Татьяна Луганцева - Диета для Дракулы
– Ну, подождем… пару дней… – ответила Роза. И, как оказалось, опять попала пальцем в небо.
– Пару дней? Да вы точно ничего не понимаете! Они потом три месяца будут молчать, причем по медицинским показаниям. Скажут хоть слово и – ага! Связки оборвутся, голос не восстановится. Вы, Кирилл Лаврикович, словно специально вредили вместо помощи следствию.
– Не специально, – заверил весьма присмиревший доктор.
Майор милиции внимательно посмотрел на Розу.
– А вот когда я вас тут увидел, то сразу заподозрил что-то неладное… Ведь предупреждал, чтобы вы никуда больше не влезали! Все-таки есть у меня чутье, так и думал, что не последний раз встречаемся.
– А я-то тут при чем? Я – жертва! Пошла сдавать анализы, меня чуть не убили, а вы меня в чем-то обвиняете?
– Да не обвиняю вовсе. Я, если честно, в шоке. У нас в городе такое преступление в первый раз.
– Всегда что-то бывает впервые…
– Но вас, доктор, я возьму на заметку! – проникновенно посмотрел на Кирилла Лавриковича майор милиции.
Последний, услышав его слова, на какое-то время даже перестал кивать. И Роза хотела было закричать: «Аллилуйя! Он излечился! Это произошло!» Но тут токсиколог снова закивал, и Розалинда выдохнула набранный в легкие воздух и расслабилась.
Утром Роза вошла в свой кабинет в санатории «Плаза» и сразу же направилась к окну, чтобы впустить в помещение струю чистого воздуха.
По несвежему полу она поняла, что кабинет не мыли. Доктор Снегирева повесила плащ в шкаф, надела на тонкое трикотажное платье ярко-фиолетового цвета белый халат и села за стол, смахнув пыль и какие-то крошки.
«Что тут вообще происходило? Почему кругом такая грязь?» – подумала она и открыла журнал учета приема пациентов.
Болела голова. Роза очень плохо спала и вообще не понимала, что с ней происходит в последнее время. Ее душевное состояние находилось как бы в свободном полете. Словно из-под артиста цирка, балансирующего на цилиндрах, внезапно выбили один из них, и вот он в сотую долю секунды должен решить, оставшись вне равновесия, без точки опоры, падать или попытаться закрепиться на оставшейся конструкции?
В кабинет постучали.
– Можно?
Розалинда мельком бросила взгляд на часы. «Без пяти девять. Прием с девяти, но уже кто-то ломится. И если я сейчас скажу, чтобы подождали, через пять минут посетитель зайдет уже с недовольным лицом. Первый контакт окажется негативным, а ведь это – первый пациент, начало приема. И день явно будет испорчен. Господи, я что, стала такая суеверная?»
– Войдите! – вздохнув, произнесла доктор Снегирева, тем более что заняться в оставшиеся пять минут ей было нечем.
В кабинет вошла сгорбленная старая женщина. Бросив на нее мимолетный взгляд, Роза поняла, что ей не повезло. Такая категория пациентов самая тяжелая и сложная. Пожилые люди плохо слышали, плохо понимали и вынимали душу своей дотошностью.
– Проходите, садитесь. Давайте с вами познакомимся, – громко произнесла Роза.
Бабушка преодолела очень длинный для нее путь от двери до стола с трудом и буквально со скрипом наконец опустилась на стул.
– Здравствуйте, уважаемая докториха, – проскрипела старушка.
«Докториха? Очень интересное прозвище», – усмехнулась про себя Роза.
– Меня зовут Розалинда Романовна, и я буду вашим лечащим врачом.
– А? Вот и хорошо, дочка. Меня-то зовут Софья Львовна…
– Очень приятно. У вас есть медицинская книжка?
– Нет. А что это такое? Ой, дочка, а что ж мне теперь делать?
– Вы только не волнуйтесь, Софья Львовна, я вам сейчас все оформлю сама.
– Да уж оформите, деточка, а то я, старая дура, что-то растерялась совсем. У меня сыновья-то собрались и спрашивают, что, мол, тебе, мать, подарить на день рождения? А я им: не знаю, мои козлятки… Знаете, это как в сказке: «Козлятушки, ребятушки, ваша мать пришла, молочка принесла…» Так вот они решили, что теперь их очередь молочко носить.
– Правильно решили.
Розалинда находилась в двойственном положении. С одной стороны, по правилам хорошего тона она должна была поддержать беседу со старой женщиной. С другой стороны, это было чревато последствиями: ведь старых, словоохотливых людей стоит только поощрить ненароком – и конца и края не будет их повествованию. Многие старики приходят к врачу, чтобы не только подробно рассказать о своих болячках, но и вообще пообщаться, как говорят, за жизнь. Поэтому надо очень четко чувствовать грань между вежливостью и профессиональным долгом.
– Вот они и купили мне путевку, прислали сюда. Лечись, мать, отдыхай!
– Хорошие сыновья у вас, – сдержалась, чтобы не зевнуть, Розалинда.
– Оболтусы! Столько крови выпили! Помню, когда старший женился во второй раз…
– Софья Львовна, скажите, сколько вам лет? – прервала ее Роза.
– Мне-то? Так семьдесят седьмой годок идет. У меня двое сыновей и четыре внука. И ни одной внучки! Представляете?
– Не повезло, – ответила Роза, потирая машинально виски.
– Почему не повезло? Почему так говоришь? Мальчики – самое сладкое для женщины! – возмутилась вдруг бабка.
– Простите… Я просто подумала, что вы хотели хоть одну дочку или внучку, – начала извиняться Розалинда.
– Да никогда! Я так горда своим мужским и крепким родом! – крякнула бабка.
Одета она была в длинное темное платье, больше подчеркивающее, чем скрывающее все неровности ее фигуры, и в цветную парчовую жилетку. Сверху на плечах еще висел разноцветный платок с бахромой. На ногах – удобные туфли без каблуков. Бледное морщинистое лицо, подведенные «бабочкой» губы, подслеповатые глаза.
– Хорошо. А что вас беспокоит? – спросила Розалинда, чувствуя невероятную духоту и сухость во рту.
– Ой, дорогая моя девочка! – закатила глаза Софья Львовна. – Да я старый, больной человек, чего только у меня не болит…
– Вот тут, пожалуйста, поподробнее. Начнем с сердца, – направила пациентку в нужное русло доктор.
– Да сердце у меня – как мотор. Правда, залатанный, – ответила старушка, разваливаясь на стуле и явно настраиваясь на длительную беседу.
– Что это означает? – спросила Роза.
– Вот когда я ходила беременная своим младшеньким, тогда впервые и стала отмечать боли в сердце. Такие, знаете, перебои. А вот когда Сереженька родился, я и поняла…
– Софья Львовна, извините, пожалуйста, но должна вас огорчить: у меня нет времени на долгие разговоры. Мы с вами должны быстро определить главное.
Глаза бабульки мгновенно наполнились слезами, словно кран дал протечку. Вот этого Роза вообще терпеть не могла!
– Софья Львовна…
– Не надо! Вот этого не надо! Черствые люди! Я-то думала, что пришла к доктору…
– Вы и пришли к нему…
– Нет, так не терапевт говорит, а патологоанатом! Определить главное… Вся моя жизнь – главное! Хм, история болезни… Как вы можете ставить диагноз, не понимая, каким образом человек заработал груз болезней, как он несет свой рюкзачок диагнозов? – Бабулька частила со слезами в голосе.
– Но сейчас придут другие пациенты, другие люди, и я должна им тоже уделить внимание, на что необходимо время, – начала оправдываться Роза.
– Да какое время? Для вас же люди – ничто и никто! Винтики… Шурупчики… Лучше одного выслушать, разобраться и вылечить, чем прогнать через кабинет толпу для галочки в вашем журнале и никому толком не помочь!
Так как слезы уже ручьем текли по морщинистому лицу старушки, Розалинда, изрядно разнервничавшись, достала из верхнего ящика носовой платок и протянула посетительнице:
– Успокойтесь! Я выслушаю вас…
Старушка вцепилась в платочек старческой сморщенной ручкой и замерла.
– Вы издеваетесь надо мной?
– Что? – не поняла Розалинда.
– Что вы мне даете?! Думаете, я старая, ничего не вижу?! Вот ужас-то? Вы же мне в лицо трусы суете! – Голос старушки сорвался прямо-таки на крик.
Розалинда оторопела и даже вспотела от ужаса и неловкости положения. Но ее пациентка и в самом деле держала в руках… трусики ярко-красного цвета с бантиками по бокам.
– О господи… Извините! Я не знаю, откуда они взялись, здесь всегда лежал носовой платок. А сейчас… Это не мои, честное слово! – густо покраснела Роза.
– Мне-то какая разница, ваши они или не ваши? Хорошо же вы лечите – суете в лицо чьи-то грязные трусы… Мне плохо! У меня болит сердце! – Женщина схватилась за грудь и повалилась на пол.
– Софья Львовна! Что с вами? – кинулась к ней Розалинда.
Затем схватила со стола графин с водой, набрала в рот воды и брызнула женщине в лицо, чтобы привести в чувство.
Последующее стало для Розы настоящим кошмаром. Во рту у нее защипало, глаза полезли из орбит, а на лице Софьи Львовны вдруг стала появляться жуткая эрозия. Кожа как бы разъедалась фестончатыми язвами и сворачивалась, словно обуглившаяся бумага. От обуявшего ее страха все поплыло перед глазами Розалинды.
«Я ее убила! – промелькнуло у нее в голове. – Наверное, в графине была кислота. Но кто ее туда налил?»
