Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл
Энджи что-то знает, возможно, это те самые ответы, которых я так ждала. Дочь явно изменилась. Я отважилась заглянуть ей в глаза. Они показались мне глубокими, запавшими, окруженными темными кругами переутомления. Эти темные озера поглотили всю мою надежду. Мальчишка предложил нам расположиться в саду. Он принесет нам попить. Он вырос. Теперь он понимает, что в мире есть такое, что он не в силах изменить либо стать его частью. Он и Аноним ушли, а мы с дочерью неторопливо прошлись по саду, где на деревьях зрели твердые зеленые яблоки, а аромат дикой жимолости заставлял одурманенных птиц умолкнуть. Мы уселись на скамейку, словно мать и дочь, но в то же самое время это было не совсем так. Она была матерью убитого Люсьена. Я боялась. Мне хотелось ее обнять, но я опасалась, как бы Энджи не сорвалась. Тогда этот миг сидения бок о бок будет навсегда утрачен. Дочь достала из своей вышитой сумочки бабочку и положила себе на ладонь. На секунду мне показалось, что это настоящее насекомое. Я даже удивилась тому, насколько она большая, но затем я различила шелковую нить плетения ткани сиренево-синего оттенка на ее симметрично правильных крылышках и сверкание блесток, пришитых к тельцу бабочки.
– Что-то вроде подарка на день рождения Люсьену, – объяснила Энджи. – Я хотела оставить ее у Веллспринга, но тут включилась сирена тревоги, и я не успела. А еще вот это…
Дочь показала мне простую свистульку и просвистела на ней «С днем рожденья тебя».
– Я ему обещала на Рождество подарить свистульку. Я ее уже купила, когда…
Дрозд за нами завел свою песню. Вот и чудесно. Никто из нас не мог об этом сейчас говорить.
– Я решила принести это к нему на могилу.
Затем Энджи вытащила из сумки третий подарок – большой коричневый конверт.
– А это для тебя, – сказала дочь. – Распечатай.
– Ты знаешь, что там?
– Примерно… Ничего плохого. Ну, открывай!
Мне трудно было распечатать конверт, не порвав бумагу на случай, если придется заклеивать обратно. Внутри большого конверта находился обычный белый конверт и нечто небольшое в голубой оберточной бумаге.
– Разверни, но очень осторожно, чтобы не повредить, – произнесла Энджи.
Тонкие складки в моих толстых пальцах разворачивались, словно лепестки цветка, от центра к краям, пока у меня на ладони не осталась маленькая, вырезанная из дерева розочка на кожаном шнурке. Узел остался завязанным. Кожу перерезали в другом месте. Я порывалась схватить ее, но Энджи помешала, сжав мне руку и отрицательно покачав головой. Я поднесла розу в ее бумажной колыбельке поближе к своему лицу. Люсьен после купания. Запах гигиенической пудры и чистых полотенец. Теплая черная смородина, пчелы и лютики. Я без устали искала этот талисман. Кто последним его касался? Неужели я?
Завернув розочку, я заметила, что мои потные пальцы оставляют на бумаге следы.
– Откуда это? – наконец произнесла я.
Энджи беззвучно плакала. Слова нельзя было расслышать.
– От сестры Джеки, – наконец произнесла она.
Это не укладывалось у меня в голове.
– Сестра Джеки… Нет, это никак не может быть Джеки. Мы были с ней подругами, Энджи.
– Я не знаю, я многого не знаю.
– Ты с ней разговаривала?
Дочь вытерла глаза, вымазав черной тушью край белой блузки.
– Я выследила их. Я должна была хотя бы что-то сделать. Вначале я расклеилась, но Чарли помог мне собраться с силами. Мы вместе решили их разыскать. Ну, короче говоря, мы поехали в Норфолк. Теперь их осталось совсем немного. Это видно по посещаемости их сайта. Кажется, люди перестали во все это верить. Я увидела несколько новых женщин. Их я не знаю. Эта корова Амалия не согласилась с нами разговаривать, так что поездка казалась бесполезной.
– А это у тебя откуда?
Энджи нервно вскочила на ноги.
– Дело в том, что там была Ева. Я была удивлена. Никогда не понимала, что она вообще находит во всем этом сестринстве. Ева вышла из фургона Амалии, и я подумала, что из этой поездки, может, что-то да получится. Она меня узнала и нагнала, когда я уже уходила из лагеря. Ева сказала, что ей очень жаль Люсьена, заверила в том, что верит в твою невиновность, и наговорила уйму прочих банальностей. А потом она сказала, что Джеки забрали в психиатрическую лечебницу, утверждала, что сестрам было очень трудно после этого, ведь никто не мог предположить, что это сделала Джеки.
– Значит, это была Джеки…
Прежде я даже не думала о том, что правда может оказаться в равной мере невообразимо тяжелой, кто бы ни оказался убийцей.
– Не торопись с выводами. – Энджи отошла от меня, отломила ветку и со свистом рассекла ею воздух. – Выслушай меня хоть раз в жизни. Я поехала увидеться с Джеки. Ее поместили в обычную психиатрическую больницу, а не в тюремную. Никаких обвинений ей не предъявляли, ничего, связанного с тем, что произошло здесь. Она пребывает в ужасном состоянии. От нее ни на минуту не отходит сиделка. Джеки все время норовит причинить себе вред. Ее руки… Если ты думаешь, что у меня руки в шрамах, так ее руки все изранены дальше некуда.
Я побывала сама в таком состоянии и подобном месте, как в прямом смысле слова, так и в переносном. Моей инстинктивной реакцией на ее слова было вертящееся на языке замечание, что Джеки – ненадежный источник информации, что Энджи не следует возлагать надежды на сумасшедшую. Я хотела высказаться, но дочь и слушать меня не стала.
– Мне она показалась вполне разумной. Джеки попросила меня прийти на следующий день, сказала, что должна со всем разобраться и подготовиться. Когда я вернулась на следующий день, меня ожидал конверт и записка, в которой Джеки просила привезти все это тебе. Больше она со мной говорить не стала, но передала мне розу. Мама, она написала тебе вот это письмо.
– Что там написано?
– Я не стала читать, ведь оно адресовано тебе. Я развернула розу. Джеки написала мне, что завернуто в бумагу и как я должна с этим обращаться, но письма я не читала. – Энджи присела на скамейку рядом со мной, вся дрожа. – Это должны сделать мы, вернее ты, – поправила она себя.
Белый конверт лежал на скамье между нами. На нем было выведено лишь одно слово: «Рут». Объект… вещь… имя существительное… Распечатать конверт?
– Там может быть все что угодно, Энджи. – Я подняла его двумя руками, держа за уголки. – Лучше ты прочти, а не я.
– У тебя нет выбора. Читай.
Дорогая Рут!
Я не знаю, с чего начать. Прости. Я не знала, что делать. Никто бы мне не поверил, никто мне и не поверит, даже если я совершу самоубийство и оставлю записку. Меня сочтут сумасшедшей. Никто не верит, что я знаю правду. Я единственная, кто знает правду. Я знаю, ты мне поверишь.
Почерк был корявым до такой степени, что буквы иногда переходили в каракули. Две страницы бумаги в линию формата А4 были вырваны, причем очень небрежно, из записной книжки. Края отрыва неровные. Местами красная шариковая ручка протыкала бумагу насквозь. Женщина, писавшая эти слова, была явно во взвинченном состоянии. Ее голос был узнаваем в том, что она писала, и, как ни печально, я слышала в нем признаки ее недуга. Энджи, полная нетерпения, жалась ко мне. Я безошибочно узнала паранойю и галлюцинации, ведь это были и мои знакомые. Теперь я могу узнать их в других.
– О чем она пишет?
– Пока не знаю, Энджи, – ответила я. – Чувствуется, что она не вполне здорова.
– Ради бога! Читай вслух!
Я принялась читать Энджи, закончив двумя словами, которые образовывали отдельный абзац и были подчеркнуты:
– Я виновна.
Мы обе погрузились в тягостное молчание. Когда Энджи заговорила, голос ее напомнил мне о страшных годах, пронизанных горечью. Дочь не смотрела мне в глаза. Волосы спадали ей на лицо. Кончики пальцев пощипывали цветастый узор юбки.
– Продолжай, – наконец попросила она.
Пока ты спала, я была той, кто взбирался по лестнице.
Я кралась на носочках мимо твоей двери.
Я разбудила его.
Я сказала ему: «Т-с-с-с».
Я завязала ему шнурки.
Я вывела его в ночь.
Это все была я, Рут. Прости меня.
Каждое «я» обведено кружочком. Похоже не то на список, не то на причудливый белый стих.
– Я не верю, Энджи.
– Что там дальше?
Письмо дрожало в моих руках. Строки внизу были полны значков, символов и иероглифов. Все это расплывалось у меня перед глазами. Искривленные гласные захлестнулись удавкой у меня на шее. Дышать стало трудно. Прямые линии не прощающих ничего согласных вонзились в меня. Я даже не взглянула на дочь, которая потеряла своего сына.
Амалия ждала нас под дубом перед домом. Все было так, как мы планировали. Помнишь, как Люсьен расстроился, когда никто у Веллспринга не показал ему чуда? Амалия сказала мне, что мы вдвоем должны привести мальчика ночью к озеру. Мне показалось, что это хорошая мысль. Я сделала так, как она мне сказала. Я сказала Люсьену то, что Амалия поручила мне сказать. Я сказала, что это будет нашей тайной. Ты и Марк не должны ничего знать, или чуда не будет. Мальчик очень обрадовался. Он доверял всем.
