Брайан Випруд - Таксидермист
– Но даже так: чтобы провернуть заговор такой сложности, нужно, чтобы куча народу поверила в одну идею – не по велению религиозной догмы и не от пламенной ненависти. Черт, да собери шестерых, и вы полтора часа будете решать, куда пойти обедать. А ведь тут договариваются не о дележке денег и власти. Но даже так, все равно нужно что-то большее, чем любовь к капусте.
– Сказки это все, – вздохнула Энджи. – Но и все-таки, должны же быть какие-то цели у этих заумных культов. Знаешь, я вчера бродила по Интернету и наткнулась на сайт каких-то людей, которые верят, что существует тайное мировое правительство. И знаешь, через кого оно действует? Через американских бойскаутов с их – как бишь там – «оккультным символизмом». Представляешь, эти ребята всерьез полагают, что скауты сговорились с «Амвэй»[69] призвать Князя тьмы и поработить планету!
– Я могу представить «Амвэй» и «Объединенную сеть "Парамаунт"»[70]… – улыбнулся я.
Но эти ретристы: у них немало привлекательного. Ну вот, они пропагандируют курение и мясоедение. Это лучше виноградного сока и белого хлеба. И никому не повредит, если в жизни будет поменьше телевизора и видеоигр.
– И конечно, меньше рекламы на глаза попадется. – Я покосился на Энджи.
– Да, мой сахарный. – Энджи похлопала меня по руке. – Меньше рекламы.
Глава 14
Такси покатало дальше, включив табличку «Свободен». Мы с Энджи обошли мой черный «линкольн», припаркованный перед нашей берлогой, и подошли к дверям. Мы пользуемся боковым входом, который ведет ко всем восьми квартирам нашего дома, хотя у нас есть парадная дверь прямо в нашу гостиную, но ее мы не открываем годами. Для бездомных не редкость свернуться и уснуть на нашем парадном крыльце, особенно в ветреные и холодные ночи, и мы не возражаем, если только они не мочатся в постель. Вообще-то чаще писающие призраки являются из ближних баров. «Колючая проволока» – салун за углом, привлекает массу МиТов – публику «мостов и тоннелей», неманхэттенских, из Джерси, Куинса и так далее; они съезжаются сюда, чтобы погулеванить в Большом Городе. Меня это не беспокоило, если не считать того, что МиТы по обыкновению путали наше крыльцо с писсуаром на обратном пути к машинам. Не спрашивайте меня, почему они не пользовались сортиром в «Колючей проволоке». Одно время они стали настолько предсказуемы, что я установил датчик и стробоскоп, чтобы отпугивать их. Вдохновившись железяками Дадли, я задумал разобрать электронную мухобойку, расплющить контактную решетку и положить под резиновый коврик на крыльце. Думал, получится «хренобойка». Но Энджи отговорила – зарядом могло убить дворняжку, которой захотелось бы пописать.
В общем, увидев скорчившуюся на крыльце личность, мы не обратили на нее никакого внимания. Пока не заметили, что упомянутая фигура одета не в модное у неимущих засаленное серое, темно-синее или коричневое пальто. Одежда на ней была красная, а ногти на вытянутой руке были покрыты красным лаком. Перенюхавший трансвестит? Мы подгребли взглянуть поближе. Со спящими бездомными надо быть осторожным, потому что просыпаются они часто вполне готовыми к обороне. И что б ты ни делал, никогда не толкай их ногой, или они могут рассвирепеть – и не вполне без оснований. Чересчур бдительные соседи, бывало, нападали на бездомных, пока те спали, и буквально запинывали их до крови. Смысл? А не приходи сюда спать и не снижай в нашей округе цены на недвижимость.
Внимательный взгляд обнаружил стекающую по ступеням кровь. Мы поморщились, но такие зрелища не редкость в «Большом Яблоке».
– Мама дорогая, – охнула Энджи.
– Надо бы вызвать «скорую», – сказал я, когда мы двинулись к боковому подъезду.
Бездомные в Нью-Йорке умирают каждый день, прямо на улице, иногда – на тротуаре посреди толпы. Чаще всего они погибают от переохлаждения в темные, холодные месяцы. Съежатся под стеной, как будто спят, температура тела падает, и они тихо испускают дух. Иногда становятся жертвами собственных пороков; изопропиловый мартини вызывает отвратительные сцены публичного кровавого блёва.
– Ты правда хочешь вызвать «скорую»? – Это откуда-то возник Николас в табачно-коричневом пиджаке. Он сидел на капоте «линкольна», сложив руки на груди, – твидовый гоблин явился меня злить.
– Что за… Конечно! – Энджи бросила на него сердитый взгляд и отперла подъезд.
Николас поправил зеленую бабочку на шее.
– Ладно.
Энджи вдруг обернулась:
– Господи боже мой. Это же…
– Это Марти Фолсом, и она мертва. – Лицо у Николаса было такое, будто он только что сообщил, что у нас сломался холодильник. – Ни дырок от пуль, ни ножевых ран. Кровь течет из ушей и рта. Когда коронер закончит шинковать ее мозг и печень, что твою «кабанью голову»,[71] он, вероятно, обнаружит, что это была передозировка. Но не то чтобы она передозировалась по своей воле.
– Но это невозможно. Мы только что видели ее…
Николас поднял брови и улыбнулся:
– Да ну? Где же? – Я удержал язык за зубами, но глаза меня выдали. – Правильно, Гарт. Кто-то отправил тебе послание. Они знают, где ты живешь, и не хотят, чтобы ты шнырял по ретристским тусовкам, вынюхивая Пискуна.
– И долго вы тут прятались во мраке? – спросила Энджи.
– Не так долго, чтобы заметить, кто ее сюда положил, но все же я пришел раньше вас. Так куда вы подевались, выйдя из «Готам-Клуба»? Я вас там случайно заметил.
Я опять не сказал ни слова. Я давным-давно понял, что если Николас что-то затеял, трепаться неблагоразумно.
– Что ж, Гарт, мне ты можешь не говорить. Но тебе придется сказать полиции. Э-э, и еще – не хочешь позвонить адвокату?
Мысли мои понеслись галопом. Могу ли я под каким-нибудь видом сказать полиции, что не знаю имени мертвой женщины? Какие тут могут быть ловушки? А если я скажу им, кто это, и что она хозяйка ВВС, где тоже произошло убийство, не заподозрит ли вдруг полиция, что тетю-колу сочинили мы с Марти? Что мы как-нибудь сговорились убить Тайлера Лумиса – он же Кишкокрут – и свалить вину на загадочную незнакомку, которой никогда не было на свете? И все это – чтобы сфабриковать исчезновение Пискуна? Но зачем… кому… что, если?…
– Ладно, зятек: а что вообще ты здесь делаешь?
– Невестка Энджи! Мне льстит, что Гарт рассказал тебе о своем младшем брате. Какая картина – открытки на Рождество, обеды на День благодарения. А ведь и впрямь – у меня нет никаких планов на Пасху!
– Послушай, малый, – начала Энджи, предостерегающе наставив на него палец. – Я знаю, что вы с Гартом слегка на ножах, но эти игры ты оставь для него. Все это мимо меня, я знаю только, что вы – родня. Там, откуда я вышла, в родных не сомневаются – никогда, – так что я распространяю это правило и на тебя. – Энджи ткнула его в плечо. – Не кусай мою руку, Николас.
Мой брат выказал нехарактерное для него смирение – может, подлинное, может, нет:
– Извини, Энджи, ты права. – Он поднял руки, будто ее палец был пистолетным стволом. – Я больше не буду.
– Так-то лучше. А теперь я вызову полицию.
– Сначала все обдумайте, – посоветовал Николас. – Марта мертва, а это значит, что в головах у копов возникнет немало странных мыслей, когда они приедут сюда и выяснят, что Гарт с ней связан. Копы не любят совпадений. То, что Гарт опосредованно вовлечен в два убийства, означает, что его заподозрят в соучастии. Все это сделали, чтобы не дать вам играть в ищеек. На вашем месте я бы сообщил копам только минимум фактов, а подробности придержал бы до разговора в присутствии адвоката. Надеюсь, ты не станешь без надобности углубляться во всю эту историю с ретристами, и главное – не думаешь, что это как-то связано с дурацкой куклой. Дай им самим до всего докопаться, если смогут. О-па – кажется, легавых-то уже вызвали.
В конце квартала засверкали мигалки. Николас двинулся пешком в сторону Вестсайдского шоссе, но на прощание дал еще один совет:
– И что бы вы ни делали, не вызывайтесь опознать тело. Пока вас не попросят; и надейтесь, что до этого не дойдет.
Полиция и «скорая» подъехали в тот миг, когда Николас скрылся за углом.
Глава 15
Иногда мне жаль, что я не могу вернуться в прошлое и отшлепать того Гарта. Эта глупая история с Пискуном вышла далеко, далеко за рамки разумного. Как я и боялся.
Два детектива появились за секунду до фотографа. Первый детектив был бесцветный белый парень в очках в черной оправе, с парафинистым и рябым лицом и в тщательно отутюженном пиджаке. На мой взгляд, сошел бы за щеголеватого бальзамировщика. Вторым был колобок неопределенной расовой принадлежности. В общем, наверное, подошел бы под любую или сразу под все категории в системе равных возможностей трудоустройства в полиции Нью-Йорка: миндалевидный разрез глаз, короткие волнистые волосы, густые черные усы, яркие голубые глаза и кожа, к которой, наверное, легко пристает загар. Он дал мне свою карточку и он же задавал вопросы; Бальзамировщик молчал. Записав наши имена, адрес и телефон, детектив Цильцер задал только шесть вопросов:
