Шарль Эксбрайя - Жвачка и спагетти
– Разрешите, синьор, вручить вам эти деньги для ваших нуждающихся друзей.
Хозяин взял бумажку и торжественно объявил:
– Синьор, вы истинный джентльмен! Прошу вас считать эту бутылку граппы своей!
Полчаса спустя, почти осушив бутылку, новые друзья потеряли представление не только о времени, но и о всей вселенной, которую они окончательно презрели. Не сойдясь, однако, во мнениях, кого считать прекраснейшей девушкой Вероны – что еще затруднялось полным отсутствием общих знакомых – они так расшумелись, что полицейский Тино Валеччиа, совершая обход, заинтересовался несвоевременным криком и светом, пробивающимся из кафе, вошел и сказал Чирандо:
– Что это тебе, Атилло, Рождество, чтоб всю ночь торговать?
Вторжение представителя власти в разгар страстного спора с американцем показалось верхом наглости:
– Если б сейчас было Рождество, Валеччиа, Господь не допустил бы, чтоб уроды вроде тебя мозолили глаза честным людям!
Полицейский, вошедший без всяких враждебных намерений, был оскорблен таким приемом. Озлившись, он двинулся к стойке:
– Повтори, Атилло, что ты сказал?
– Что ты урод? Пожалуйста!
Он призвал Лекока в свидетели:
– Урод он или кет?
Сайрус А. Вильям важно оглядел представителя власти и подтвердил:
– Не подлежит ни малейшему сомнению, что он урод.
Рассерженный неожиданной атакой, Валеччиа принялся за Лекока:
– Ваши документы!
– Я гражданин Соединенных Штатов!
– Это не помешает мне упрятать вас в кутузку!
Атилло поспешил на защиту своего гостя:
– Смотри, Валеччиа! Ох, смотри! Что это ты затеваешь? Думаешь, раз ты в форме, тебе все можно? Ты собираешься нарушить Атлантический Пакт!
Полицейский оторопел, стараясь понять, какое отношение имеет Атлантический Пакт к тому, что Атилло Чирандо нарушает правила содержания питейных заведений. Видя его растерянность, Атилло таинственно добавил:
– А кое-кто может решить, что ты работаешь на Советы!
Валеччиа подскочил.
– Ты оскорбил меня при свидетеле, Атилло! Ты обвинил меня в измене родине! Это тебе даром не пройдет!
Он перегнулся через стойку, пытаясь достать противника, но тот отскочил, схватил бутылку и предупредил:
– Я человек мирный, Валеччиа, но предупреждаю тебя: если ты не перестанешь валять дурака, быть беде!
– Это я валяю дурака?
Сайрус А. Вильям счел своим долгом поддержать приятеля в затруднительном положении:
– Именно дурака!
И в свою очередь вооружился бутылкой с остатками граппы. Полицейский отскочил и, достав пистолет, закричал:
– Шевельните хоть пальцем, банда убийц, и прольется кровь!
Ситуация была более чем напряженная, но тут дверь, ведущая в жилую часть дома Чирандо, распахнулась, и на пороге показалась нелепая фигура старика в длинной ночной рубашке. При виде противников, готовых схватиться врукопашную, он замер на месте и, вскинув руку в фашистском салюте, хрипло выкрикнул:
– Viva il Duce![23]
Страсти утихли. Валеччиа спрятал пистолет, a Лекок и Чирандо отставили бутылки. Последний, несколько смущенный, постучал себя по лбу и шепнул остальным:
– Это дедушка... У него не все дома. Он все думает, что сейчас старые времена...
Он взял старика под руку и стал уговаривать:
– Дедушка, ты простудишься... Побереги себя!
Старик вырвался.
– Атилло, ты хороший мальчик, но не впутывайся в такие дела, ты до них еще не дорос! И никто при мне не скажет дурного слова про Дуче! Впрочем, извините, я должен вас покинуть, у меня назначена встреча с ним. Мне надо собраться, а из-за тебя я теряю время!
И, подмигнув, шепнул ошарашенным слушателям:
– Он интересуется моим мнением о намерениях фюрера.
Потом повернулся и удалился. Эта интермедия разрядила обстановку, явление дедушки стерло воспоминание о взаимных угрозах. Полицейский Валеччиа помог американцу прикончить бутылку граппы и проводил его до корсо Кавур, где и оставил, дав на прощание ряд дружеских советов насчет соблюдения общественного порядка.
Швейцар отеля сразу же заметил нетвердую походку Лекока. Он поклонился ему и дружеской рукой втащил в холл, чтоб тот не колобродил под дверью. Дежурный спросил, подавая ему ключ:
– Хорошо провели день, синьор?
– Великолепно! Я встретил самую красивую девушку Вероны.
– Поздравляю вас, синьор.
– И я вам скажу один секрет: Верона – лучший город в мире!
– Спасибо, синьор. Вам телеграмма...
Сайрус А. Вильям тупо уставился на телеграмму. Опять Валерия! Она становилась надоедливой! С чтением вышли некоторые затруднения, потому что строчки плясали. "Лекоку, Рива Сан Лоренцо э Кавур, Верона, Италия. Жду. Точка. Прощаю всего сердца. Точка. Но отец настаивает объяснениях. Точка. Рассчитывайте мою поддержку. Точка. Валерия".
Сайрус А. Вильям доверительно спросил дежурного:
– И что бы этой Валерии не оставить меня в покое?
Тот смиренно признался в своей некомпетентности.
– Нет, но скажите, что она о себе воображает?
Пока Лекок говорил, им овладела злость, и, взяв бумагу и карандаш, он с трудом нацарапал текст, который, как ему казалось, должен восстановить его достоинство перед лицом всей Италии:
"Валерии Пирсон, Линкольн Авеню, 33, Бостон, Массачусетс, США. Просьба папе не совать нос в чужие дела. Точка. Сам не маленький. Точка. Делаю что хочу. Точка. Да здравствует Верона. Точка. И любовь. Точка. Сайрус".
И с легким сердцем и спокойной совестью пошел спать.
Глава VI
Сайрус А. Вильям проснулся около одиннадцати. Он не испытывал ни смущения, ни раскаяния по этому поводу. Ему было очень хорошо. Конечно, надо было уже давно допросить Винченцо Маттеини, но что с того? Парикмахерская никуда не убежит. Туда можно сходить после обеда. В данный момент его занимало вовсе не убийство. Главное было свидание с Джульеттой, остальное могло подождать.
В полдень, когда Лекок отдавал ключ дежурному, ему сказали, что не смели его беспокоить, но его самолет вылетает через час, и дали понять, что не худо бы ему поторопиться.
– Мой самолет? Какой самолет?
– Но, синьор, вы нас уведомили, что вылетаете сегодня в тринадцать часов, и приказали взять вам билет.
– Сейчас не может быть и речи о моем отъезде, потом будет видно. Сдайте билет, а если это невозможно, я возмещу вам убыток. Уехать из Вероны? Ну, вы даете! Что я, сумасшедший?
Когда поклонник Джульетты вышел, швейцар спросил дежурного:
– Что вы об этом думаете, синьор Джасинто?
Вопрошаемый недоуменно покачал головой:
– Е un americano...
И набрал номер аэропорта.
* * *Сидя на скамье, Сайрус А. Вильям воображал, что все прохожие смотрят на него и смеются про себя. Ему казалось, что все его знают и удивляются, как это один из лучших женихов Бостона оказался на уличной скамье, словно мальчишка, впервые поджидающий девчонку. Пытаясь изобразить из себя солидного господина, присевшего отдохнуть, Лекок мало-помалу приходил к убеждению, что Джульетта назначила свидание, просто чтоб отделаться от него, и что она не придет. Тут она и появилась, слегка запыхавшись от бега.
– Извините меня, но шеф, синьор Фумани, никак меня не отпускал. У него прямо мания выбирать час перерыва для разговоров о работе!
Она смеялась неподражаемым смехом итальянки, и Лекок нашел, что она еще красивее при свете дня, чем в полутьме ночной улицы. Девушка уселась рядом без малейшего смущения.
– Как вы себя чувствуете, Джульетта?
Она не придала значения тому, что он назвал ее по имени.
– Я всегда хорошо себя чувствую!
– Не хотите ли пойти куда-нибудь позавтракать?
– О, нет...
– Почему? Вы уже поели?
– Да нет, просто я не ем среди дня, чтобы не толстеть, а потом, что обо мне скажут, если увидят в кафе с незнакомым мужчиной?
Сайрус А. Вильям не рискнул заметить, что в отношении репутации куда щекотливее согласиться на свидание наедине, чем на завтрак в общественном месте, да, может быть, он и ошибался? Еще не факт, что в Бостоне правильно судят о таких вещах.
– Как вас зовут?
– Сайрус А. Вильям Лекок.
– Сайрус!
На ее легкий, свежий смех прохожие оборачивались, словно благодаря за нечаянную радость. Уязвленный Лекок желчно заметил:
– Конечно, меня зовут не Ромео!
Она сразу стала серьезной и с непередаваемым выражением промолвила:
– А жаль...
Американец задался было вопросом, что означают эти слова, но она снова заговорила:
– Вы женаты?
– Нет. А вы, может быть, помолвлены?
Она уставилась на него:
– Вы что же думаете, синьор, будь я помолвлена, я бы сидела сейчас с вами?
Сайрусу А. Вильяму вспомнилась Мика, но он счел неуместным объяснять, что в Вероне, по его мнению, возможно все.
– Я и не воображала, что когда-нибудь буду дружески беседовать с американцем.
– Да и я поднял бы на смех любого, кто сказал бы мне, что настанет день, когда мне будет радостно болтать с молодой итальянкой на уличной скамье... прямо как влюбленный.
