Скрип на лестнице - Айисдоттир Эва Бьерг

– Они были просто не разлей вода, уж поверьте мне, я пыталась… – Ауса на мгновение улыбнулась.

– Почему вам захотелось их разлучить?

Ауса глубоко вздохнула:

– Однажды я пришла к Элисабет домой. Конечно, я слышала все, что рассказывали, сплетни всякие. Я знала, что Хатла – одна из этих… ну, несчастных нашего города, но я и помыслить не могла, что можно так жить. Повсюду банки, бутылки, объедки, пол просто черный от грязи. Но самое худшее – это запах. Прокисший сигаретный дым, смешанный с вонью всего этого мусора и грязи. – Ауса наморщила нос.

– Вы никогда не задумывались о том, чтобы заявить об этом в органы защиты детей?

– Да, я так и поступила, – быстро ответила Ауса. – По-моему, ей одежду стали бесплатно выдавать. Но, кроме этого, больше ничего не делали.

– Что за девочка была Элисабет?

– Всего лишь ребенок. Маленькая девочка, которую никогда никто никуда не направлял, она шаталась по городу без надзора. И без цели. Мне она всегда казалась такой чудной. Конечно, она была красавица, но… странненькая. Как будто у нее что-то было не так, как положено. – Когда Ауса продолжила, она, кажется, колебалась. – Но самым худшим насчет Элисабет была не ее мать и не ее дом. Она была… ну, как лучше выразиться-то… в ней сидело что-то недоброе. Она была красива, спору нет, но какая-то в ней жила злость. Я это всегда чувствовала. – Пока Ауса говорила, она смотрела не на Эльму, а сосредоточила взгляд на деревьях за окном гостиной, тихонько покачивавшихся на ветру.

– Злость? В каком смысле?

– Однажды к нам в гости пришли друзья. Они привели с собой двухлетнюю дочку, которую пустили поиграть с девочками в комнате. И вдруг ребенок как заплачет в голос, и мы прибежали посмотреть, что случилось, а когда вошли, у ребенка на ручке был след укуса. И из него текла кровь. Элисабет, конечно, не желала сознаваться, но все было очевидно: она оставалась одна в комнате с ребенком.

– А вашей дочери там не было, когда это произошло?

– Нет. Она ненадолго выходила, – ответила Ауса. – После этого я запретила Саре дружить с Элисабет. Я сама забирала ее из школы, чтобы они не ходили вместе. Велела Саре водиться с другими девочками, а не с такой дурной компанией.

– И получилось?

– Во всяком случае, больше она к нам в гости не ходила. – Казалось, Ауса поняла, насколько холодно прозвучали ее слова, и поспешила добавить: – Не поймите меня неправильно: я действительно сочувствовала Элисабет в ее жизненной ситуации, но мне было нужно позаботиться о собственных детях. Защитить Сару. Я просто пыталась ее защитить. – Последние слова Ауса произнесла шепотом.

– Правда ли, что Хатла, мать Элисабет, снимала свой дом у вас?

– Об этом лучше Хендрика спросите, я в такие дела не вмешиваюсь. Хотя да, дом принадлежал нам, и, кажется, плату за него она вносила. Правда, я так и не поняла, как ей это удавалось: дом был большой, а она, насколько мне известно, после гибели мужа работала где-то на разделке рыбы, а потом сидела на пособиях. Но я в эти дела не лезла.

– Понимаю, – ответила Эльма. И откуда только у Хатлы находились деньги, чтобы снимать большой дом, если доходов у нее не было? – Вы встречались с Элисабет после смерти Сары?

Ауса разгладила невидимые морщинки на юбке. Эльма заметила, как ее руки слегка задрожали, а когда она заговорила, в ее голосе появилась хрипотца:

– Она пришла на поминки. Тогда я ее и видела в последний раз. Она сидела за столом с их с Сарой одноклассниками, и я удивилась, какая она спокойная. Ее лицо ничего не выражало, и она ни слезинки не проронила.

Ауса, сидевшая напротив Эльмы, казалась такой крошечной. Субтильные ручки – кожа да кости. Волосы жидкие, даром что взбитые, лицо худощавое. Может, это только так казалось, но Эльме почудилось, что на ней буквально написано, что она потеряла ребенка, и эта утрата годами медленно, но верно пожирала ее.

– Сара боялась воды, – ни с того ни с сего сказала Ауса, поймав взгляд Эльмы. – Просто до смерти, с самого младенчества. Ее даже искупать было сложно. Если вода попадала ей в глаз, то начинался такой крик – в соседнем доме слышно было. – Ауса улыбнулась, вспоминая это, но улыбка тотчас исчезла, когда она добавила: – Она никогда бы не полезла на тот плот сама.

– О чем вы? – Эльма удивленно посмотрела на Аусу.

– Я им говорила. А мне никто не поверил. – Голос стал таким тихим, что Эльме пришлось наклониться к собеседнице, чтобы расслышать.

– Как вы думаете, что там произошло?

Ауса выглянула в окно:

– Как я думаю? Кому-нибудь когда-нибудь вообще было интересно, что я думаю?

Акранес 1992

– Я влюблена в Бегги или в Палли, а ты? – Магнея прислонилась к шершавой стене, засунув руки в карманы, и уставилась на Сару.

Сара натянула рукава на пальцы и опустила глаза под этим взглядом.

– Не знаю, – еле слышно ответила она.

– А брат у тебя такой симпатичный – обалдеть, – вздохнула Магнея. Брат Сары, Бьяртни, был на несколько лет старше, и они порой встречали его в школьных коридорах. Ради его внимания Магнея была готова на все.

Сара взглянула на нее и поморщилась:

– Но ведь он старый уже.

– Понимаю, поэтому я лучше в Бегги влюблюсь. Или в Палли. А ты знаешь, в кого ты влюбилась, Элисабет? – Что-то в улыбке Магнеи заставило Элисабет насторожиться. Она помотала головой. Она никогда особо не интересовалась мальчиками, в отличие от Магнеи, которая без конца могла рассуждать о том, кто симпатичный, а кто нет.

– А может, ты в Андрьеса-дурандреса влюблена? – издеваясь, спросила Магнея. Андрьес был тем их одноклассником, с которым никто не хотел водиться. Он был худой, долговязый, лопоухий, всегда носил штаны, которые были ему коротки. Но он пытался скрыть свою долговязость тем, что постоянно ходил сгорбившись, что придавало ему еще более странный вид.

– Нет, – ответила Элисабет. Прошла уже неделя с тех пор, как Магнея с Сарой предложили ей: «Будешь с нами?» – и Магнея уже успела порядком надоесть ей. Она была уверена, что и Саре тоже.

– Привет, Андрьес! – крикнула Магнея и помахала однокласснику, который стоял на площадке, роя гравий мыском. Когда Андрьес нерешительно помахал в ответ, она ухмыльнулась девочкам. Тут прозвенел звонок, и ребята помчались в класс.

Когда началась последняя перемена, Элисабет решила: у нее будет разговор с Сарой. Она собралась спросить, не могут ли они сегодня вечером побыть только вдвоем. Как раньше. Не успела она сделать шаг за порог, как он подбежал к ней, обнял ее, крепко схватил ее голову и поцеловал в лицо И еще раз, и еще раз. Что было после этого, Элисабет уже не помнила. Она принялась яростно отбиваться. И не остановилась, когда он рухнул наземь, держась за лицо руками. Она не унималась, пока кто-то не ухватил ее сзади и не оттащил.

У залива Кроукалоун песок был черным. На поверхности воды покачивались водоросли, в воздухе пахло морской солью. Ветер ерошил волосы Эльмы, шагавшей по взморью. Она застегнула молнию куртки до самого подбородка, засунула руки в карманы и смотрела на морскую гладь. Сколько ей еще надо будет бродить, пока ее не унесет волнами? Море сейчас было почти черным, совсем как песок. За морем она увидела нечеткие очертания ледника. С каждым годом его белая шляпка как будто уменьшалась. Наверно, через несколько лет ледник совсем исчезнет.

Сара играла здесь двадцать семь лет тому назад? Нашла на берегу поддон и решила сделать из него плот? Одна?

Был уже четвертый час, и солнце, радостно светившее весь день, сейчас укатывалось за горизонт. Уже начало темнеть – и вдруг Эльме показалось, что она на взморье не одна. Она быстро осмотрелась. Пляж был пустынен, но в домах над ним горели огни, и Эльме был слышен далекий шум проезжающих машин.

Она все еще пыталась понять, каким будет следующий шаг. Она хотела верить Аусе, сказавшей, что Сара ни за что не полезла бы на плот добровольно, но она знала также, что с друзьями дети могут отважиться на такое, чего иначе не стали бы делать. Поэтому она считала, что Сара была не одна. Скорее всего, с Элисабет.