Кен Фоллетт - Скандал с Модильяни. Бумажные деньги
И он положил обе руки на стол перед собой ладонями вниз.
– Простите, парни, но вот как обстоят дела.
Первым встал Коул.
– Хорошо. Тогда вернемся к повседневной работе.
Трое журналистов вышли из начальственного кабинета. Когда они вернулись в зал отдела новостей, Кевин Харт язвительно заметил:
– Если бы он был главным редактором «Вашингтон пост», Никсон выиграл бы очередные выборы как стойкий поборник закона и порядка[46].
Но никто не рассмеялся в ответ.
Три часа дняГлава двадцать девятая
– Я связалась с фирмой «Смит и Бернштейн» по вашей просьбе, мистер Ласки.
– Спасибо, Кэрол. Соедини нас… О, привет, Джордж!
– Феликс! Как идут дела?
Ласки сделал свой голос бодрым и жизнерадостным, хотя далось ему это с трудом.
– Лучше, чем когда бы то ни было. А ты сам? Поработал над своей подачей?
Джордж Бернштейн играл в теннис.
– Да, но она нисколько не стала сильнее. Помнишь, я начал обучать игре Джорджа-младшего?
– Конечно.
– Так вот, он уже меня обыгрывает.
Ласки рассмеялся.
– А как поживает Рэйчел?
– Если тебя интересует, похудела ли она, то нисколько. Кстати, только вчера мы с ней вспоминали о тебе. Она считает, что тебе необходимо жениться. Тогда я спросил: «Как, ты разве не знаешь, что Феликс голубой?» А она: «Не понимаю, что это значит. Пусть будет хоть зеленый, лишь бы обрел счастье». Я сказал: «Ты не поняла, Рэйчел. Он голубой в том смысле, что гомосексуалист». Она аж вязание выронила из рук. Эта дуреха мне поверила, представляешь?
Ласки выдавил из себя еще немного смеха, но уже начал волноваться, что надолго его не хватит.
– Я подумаю над ее советом, Джордж.
– Насчет женитьбы? Не делай этого! Не делай! Ты позвонил, чтобы узнать мое мнение о семье и браке?
– Нет. Эта тема возникла в нашем разговоре совершенно случайно.
– Тогда чем могу быть тебе полезен?
– Есть одно небольшое дело. Мне необходим миллион фунтов ровно на двадцать четыре часа, и я подумал обратиться с этим к тебе.
Ласки затаил дыхание.
Последовала краткая пауза.
– Тебе нужен миллион? И давно ли Феликс Ласки стал оператором на рынке чистых финансов?
– С тех пор, как нашел способ получать прибыль в течение одной ночи.
– Тогда не хочешь ли и меня посвятить в свой секрет?
– Договорились, но только после того, как вы одолжите мне деньги. Кроме шуток, Джордж, вы можете сделать это?
– Разумеется, можем. Под залог чего?
– О… Но ведь вы обычно не требуете залога под суточную ссуду, верно? – Кулак Ласки с такой силой сжал трубку, что под кожей выступили белые косточки пальцев.
– Верно. Но мы обычно не одалживаем столь крупных сумм банкам вроде твоего.
– Хорошо. Мое обеспечение – пятьсот десять тысяч акций «Хэмилтон холдингз».
– Дай мне одну минуту.
На линии установилась тишина. Ласки вообразил себе Джорджа Бернштейна: грузного мужчину с крупной головой, большим носом и постоянной усмешкой на губах, сидевшего за столом в убогом кабинете с видом из окна на собор Святого Павла. Он сейчас быстро пробегал по колонкам цифр из «Файнэншл таймс», легко нажимая пухлыми пальцами по кнопкам новейшего персонального компьютера.
Бернштейн вскоре снова взял трубку.
– По сегодняшним котировкам этого далеко не достаточно, Феликс.
– Да брось! Это же пустая формальность. Ты прекрасно знаешь, что я тебя не обману. Или ты забыл? Я же Феликс – твой друг.
Он рукавом утер пот со лба.
– Лично я пошел бы на это, но у меня есть партнер по бизнесу.
– Твой партнер спит так долго, что уже ходят слухи, будто бы он умер.
– Подобная сделка заставила бы его подняться даже из могилы. Попытай счастья у Ларри Уэйкли, Феликс. Он, быть может, способен тебя выручить.
Ласки уже звонил Уэйкли, но решил не упоминать об их разговоре.
– Я так и поступлю. Сыграем в выходные?
– С удовольствием! – В голосе Бернштейна звучало нескрываемое облегчение. – Увидимся в клубе субботним утром?
– По десять фунтов гейм?
– У меня будет сердце кровью обливаться, когда выиграю у тебя.
– А я так жду с нетерпением. До встречи, Джордж.
– Бывай.
Ласки на мгновение закрыл глаза, позволив трубке выпасть из своей руки. Он ведь знал, что Бернштейн не даст ему ссуду, но теперь цеплялся за любую возможность. Он кончиками пальцев потер лицо. Нет, он еще не хотел признавать своего поражения.
Нажав на рычаг телефона и услышав длинный гудок, Феликс набрал номер карандашом, кончик которого успел нервно обгрызть.
На звонок долго никто не отвечал. Ласки уже хотел набрать номер заново, когда телефонистка с коммутатора отозвалась:
– Министерство энергетики.
– Соедините меня с вашим отделом по связям с прессой, – попросил Ласки.
– Соединяю.
– Отдел печати, – донесся другой женский голос.
– Добрый день, – сказал Ласки. – Не могли бы вы мне сказать, когда министр выступит с объявлением по поводу нефтяного…
– Министр все еще задерживается, – перебила его дама. – Ваш отдел новостей должен был получить уведомление об этом, а детальное объяснение причин вы найдете на ленте информационного агентства «Пресс ассошиэйшн».
И она положила трубку.
Ласки откинулся на спинку кресла. Ему становилось страшно, и он ненавидел это ощущение. Он привык всегда быть доминирующей стороной в такого рода ситуациях. Ему нравилось оставаться единственным, кто владел всей полнотой картины, манипулятором, заставлявшим остальных гадать, что, черт возьми, происходит. Ходить к банковским ростовщикам с протянутой рукой полностью противоречило его стилю.
Телефон снова зазвонил.
– Мистер Харт на линии, сэр.
– А я должен быть с ним знаком?
– Нет, но он говорит, что дело связано с деньгами, в которых нуждается «Хлопковый банк».
– Тогда соединяйте… Алло! Ласки слушает.
– Добрый день, мистер Ласки, – голос явно принадлежал очень молодому человеку. – Меня зовут Кевин Харт. Я из редакции «Ивнинг пост».
Ласки вздрогнул от удивления.
– Но мне сказали… Впрочем, это не важно.
– Вам сказали, что речь пойдет о деньгах для «Хлопкового банка». Что ж, проблемный банк всегда нуждается в деньгах, не так ли?
– Не уверен, что хочу продолжать разговор с вами, молодой человек, – сказал Ласки.
Но прежде чем он дал отбой, Харт произнес всего два слова:
– Тим Фицпитерсон.
– Что? – спросил Ласки, заметно побледнев.
– Проблемы «Хлопкового банка» каким-то образом связаны с попыткой самоубийства Тима Фицпитерсона?
Проклятье! Как они могли узнать об этом? Мысли Ласки метались. Быть может, на самом деле никто ничего не знал? Они лишь строили предположения? Закинуть удочку – так это у них называется. Ты притворяешься, будто тебе что-то известно, проверяя, начнет ли твой собеседник все отрицать. И Ласки спросил:
– Главный редактор поставлен в известность о вашем звонке?
– Гм… Признаться, нет. Не поставлен.
Что-то в голосе репортера выдало задетые Ласки струны испуга. И он решил дернуть за них посильнее.
– Не знаю, какую игру вы затеяли, юноша, но если я услышу еще хотя бы слово подобной чепухи, то буду знать, откуда поползла столь омерзительная сплетня.
– Что вас связывает с Тони Коксом? – спросил Харт.
– С кем? Все, молодой человек, прощайте, – и Ласки положил трубку.
Он посмотрел на наручные часы: четверть четвертого. Он уже никак не мог найти необходимого миллиона за оставшиеся пятнадцать минут. Представлялось, что теперь все кончено.
Банк пойдет ко дну, репутация Ласки будет уничтожена, и против него, вероятно, еще и возбудят уголовное дело. Он уже обдумывал возможность покинуть страну этим же вечером. Увезти что-либо с собой не удастся. Придется начинать сначала в Нью-Йорке или в Бейруте, так, что ли? Но он слишком стар для нового старта. Если он останется, ему, возможно, удастся спасти достаточную часть своей бывшей империи, чтобы дожить остаток дней. Но что это будет за жалкое существование?
Он развернулся в кресле и посмотрел в окно. Погода стала заметно прохладней, все-таки не лето уже стояло на дворе. Высокие здания Сити отбрасывали длинные тени, и в этих тенях скрылись обе стороны пролегавшей внизу улицы. Ласки наблюдал за транспортным потоком и думал о Эллен Хэмилтон.
Именно сегодня он вдруг решил жениться на ней. В такой-то день! Какая злая ирония судьбы! Двадцать лет он мог сам выбирать себе женщин, и их было много: фотомодели, актрисы, юные светские дебютантки, даже принцессы. А когда он наконец решил сделать своей избранницей единственную и настоящую, то стал банкротом. Человек суеверный воспринял бы это как знамение свыше, что ему не следует жениться вообще.
Кстати, и его возможности могли теперь радикальным образом измениться. Феликс Ласки, миллионер и плейбой, был одним человеком, а Феликс Ласки, банкрот и бывший заключенный, – совершенно другим. И он отнюдь не был уверен, что его связь с Эллен принадлежала к числу подлинных любовных уз, способных пережить столь сильные потрясения. Их отношения сводились к чувственности, удовлетворению похоти, гедонизму, не имея ничего общего с той вечной и высокой преданностью друг другу, о которой говорилось в «Своде молитв» англиканской церкви.
