Роберт Гэлбрейт - На службе зла
Девушка кивнула. Из ее здорового глаза выкатилась слеза.
– Кто тебя так? – неожиданно спросила Робин, перегнувшись через стол, чтобы взять Стефани за руку.
Она импровизировала и все убедительнее вживалась в роль. Соломенная шляпа и надетый в тот день длинный сарафан безотчетно подсказали ей образ хипповатой человеколюбивой девушки, желающей помочь Стефани. В ответ та слегка сжала ее пальцы, но тут же покачала головой в знак того, что не хочет выдавать обидчика.
– Кто-то из твоих знакомых? – прошептала Робин.
По лицу Стефани слезы хлынули ручьем. Она высвободила руку, отпила немного «фанты» и опять содрогнулась, когда холодная жидкость попала на сломанный, как подумала Робин, зуб.
– Это твой отец? – прошептала Робин.
Такое предположение напрашивалось само собой. Худышке Стефани, почти безгрудой, было не больше семнадцати. Слезы смыли все следы ее привычного макияжа. Чумазое лицо было детским и, казалось, с неправильным прикусом, но в глаза бросались прежде всего синяки – лиловые и серые. Уиттекер отмутузил ее до такой степени, что на правом глазу лопнули сосуды: он превратился в ярко-красную щелочку.
– Нет, – прошептала Стефани. – Парень.
– Где он? – спросила Робин, снова взяв Стефани за руку, которая стала прохладнее от холодной «фанты».
– Уехал, – сказала Стефани.
– Он живет с тобой?
Стефани кивнула и попыталась отпить еще «фанты», стараясь не закрывать рот, чтобы ледяная жидкость не причиняла мучений.
– Я не хоела, чтоы он уходил, – прошептала Стефани.
Робин склонилась еще ближе, и сдержанность девушки вдруг растворилась, подточенная добротой незнакомки и сладким напитком.
– Я прошила оехать ш ним, а он не заотел взять мея ш шобой. Я знаю, что у нео кончилось бухло, я это знаю. У нео кто-то еще, я шлышала, Банджо оворил что-то такое. У нео где-то другая девка.
К удивлению Робин, Стефани больше всего страдала не потому, что у нее сломан зуб и разбито лицо, а потому, что этот грязный наркоторговец Уиттекер спит с другой.
– Я токо хоела оехать ш ним, – повторила Стефани, и слезы покатились сильнее, отчего щелочка на месте глаза стала еще ярче.
Робин знала, что добрая, слегка взбалмошная молодая особа, за которую она себя выдает, стала бы умолять Стефани бросить злодея, который ее избил. Загвоздка была в том, что она боялась ее отпугнуть.
– Он разозлился потому, что ты хотела с ним поехать? – повторила она. – Куда он уехал?
– Говорит, он ш «Культом», как в прошлый раз, – это группа, – пробормотала Стефани, утирая нос тыльной стороной ладони. – Он им гаштроли уштраивает, но это одна видимость… – она зарыдала, – чтоб на одном месте не засиживаться и девок трахать. Я шказала, что поеду, и – он так прикажал – всей группе дала ради него.
Робин изо всех сил притворялась, будто вообще не понимает, о чем речь. Однако ее, должно быть, перекосило от злости и отвращения, потому что Стефани – или это только показалось? – вдруг отстранилась. Она не хотела осуждения. Осуждение доставалось ей каждый день.
– Ты не ходила к врачу? – спросила Робин тихо.
– Что? Нет, – сказала Стефани, обхватив себя тонкими руками.
– Когда он должен вернуться, твой парень?
Стефани только покачала головой и пожала плечами. Временная симпатия, которую испытала к ней Робин, пошла на убыль.
– «Культ»… – сказала Робин, соображая на ходу; во рту у нее пересохло. – Это, случайно, не Death Cult?
– Да, они самые, – слегка удивилась Стефани.
– А что за концерт? Я ведь их недавно видела!
Умоляю, не спрашивай, где это было…
– В пабе… «Грин-фиддл» или как-то так, в Энфилде.
– А, нет, я на другой концерт ходила, – сказала Робин. – А ваш когда был?
– Надо попихать, – пробубнила Стефани, оглядывая кафе.
Она поплелась в уборную. Когда дверь за ней закрылась, Робин взяла телефон и стала лихорадочно вбивать поисковые запросы. Нужная информация нашлась не с первой попытки. Death Cult выступали в пабе под названием «Фиддлерс-грин» в Энфилде, в субботу четвертого июня, за день до убийства Хизер Смарт.
На улице удлинялись тени; в кафетерии, кроме них двоих, никого уже не осталось. Близился вечер. Кафетерий собирались закрывать.
– Шпашибо за бутерброд и вообще, – сказала Стефани, когда появилась рядом с ней. – Я, пожалуй…
– Съешь что-нибудь еще. Шоколадку, например, – настаивала Робин, хотя официантка, вытирающая со стола, казалось, готова была их вышвырнуть.
– Зачем? – спросила Стефани, выказывая первые признаки подозрения.
– Потому что я правда хочу поговорить о твоем парне, – сказала Робин.
– Зачем? – повторила девчонка, уже немного нервничая.
– Присядь, пожалуйста. Ничего страшного, – уговаривала ее Робин. – Я просто переживаю за тебя.
Стефани помешкала, а затем медленно осела на место, которое уже собиралась покинуть. Робин только сейчас заметила глубокий красный след вокруг ее шеи.
– Он что, пытался тебя задушить? – встревожилась она.
– Чего?
Стефани потрогала свою тонкую шею; из глаз снова покатились слезы.
– А, это… это моя цепочка. Он мне ее подарил, а потом… потому что я мало зарабатываю… – сказала она и расплакалась уже не на шутку, – он ее взял да продал.
Не зная, что еще сделать, Робин взяла обе ее ладони в свои, крепко удерживая, будто Стефани ускользала от нее на какой-то движущейся платформе.
– Ты упомянула, что он заставил тебя… со всей группой? – спросила Робин тихо.
– Причем даром, – сказала Стефани, рыдая, и Робин поняла, что Стефани еще видит в себе способности к зарабатыванию денег. – Я только им отшошала.
– После концерта? – уточнила Робин, убирая одну руку, чтобы вложить в ладонь Стефани бумажные салфетки.
– Нет, – сказала Стефани, утирая нос, – шледующей ночью. Мы ночевали в фургоне у дома шолишта. Он в Энфилде живет.
Робин ни за что бы не поверила, что можно одновременно испытывать и отвращение, и восторг. Если ночью пятого июня Стефани была с Уиттекером, Уиттекер не мог убить Хизер Смарт.
– А он – твой парень – он там был? – спросила она тихим голосом. – Все время, пока ты… ну ты поняла…
– Какого хера тут происходит?
Робин подняла глаза. Стефани с испуганным видом вырвала руку.
Перед ними стоял Уиттекер. Робин сразу узнала его по фотографиям, которые видела в интернете. Он был высок и широкоплеч. Старая черная футболка выцвела практически до серого цвета. Золотистые глаза священника-еретика завораживали своей глубиной. Несмотря на спутанные волосы, осунувшееся желтушное лицо, несмотря на то, что он вызывал у нее отторжение, она все равно чувствовала его странную диковатую ауру, магнетическое притяжение, вроде запаха мертвечины. Он пробуждал тягу – постыдную, но от этого не менее сильную – к неизведанным ощущениям, какую подхлестывает всякая грязь и мерзость.
– Ты кто такая? – спросил он без агрессии, как будто мурлыкая, и без тени смущения заглянул прямо в вырез ее сарафана.
– Я чуть не сбила с ног твою подружку возле забегаловки, – сказала Робин. – И купила ей попить.
– Чего-чего?
– Мы закрываемся, – громко сказала официантка.
Внешность Уиттекера доконала женщину, Робин это заметила. Его тоннели в ушах, наколки, глаза маньяка, запах были бы желанны в крайне малом количестве заведений, продающих еду. Стефани пришла в ужас, хотя Уиттекер даже не смотрел в ее сторону. Его вниманием полностью завладела Робин, которая до смешного смутилась, пока оплачивала счет, а затем встала и вышла на улицу. Уиттекер двинулся следом.
– Ну… пока тогда, – сказала она Стефани слабым голосом.
Ей бы хотелось обладать смелостью Страйка. Он пытался увести Стефани прямо из-под носа Уиттекера, а у Робин вдруг пересохло во рту. Уиттекер буравил ее взглядом с таким видом, будто заметил редкую, причудливую жемчужину в навозной куче. Официантка заперла за ними двери. Закатное солнце разбрасывало холодные тени по улице, которую Робин прежде видела только жаркой и зловонной.
– Сжалилась, да, милая? – негромко спросил Уиттекер, и Робин не могла понять, чего больше в этом вопросе: ехидства или приветливости.
– Скорее, забеспокоилась, – сказала Робин, заставляя себя смотреть прямо в эти широко посаженные глаза, – потому что травмы Стефани выглядят довольно серьезными.
– Это? – Уиттекер коснулся фиолетово-серого лица Стефани. – С велосипеда навернулась, правда, Стеф? Коровенка неуклюжая.
Робин внезапно передалась лютая ненависть Страйка к этому человеку. Она бы тоже с удовольствием ему врезала.
– Надеюсь, еще увидимся, Стефани, – сказала она.
В присутствии Уиттекера она не решилась дать девушке свой номер.
Как самая жалкая трусиха, Робин развернулась и пошла прочь. Стефани готовилась уйти с этим негодяем. Нужно что-то еще для нее сделать, но что? Разве могла Робин хоть как-то изменить положение? Могла ли она подать в полицию заявление о побоях? Как на это посмотрит Карвер?
