Монс Каллентофт - Дикая весна
– Может быть, – отвечает Свен. – Но истина может заключаться совсем в другом.
– Мы работаем дальше по нашей версии, – говорит Малин.
– Давайте, – говорит Свен. – А я сообщу другим о том, насколько вы продвинулись.
– Еще что-нибудь новенькое?
– Нет.
Малин снова окидывает взглядом площадь Уденплан. На несколько мгновений та очистилась от машин и автобусов, люди и велосипедисты властвуют безгранично, и у Малин вдруг возникает желание снова жить в Стокгольме, выйти на большую, не столь камерную сцену, где можно вести больше расследований и куда более интересные дела, жить анонимно, чувствуя себя дома.
В Линчёпинге масштаб не тот.
Все всё обо всех знают. Во всяком случае, порой возникает такое ощущение. Хотя на самом деле никто ничего ни о ком не знает. Часто она замечает, что народ пялится на нее на улице. Вот идет инспектор полиции Малин Форс, которую мы видели в газете и по телевизору.
Здесь знаменитости ходят беспрепятственно. Те, что действительно что-то создали, могут чувствовать себя спокойно, здесь их лица – часть обыденной жизни.
Но переехать? Возможно ли это?
– Мне кажется, я его знаю, – говорит Свен, резко возвращая Малин к реальности. – Юхан и Вальдемар говорят то же самое. Но кто он, черт подери?
Малин слышит фоном в трубке голоса остальных.
– Кто-нибудь вспомнит, – говорит она.
– Ты думаешь, это может быть кто-то из братьев Куртзон?
– Нет, – решительно отвечает Малин. – Судя по фотографиям, которые разыскал Юхан, это не они. Но если за взрывом стоят Куртзоны, то, скорее всего, они наняли исполнителя. Или же мы пошли по ложному пути. Посмотрим, что даст портрет.
– Как ты думаешь, угрожает ли опасность Юсефине Марлоу, если дело обстоит так, как ты предполагаешь? Должны ли мы достать ее из подземелья и приставить к ней охрану?
– Думаю, что она пока нужна им живая, – отвечает Малин. – С ней всё в порядке.
– Ты уверена?
– Пока не умер Юсеф Куртзон, ей ничто не угрожает.
* * *Значит, вот как он выглядит.
Тот, который учинил над нами такое ужасное зло.
И мы знаем, где ты, наша биологическая мама.
Ты лежишь в своей темной каморке под землей. На стенах твои удивительные рисунки.
Шприц выпадает из твоих рук.
Твой мир сейчас – как белое одеяло, и все твои воспоминания пронизаны добротой и теплом.
Ты превращаешь свою темную комнату в белую, мама, и мы рядом с тобой, и мы чувствуем, что те мама и папа, которых ты дала нам вместо себя, тоже тут, но мы не можем их ни увидеть, ни услышать.
Мы не можем.
Но мы так хотим, потому что, хотя твоя комната белая, мягкая и теплая для тебя, мама, нам здесь все же очень жутко. Так страшно, что мы начинаем плакать.
Мы уносимся прочь.
Мы улетаем из подземелья на каменную площадь, где на скамейке сидит Малин Форс. Она рассматривает фотографии наших дядьев, пытаясь понять, что же она в них видит.
* * *На соседней скамейке несколько алкашей выпивают свой ранний обед.
Малин и Зак все еще на Уденплан; они отыскали скамейку в тени – на солнце стало слишком жарко.
Они пролистывают на дисплее телефона фотографии братьев.
Внешне те очень похожи, но есть и различия. Лицо Леопольда четко обрисовано, у него густые темные брови, придающие невероятную силу длинному острому носу. Лицо Хенри круглее, добрее, но в голубых глазах – загнанное выражение, и во взгляде пустота.
Ни один из братьев не похож на подрывника, у них более скандинавская внешность. Волосы у обоих поредели, от чего они выглядят старше, хотя одному сорок один, а другому сорок два.
Глаза Леопольда.
В них неопределенное и одновременно решительное выражение. Взгляд у него холодный, словно он погружен в постоянные расчеты и прикидки.
– Вид у них самый заурядный, – говорит Зак. – А если уж они решили нанять профессионала – как, черт подери, человек их происхождения может разыскать подходящую кандидатуру?
– Не будь таким наивным, Зак, – отвечает Малин. – За деньги можно устроить все.
Тот проводит рукой по лицу.
– Покажи мне еще раз подрывника.
Малин снова проигрывает фильм, поворачивая экран так, чтобы в нем не отражался солнечный свет.
Мужчина движется на камеру.
Они видят его лицо.
– Стоп, стоп! – шепчет Зак. – Можешь увеличить?
– Да, – отвечает Малин, увеличивает изображение мужчины, и они смотрят на шрам, который идет над одной бровью, словно нарисованный косметической подводкой для глаз.
Глаза Зака блестят от напряжения, он тяжело дышит. «Ты смотри сам не взорвись», – думает Малин.
– Да, черт подери! – восклицает Зак. – Я знаю, кто это. Я его узнал.
Глава 52
– Это Йоксо Мирович, – произносит Зак.
Напротив скамейки, на которой сидят они с Малин, открываются двери церкви Густава Васы. Пожилой цветной мужчина с пасторским воротничком выходит на серую каменную лестницу; вслед за ним идет толстая женщина, тоже с пасторским воротничком. Пасторы обнимаются, прощаются, и цветной мужчина снова исчезает за дверями церкви.
– В конце девяностых он состоял на службе у югославской мафиозной группировки. Я помню его по одному делу, которое расследовал вместе с криминальной полицией в Гётеборге. Говорят, что он человек интеллигентный, с высшим образованием, а шрам получил во время войны в Сараево.
«Сараево. Босния.
Именно туда убегал от нас Янне, когда ему надоедало играть с нами в семью, когда совершенно незапланированно родилась Туве, а он был никак не готов взять на себя ответственность. В наших отношениях происходили тогда и другие вещи – то, что обычно случается только в кошмарных снах. Как мы могли тогда остаться вместе, если нам это не удалось и в более зрелом возрасте, когда мы стали куда более опытными?
У нас это никогда не получится».
Автобус отчаянно гудит – какая-то мамаша с коляской перешла дорогу на красный.
– Помню, в связи с войной на Балканах он получил политическое убежище, а потом и шведское гражданство. Мне кажется, в начале нулевых он исчез с карты преступного мира, – задумчиво продолжает Зак. – Но я уверен, что это он. Слегка постарел, но это точно он. Крутой тип. Говорят, что именно он стоит за тем нераскрытым убийством бизнесмена в Мальмё десять лет назад. Когда кто-то нанес жертве сто ударов тупым ножом. И еще рассказывают, что он как-то убил педофила, отрезав ему его хозяйство и запихнув ему в рот, так что тот задохнулся.
– Молодец парень, – говорит Малин.
– Педофилы. К таким трудно испытывать сочувствие.
– Таким в мире нет места, – отвечает Малин и стыдится своей откровенности.
Достав телефон, она набирает Свена Шёмана – который говорит, что тут же объявит национальный розыск и сообщит остальным.
– Копайте дальше, – говорит Свен. – Убийцы детей не должны разгуливать на свободе.
* * *Харри Карлссон обводит взглядом очередь при входе «В» на пятом терминале аэропорта Арланда. Здание красивое, только что построенное, высота потолков – метров двадцать, но пунктов досмотра слишком мало, и перед ними все время скапливаются очереди.
Как сейчас, около часу дня.
Очередь извивается до самой стойки регистрации «САС», люди нетерпеливы, раздражены, а из нового магазина «Дьюти фри» доносится удушливый запах парфюмерии.
Тридцать лет проработал он здесь, в системе воздушных перевозок. Теперь он начальник самого крупного пункта досмотра, и ему приходится тяжко – нелегко держать в узде тех людей второго сорта, с которыми ему приходится работать.
Охранники из фирмы, с которой они сотрудничают, должны быть приветливыми, но твердыми. Обеспечивать людям чувство безопасности, поддерживая в них радость и желание путешествовать. Задача не для слабонервных.
Харри Карлссон смотрит на своих подчиненных. Молодые охранники – он знает, что многие из них мечтают стать полицейскими, как те два «качка», поставленные сегодня у входа. Говорят, по всей стране объявлен в розыск человек, взорвавший ту бомбу в Линчёпинге.
Двое полицейских, откомандированных сюда. На всякий пожарный.
Каковы шансы, что подрывник появится именно здесь? Они малы, но не равны нулю.
Фотографий злоумышленника им не показали, но полицейские, видимо, получили подробный словесный портрет.
«Почему они не хотят показывать снимки? И не сообщают имя того, кого разыскивают? Потому что они считают нас и охранные фирмы неполноценными, это единственное объяснение, и тогда они должны также понимать, что мы не сможем выполнить нашу работу на все сто».
Бип, би-ип!
Проверить, не пытается ли пенсионер пронести с собой на борт оружие в подошвах ботинок. Порой строгость новых директив безопасности кажется нелепой.
И тут Харри Карлссон видит, как взгляд одного из полицейских меняется, и оба замирают. Один из них незаметно делает Харри знак подойти. Тот подходит, и полицейский шепчет:
