Иоанна Хмелевская - По ту сторону барьера
Сидя под зонтиком и любуясь морем, я пыталась отгадать, какую это даму Роман так полюбил в девятнадцатом веке, что из-за нее и столетия поменял, и на безбрачную жизнь решился. Наверняка это не была я, ведь ему уже стукнуло пятнадцать, когда я только родилась, а трудно предположить, что он воспылал страстью к младенцу... Да и впоследствии сомнительно, чтобы полюбил меня пятилетней или десятилетней девочкой, хотя любовь его и заботу я всегда чувствовала, но это было совсем другое. А дама его сердца наверняка бывала в нашем доме, раз всю свою жизнь Роман посвятил мне, я же родительского дома до замужества не покидала. Да, всю жизнь свою посвятил Роман нашей семье и в первую очередь мне, причем заботился как о родной дочери, но делал это так деликатно, так незаметно, что вот только теперь я смогла в полной мере оценить его заботу и понять, скольким ему обязана. И какой он слуга? Нет, не холоп он, не слуга, а просто лучший друг, защитник и опекун, который никогда, даже вот и в этом, двадцатом веке не позволял себе панибратства и хоть малейшей бесцеремонности по отношению ко мне.
И пока я мысленно перебирала в памяти всех знакомых дам, кузин и даже не родственниц, гадая, которая из них могла завладеть сердцем Романа, вдруг какой-то мужчина бесцеремонно сел на песок рядом с моим лежаком и как ни в чем не бывало спросил:
— Шведка или немка?
Меня так удивил его вопрос относительно моей национальности, что я от неожиданности ответила:
— Полька.
— И что, мадемуазель только что вышла из больницы или из тюрьмы?
Какой глупый и бестактный вопрос! А спрашивает так, словно уверен — не ответить я просто не могу.
И я действительно ответила, хотя доброе воспитание во мне взбунтовалось:
— Ни то ни другое. Почему вы спрашиваете? И что это вообще за допрос?
— Да потому что мадемуазель белоснежна как первый снег. Меня просто интересует, где можно сохранить такую белизну. За Полярным кругом? В Гренландии? А мадемуазель — полька, говорят, у вас были какие-то неприятности в Сибири? Так это там?
Ой, были, были неприятности, сколько поляков ссылали в Сибирь в разные времена, но ведь когда это было! И лично мою семью такие неприятности не задели. И вообще, никто мне этого незнакомца не представил, а он так непосредственно меня расспрашивает, словно мы уже годы знакомы. Впрочем, нет у современных мужчин привычки представляться, это я заметила еще на встрече в конторе нашей акционерной компании, тогда месье Ренодена мне тоже никто не представил.
Впрочем, независимо от теперешних нравов, по воспитанию я осталась дамой девятнадцатого века и не горела желанием продолжить разговор с незнакомым мужчиной. А когда он опять хотел о чем-то спросить, я так холодно на него взглянула, что у него всякая охота отпала. Хотя сам по себе был он мужчина интересный, молодой, и, представь мне его какая-нибудь тетушка на балу, я бы охотно записала в свой бальный карнет[2] и мазурку, и даже вальс с ним. К тому же на балу он бы наверняка был одет. Ну и я, разумеется, тоже...
Молодой человек, вздохнув, заметил:
— Ах, мадемуазель, ну сделайте же что-нибудь для того, чтобы сдержать мою болтливость! Меня ведь на самом деле заинтересовала невиданная белизна вашей кожи, в жизни не доводилось такого видеть, а я врач, мне по роду службы положено знать причины. Что явилось причиной такой белизны, образ жизни или наследственные особенности кожного покрова? Все женщины в вашей семье были такими беленькими?
А, ну если он врач... У меня отлегло от сердца. И я ответила уже не столь сухо и сдержанно:
— Понятия не имею, какая у меня кожа. В роду у нас все были беленькими, потому что, как и я, избегали солнца. А вот теперь я решила попробовать немного загореть.
— В таком случае — соблюдайте умеренность, это я вам как врач советую. А почему вы избегали солнца? В последнее время считается, что чрезмерное воздействие солнечных лучей вызывает рак кожи. Это вас испугало? Во всяком случае, вы правильно делаете, что загорать начинаете в тени.
Я же не имела понятия ни о каких опасениях относительно рака кожи, а вот как объяснить ему, все ли в нашей семье были такими белокожими, что в мое время и в нашем кругу белая кожа считалась самым драгоценным элементом красоты светской женщины? А такая загорелая кожа, которую я тут вижу абсолютно у всех, считалась вульгарной и присущей только низшему сословию. А если светская женщина появлялась на солнце без специального кружевного зонтика, без шляпки и перчаток, все на нее оглядывались и были шокированы.
Нет, не стала я всего этого рассказывать, хватило ума. Просто шутя произнесла:
— Видите ли, я всю жизнь прожила в густом и темном лесу, таком густом, что ни один солнечный луч не пробивался сквозь кроны деревьев. Бродила по лесу, собирала грибы, ягоды, а вода в маленьких лесных озерах слишком холодна для купания.
— Великий Боже, где же мадемуазель нашла такой замечательный лес? — воскликнул экспансивный доктор. — И почему вы проводили там свою жизнь? Может быть, вас там силой удерживала какая-нибудь злая колдунья? Впрочем, есть правда в том, что вы мне рассказали, об этом свидетельствует и здоровье, которое так и брызжет из мадемуазель. Ведь я сидел и голову ломал, как может быть такой здоровой горожанка в наше время? Что ж, осталось проследить лишь за тем, как ваша кожа воспримет выход из темного леса на залитый солнцем пляж.
Не зная, как закончить этот смущавший меня разговор, я что-то буркнула насчет того, что вроде бы пришло время искупаться и придется прервать нашу интересную беседу. Спрятав волосы под купальную шапочку, я решительно направилась в море.
Нахал поспешил за мной. Он еще не подозревал, что я отличная пловчиха. Зайдя по пояс в воду, я устремилась прямо в открытое море. Сначала он от неожиданности отстал, а пока нагонял, я уже была далеко, да и не поговоришь нормально во время плаванья.
Тут со мной чуть не произошел неприятный случай. Стремясь всеми силами отдалиться от незнакомца, я так энергично плыла, что не обращала внимания на окружение и чуть не столкнулась с большой деревянной доской с парусом, напоминающим крыло бабочки. Потом уже стала осторожнее, ибо на таких досках мужчины и женщины забавлялись, соскальзывая с большой волны и вихрем взлетая на нее. Надо будет и мне попробовать. Думаю, это не очень трудно. Часто крыло бабочки ложилось на набегавшую волну, но его легко и смеясь поднимали, так что это не должно быть очень трудным делом.
Доктор где-то затерялся. Наплававшись вволю, я вышла из моря и, чтобы обсохнуть, немного постояла на солнце. И сразу почувствовала, как сильно оно припекает. Ой, недаром меня так все предупреждали, вот, в самом деле, словно огнем жжет!
Я поспешила под свой зонтик. Роман уже там поджидал меня.
— Если милостивая пани графиня разрешит, я бы осмелился посоветовать — сейчас пляж покинуть. Солнце в полдень самое сильное, к тому же время перекусить. Пани уже искупалась, теперь имеет смысл прийти ближе к вечеру, перед самым отливом. А излишек солнца для пани вреден, все говорят.
Я и сама уже чувствовала этот излишек на всей коже. Доктор наконец разыскал мой зонтик, но увидев меня вместе с Романом, лишь издали поклонился и не стал приближаться.
Я послушно отправилась домой. Пришлось принять несколько процедур: ополоснуться после морской воды, натереться кремом, в чем мне помогла Флорентина, на спине ведь я бы сама не смогла размазать крем.
А Флорентина знай приговаривала:
— Так я и знала, солнце уже себя показало, вот здесь и здесь виден край купальника. Я бы советовала сегодня вообще больше не выходить на пляж. Ведь madame Le comtesse[3] такая беленькая!
Господи, как же они все надоели мне с этой моей белизной, которой я так гордилась всю жизнь! И опять сказалось с молоком матери впитанное правило: неприлично отступать от общепринятых правил, неприлично выделяться. Именно следование этой заповеди подгоняло меня поскорее стать такой, как все — смуглой, обгорелой, о Езус-Мария! А если меня вдруг неведомая сила опять внезапно возвратит в мое время? Как я там покажусь, такая черная?
Переодевшись, я вышла из дому, и тут к крыльцу подъехал один из этих самых... никак не привыкну... автомобилей. Из него в спешке выскочила молодая рыжеволосая особа, уже издали протягивая ко мне руки. Я глянула — Эва Борковская, никакого сомнения. Постаревшая на несколько лет, с волосами совсем другого цвета, но, к моему изумлению, — она!
Мы обнялись, плача и смеясь.
И вот с этого мгновения моя жизнь потекла в ускоренном темпе, потому что рядом оказался человек, которого я могла без всяких сомнений расспрашивать обо всем, что меня интересовало.
Эва представила мне своего мужа Шарля, с которым мы еще не были знакомы. После этого все поспешили за столик, чтобы вместе пообедать. И не еда оказалась главной в нашем обеде! Глядя на Эву, я училась всему: как сейчас себя держат женщины из высшего общества, как едят, сидят за столом, как говорят, смеются, возмущаются, какие словечки употребляют. Жадно оглядывала я одежду своей подруги, а она походя, деликатно, но решительно дала мне понять, что даже неприлично ходить без маникюра и педикюра, и посоветовала, к каким мастерам обратиться. Говорила в основном Эва, я лишь жадно слушала, впитывая в себя познания как губка. Узнала, как живет Эва, как работает. Да, да, она работала, как мужчина, хотя муж ее был человеком состоятельным и у Эвы не было необходимости работать. По ее словам, работала она для удовольствия и душевного удовлетворения в какой-то огромной фирме, занимающейся рекламой. Вот так я узнала много интересного и о рекламе. И потом я не переставая черпала полными горстями из сокровищницы познаний своей подруги. От нее узнала я много нового о людях известных и богатых, об актерах и актрисах, от нее же услышала впервые слово «секс»...
![Иоанна Хмелевская - Бега [Скачки]](/uploads/posts/books/162077/162077.jpg)
![Иоанна Хмелевская - Проза жизни [Обыкновенная жизнь]](/uploads/posts/books/226655/226655.jpg)
