту.
Я еще раз оценила габариты посетителей и вспомнила, что Христос велел делиться.
— Оплата по факту, через месяц, десять тысяч долларов. Но гарантий не даем, — смело объявила я, пребывая в полной уверенности, что больше никогда этих покупателей не увижу, и оплачивать Любашин фикус мне придется из собственного кармана.
Ребятки обрадовались и попросили написать подробную инструкцию применения. Я устроилась за кухонным столом и на тетрадном листочке в клеточку вывела основные пункты по уходу: использовать только в оранжереях и зимних садах, обращаться ласково, поливать один раз в неделю, не допускать прямого попадания солнечных лучей, протирать листья мокрой губкой один раз в две недели.
На кухне мне хорошо было слышно, как братки продумывали стратегию и тактику транспортировки фикуса, выдавая при этом на-гора матерные виртуозности такой плотности на кубометр объема, что даже Лаврентий Палыч не выдержал и покинул излюбленное кресло.
Ребятки вызвали по мобильнику сотоварищей с грузовиком-трехтонкой на подмогу. Выпучив глаза и налившись краской от натуги, им удалось с третьей попытки оторвать кадушку от пола. Во время выхода на лестничную площадку, новые владельцы «черного принца» исполнили несколько замысловатых телодвижений, напоминавших страстный танец «ламбада». Один из них пыжился под кадушкой, а другой — бережно поддерживал могучий ствол. Вынос дерева состоялся при значительном скоплении народа. Счастливые обладатели экзотического растения создавали такой шумовой эффект, что все население подъезда вывалило из квартир, в надежде полюбоваться на свадьбу, похороны или драку, на худой конец.
Любашина квартира располагалась на третьем этаже в добротном доме сталинской постройки. Этажи — высокие, полноценные, поэтому все шесть маршей лестницы ребятки преодолели в несколько приемов. Не обошлось и без травмы. Где-то на уровне второго этажа кадушка выскользнула из рук носильщика и угодила тому по ноге. Стены дома содрогнулись от мощного потока междометий. Соседи сочувственно качали головами и цокали языками. Я руководила выносом, но издалека, с интервалом в лестничный пролет. Голосом школьницы я робко просила сверху:
— Мальчики, осторожнее. Он очень нежный!..
Мои пожелания, как писк комара, терялись в утробных возгласах и раскатах громоподобных комментариев, метавшихся между стенами подъезда. Гурьбой мы вывалились во двор, куда уже въезжал солидный самосвал, по самую крышу заляпанный строительной грязью. Еще «двое из ларца, одинаковых с лица» выскочили из кабины и под дружные переборы редких по силе убедительности неологизмов загрузили фикус в кузов. Забыв попрощаться, вся компания покинула двор, лишив соседей бесплатного развлечения.
Я вернулась в Любашину квартиру и оценила урон, нанесенный эмоциональными покупателями: покосившаяся люстра, сорванная со стены вешалка с вещами, а в целом — неплохо. На месте, где стоял «чертов баобаб», паркет просел и почернел, между деревянными плашками виднелись какие-то отростки, как будто дерево пустило корни через кадушку.
Лаврентий Палыч усердно намывал гостей, сидя в кресле. Я погрозила ему пальцем:
— Товарищ Берия, следует соблюдать осторожность в вопросах гостеприимства, особенно, в отсутствие хозяев. Не будем шутить шутки с такими вещами, народ нас не поймет…
Зная, что Любашино свидание может затянуться до утра, я задала баночного корма коту, и с чувством выполненного долга вернулась к себе, на четвертый этаж.
Моего отсутствия баба Вера не заметила. Из ее комнаты доносились выстрелы, крики и душераздирающие стоны — по телевизору показывали очередной боевик. Вот, удивительное дело, баба Вера всю жизнь проработала библиотекарем, более мирной профессии и не придумаешь. Она всегда отличалась ровным, приветливым характером. Однако на старости лет воспылала страстью к кинофильмам, изобилующим насилием и кровавыми разборками. Ее невозможно было оторвать от телевизора во время передачи «Дорожный патруль», а слушать предпочитала блатные песни по радиостанции «Шансон». Трудно представить, что могло быть общего у худенькой старушки в байковом девчачьем халатике, с седыми волосами, забранными в пучок на шее, и в очках, душки которых замотаны изоляционной лентой, и хриплоголосых певцов, исполнявших тюремную лирику под трехаккордный аккомпанемент.
— «Наши» опять победили, — сообщила баба Вера, распахивая дверь на кухню.
Вообще-то, она мне вовсе не бабушка, а, скорее, тетушка, но в семье у нас все ее так звали испокон веков. Примерно год назад мы с бабой Верой съехались в ее трехкомнатные приватизированные хоромы по причине одиночества. Надо сказать, что в быту она человек неприхотливый, душевный и деликатный, если не считать ее маниакального желания выдать меня замуж и увидеть внуков еще при жизни. По этому поводу у нас иногда возникают небольшие недоразумения, но до перестрелки дело не доходит. Баба Вера необоснованно считает, что в свои двадцать девять лет я уже засиделась в девицах, достигла критического возраста, и, если дело не сдвинется с мертвой точки, то куковать мне в старых девах и доживать свой век в приживалках, подобно ей.
Моя точка зрения кардинальным образом отличалась от бабы Вериной, но лишь потому, что с достойными претендентами на мои руку и сердце ощущались перебои. Попросту говоря, претендентов не было. Да и откуда им взяться, если работала я после аспирантуры на кафедре хлебопечения Института пищевой промышленности. Весь институт — одни женские лица, а если, где и промелькнет некто противоположного пола, то на него без слез не взглянешь. Да, баба Вера права: я слишком разборчива, но о вкусах не спорят.
— Свидетелей надо убирать! — назидательным тоном сказала баба Вера, размачивая овсяное печенье в чае по причине отсутствия своих зубов и присутствия вставных челюстей. — Нельзя доверять посредникам — от них одни неприятности… Что за шум был в подъезде? Опять лифт отключили?
— Любаша продала фикус. Грузчики выносили его из квартиры, — поведала я краткое содержание событий.
Слава Богу, баба Вера не проявила интереса к фикусу, а принялась пересказывать сюжет боевика в лицах.
Любаша заявилась утром, часам к девяти. Косметика на ее лице отсутствовала, в глазах плескалась вселенская снисходительность, а в движениях ощущалась некоторая заторможенность. Без защитной окраски на лице она выглядела среднестатистической женщиной неопределенного возраста — серые глаза, курносый нос, пухлые щеки. Однако у Любаши был дар: она умела накладывать косметику, да так, что родная мама не узнает. Свой талант она применяла на практике, работая визажистом в косметическом салоне, чем эпатировала генеральскую родню, прочившую ей блестящую карьеру после окончания Иняза.
— Ах, как я устала, — томно вздохнула Любаша. — Мужик, что надо! А, главное, он влюблен в меня по уши. Со дня на день жду приглашения замуж… Надо будет отнести в химчистку свадебное платье и фату.
Моя соседка к тридцатипятилетнему возрасту уже успела три раза побывать в женах, и каждый раз очень удачно для противоположной стороны. У Любаши была какая-то необъяснимая тяга к провинциальным брачным аферистам. В пылу африканских страстей она прописывала возлюбленных мужей на своей жилплощади, а после развода занималась разменом и меняла место прописки. В результате квадратные километры роскошной генеральской квартиры на Кутузовском проспекте усохли до квадратных сантиметров однокомнатной клетушки в районе Сокола.
— «Чертов баобаб» ушел на «ура»? — вспомнила Любаша о цели своего визита.
— Да, забрали без хлопот. Вот только, дали за него всего тысячу рублей, — достала я из собственных закромов последние две купюры по пятьсот рублей.
— С паршивой овцы — хоть шерсти клок, — утешила она меня. — Да! У меня к тебе просьба. Мы завтра с моим милым улетаем к нему на родную землю, в Сочи. Знакомиться с мамой. Присмотри за Палычем, ладно? А эти деньги пойдут ему на банки «Вискас», — вернула она купюры. — В Сочи на три ночи! На три ночи в Сочи-и! — пропела она не своим голосом и растворилась в подъездном полумраке.
Я вспомнила, что пора собираться на работу — у меня лекция на третьей паре, и поскорей выбросила из головы дурацкую историю с фикусом.
И напрасно! Это был всего лишь пролог к событиям жутким, кровавым и труднообъяснимым, как раз во вкусе бабы Веры.
![Иоанна Хмелевская - Книга про еду [Моя поваренная книга]](/uploads/posts/books/233127/233127.jpg)