Юрист - Гришэм Джон
Перебросив ружье за спину, Кайл начал карабкаться по перекладинам. Настил оказался крошечной площадкой из четырех досок, примотанных к двум толстым сучьям алюминиевой проволокой. Человек, который его делал, нимало не беспокоился об удобствах. Кайл опустился на колени – они тут же затекли. Тогда он сел на доски, упершись спиной в могучий ствол и свесив ноги вниз. Еще пятилетним мальчишкой сопровождая отца на охоту, он уяснил, как важно для стрелка умение сохранять полную неподвижность. Едва ощутимый ветерок слабо шевелил немногие оставшиеся на дереве листья. Над горизонтом быстро вырастал ослепительно-желтый диск. Еще немного, и олени потянутся из чащи к полю на поиски корма.
Одностволку «ремингтон» тридцатого калибра Джон подарил сыну в день его четырнадцатилетия. Крепко прижав ружье к груди, Кайл не заметил, как погрузился в дрему.
Из сонного оцепенения его вывел резкий звук выстрела. Кайл упер приклад в плечо, готовый тоже послать пулю, бросил взгляд на часы: с закрытыми глазами он просидел сорок минут. Где-то слева, там, куда ушел отец, мелькнули несколько светлых пятен. Прошло минут десять, Джон молчал. Видно, промахнулся, решил Кайл.
Миновал еще час – никаких перемен. Кайл мужественно боролся со сном.
День благодарения. Официально «Скалли энд Першинг» по праздникам не работает, но в фирме наверняка сейчас кто-то есть: два-три зануды в кроссовках и джинсах, которым не терпится вписать в счет клиента еще десяток часов. Сидят на своих местах и несколько партнеров – те, на кого безжалостно давят сроки…
Кайл потряс головой.
Внизу послышались шаги. Тот, кто шел по покрытой сухими листьями земле, и не пытался сохранять тишину. Через какую-то минуту Джон был рядом.
– Слезай. За полем протекает ручей, я знаю, куда они любят приходить на водопой.
Кайл осторожно спустился по качающимся перекладинам, и когда нога его коснулась узловатого корня дуба, Макэвой-старший спросил:
– Ты видел серого быка?
– Нет.
– Заснул, что ли? Он промчался прямо под тобой.
– В которого ты стрелял?
– Да. С мощными рогами, отростков на десять.
– Но и ты послал пулю в небо.
Они вернулись к пикапу, Джон достал из сумки термос. Сделав пару глотков крепкого кофе и разделив с отцом плитку шоколада, Кайл сказал:
– Знаешь, у меня пропало всякое желание охотиться. Нам нужно поговорить.
Джон курил и внимательно слушал сына. Когда дело дошло до показаний в полицейском участке, Кайл решил, что сейчас отец взорвется, засыплет его ядовитыми вопросами о том, почему он молчал раньше. Однако Джон не проронил ни слова, как если бы история эта была ему уже известна и в данную минуту он слышал лишь горькое покаяние.
Вспышку гнева спровоцировал рассказ о Бенни Райте.
– Сукин сын! – Джон нервно закурил вторую сигарету. – Это же неприкрытый шантаж!
– Не перебивай, пожалуйста.
Кайл торопливо излагал детали; несколько раз ему пришлось поднять руку, чтобы предупредить град вопросов отца. Макэвой-старший смирился. Он внимал сыну с изумленным недоверием, но молчал. Видеозапись, Джой Бернардо, Бакстер, его гибель, «Трайлон», «Бартин», секретная комната на восемнадцатом этаже. Встречи с Бенни и Найджелом, задание выкрасть документы, слежка, контракт с Роем Бенедиктом и, наконец, выход на ФБР.
Несколько раз Кайл попросил у отца прощения за то, что не решился сообщить обо всем сразу же, признал свои ошибки – слишком их оказалось много, чтобы перечислять все. Когда камень с души упал (а это произошло, как показалось Кайлу, часа через три), солнце стояло уже высоко, кофе был выпит, а олени забыты.
– Думаю, мне нужна помощь, – закончил он исповедь.
– Прежде всего тебе нужна хорошая порка, – буркнул Джон.
– Не спорю.
– Господи, сынок, в какое же дерьмо ты вляпался!
– У меня не было выбора. Угрозы Бенни и перспектива нового следствия свели бы с ума любого. Если бы ты увидел ту запись, то понял бы меня.
Оставив ружья в машине, отец и сын двинулись по узкой тропке в чащу леса.
Обед – жареная индейка, хрустящий картофель и четыре вида салатов – был привезен из ресторана. Пока Джон накрывал в гостиной стол, Кайл отправился за матерью.
Распахнув дверь, Пэтти ласково улыбнулась сыну и заключила его в объятия. Выглядела она достаточно бодро, чему поспособствовала целая пригоршня пилюль. Матери не терпелось представить Кайлу свой последний шедевр. Когда с осмотром мастерской было покончено, он подвел Пэтти к машине; поездка до дома отца заняла четверть часа. Ради такого случая мать воспользовалась губной помадой и даже наложила косметику, облачилась в легкомысленное лимонно-желтое платье – то самое, что Кайл видел на ней, когда был еще подростком. Длинные волосы Петти, почти седые, были аккуратно уложены. В машине она говорила без умолку, делилась сплетнями о знакомых (тех, кого уже не было в живых), меняя темы с такой легкостью, которая в иных обстоятельствах вызвала бы добродушный смех.
Кайл почувствовал облегчение: вполне могло случиться так, что мать забыла бы выпить лекарства и оказалась бы сейчас не в себе.
Мимоходом обнявшись, родители завели неторопливый разговор о дочерях – те не показывались в Йорке уже более года. Одна жила в Санта-Монике, другая – в Портленде. Макэвой-старший позвонил обеим, обменялся с ними парой слов и передал трубку матери. На экране телевизора по футбольному полю бестолково метались игроки – звук был выключен. Когда семья уселась за стол, Кайл наполнил вином три бокала, хотя знал: Пэтти к своему не прикоснется.
– А ты, я смотрю, опять решил побаловать себя? – заметил отец, устанавливая на стол блюдо с жареной индейкой.
– Это бывает очень редко, – отозвался сын.
Мужчины наперебой старались угодить даме. Пэтти ворковала об искусстве и детально перебирала события, происходившие в Йорке десятилетием ранее. Она даже задала сыну несколько вопросов о его карьере, и Кайл расписал свое нью-йоркское бытие в самых ярких красках. Временами его оживление казалось явно наигранным, однако мать этого не заметила. Она почти ничего не ела, но Кайл с отцом и без ее помощи быстро расправились с индейкой: птица, к счастью, была невелика. За кофе с яблочным пирогом Пэтти внезапно объявила, что хочет домой, поскольку уже соскучилась по работе. Они видели: она действительно устала. Не теряя времени, сын отвез ее в мастерскую. На это потребовалось двадцать минут.
Один футбольный матч без всякого перерыва сменился другим. Кайл следил за игрой, устроившись на кушетке, Макэвой-старший предпочел кресло-качалку; оба молчали. Воздух в комнате густел от невысказанных вопросов и настоятельно требовавших обсуждения планов. Джон давно был готов прочесть сыну лекцию, но не решался: Кайл выглядел чересчур взвинченным.
– Может, прогуляемся? – предложил сын, когда за окном начало темнеть.
– Прогуляемся где? – уточнил отец.
– Обойдем квартал. Нужно поговорить.
– А что, здесь этого сделать нельзя?
– Вставай, вставай.
Джон поднялся из кресла, пристегнул к ошейнику Зака поводок. Спускаясь с крыльца, Кайл пояснил:
– Знаешь, как-то не хочется вести серьезный разговор в четырех стенах.
Макэвой-старший с ловкостью завзятого курильщика на ходу поднес к сигарете огонек зажигалки.
– Боюсь спросить почему.
– Не люблю насекомых – «жучков», которые ловят каждое слово.
– Вот что, сын, давай-ка начистоту. По-твоему, мой дом напичкали микрофонами?
Они медленно двигались вдоль улицы. Кайл знал тут всех соседей, во всяком случае тех, кто жил здесь во времена его детства. Кивнув в сторону одного особняка, он спросил:
– Что слышно о мистере Полке?
– Отдал Богу душу наконец. А что ты хочешь – полвека в инвалидном кресле. Жаль, жаль. Но ты не ответил на мой вопрос. Или мы так и будем делиться воспоминаниями?
– Нет, я не думаю, чтобы твой дом оборудовали подслушивающими устройствами, как, собственно, и офис. Но вероятность все же имеется. Этим типам нужен полный контроль, а недостатка в деньгах они не испытывают. Понаставить в любом помещении «жучков» – плевое дело. Поверь, отец, уж я-то знаю. Сейчас мне не составит труда слепить систему подслушки из самого дешевого набора для радиолюбителя.
