Лиза Марклунд - Бесследно исчезнувшая
Анника села на стул для посетителей. Только бы это задание не заняло весь день, Биргитта собиралась привести вечером Дестини – девочка должна была провести у них выходные.
– Помимо поисков Виолы Сёдерланд?
– Виола Сёдерланд мертва, – сказал Шюман, не отрывая глаз от своих бумаг, – по крайней мере, если верить этому парню. – Он протянул бумаги Аннике.
Это оказалась распечатка полицейского допроса Густава Холмеруда, где он признавался в убийстве миллиардерши, и данный документ явно не предназначался для посторонних глаз.
– У Хеландера хорошие источники, – констатировала Анника.
– Я хочу, чтобы ты прошлась по всем случаям, за которые осудили Холмеруда, – сказал Шюман. – Я хочу, чтобы ты камня на камне не оставила от приговоров.
Журналистка подняла на него взгляд от распечатки.
Шюман вздохнул.
– Да-да, – сказал он, – я знаю. Ты никогда не верила ему. По-твоему, всех этих женщин убили их друзья или парни. Сейчас у тебя есть возможность доказать это.
– Ты предлагаешь мне стать кем-то вроде Дон-Кихота, в одиночку атакующего судебную систему?
Сейчас Шюман выглядел очень усталым.
– Я совершенно серьезно говорил о том, что касается ответственности. Приговоры в отношении его неправильные. Полиция и прокуратура пошли у нас на поводу, сейчас нам надо попытаться расставить все по своим местам.
«Запоздалые угрызения совести», – подумала Анника и вновь вернулась к бумагам. Холмеруд красочно описал, как он похитил Виолу, задушил ее и утопил в море в месте, которое сейчас не мог показать.
– Ты читала то, что «Свет истины» написал сегодня? – спросил Шюман.
Она покачала головой.
– Линетт Петтерссон и Свен-Улоф Виттерфельд требуют осудить меня за мошенничество, их юридические знания, похоже, мягко говоря, ограниченны. А сам блогер утверждает, что мой документальный фильм спровоцировал выкидыш у дочери Виолы. Другими словами, я и аферист, и детоубийца.
– Ты наверняка смог бы привлечь его к суду. Он переходит все границы.
Главный редактор пожал плечами:
– Среди его данных хватает таких, за которые его можно призвать к ответу, но это только сыграло бы ему на руку. Он жаждет судебного процесса в качестве публичной трибуны, но я не собираюсь давать ее ему.
Анника почувствовала, как ее разочарование возрастает.
– И что, по-твоему, я должна сделать? Добиться пересмотра судебного решения в отношении Холмеруда вопреки его желанию?
Шюман почесал подбородок:
– Ты, пожалуй, смогла бы привлечь его на свою сторону. Заставить отказаться от признаний.
– И какой ему в этом резон? Смерть Лены все равно ведь, наверное, его рук дело, и пожизненное ему в любом случае обеспечено. При этом он попадает в Кумлу, как обычный женоубийца, то есть окажется с очень низким статусом, когда же речь идет обо всех пятерых, он легенда преступного мира.
– То есть ты не хочешь?
Анника беззвучно вздохнула. Само собой, она хотела. Все приговоры требовалось проверить, полицейские провели свою работу из рук вон плохо и подошли к расследованию предвзято, и их неплохо бы призвать к ответу, так же как и прокуроров, не сумевших как следует разобраться в данных случаях.
Прямой телефон Шюмана дал о себе знать.
– К тебе посетители, – сообщил Торе, из охраны.
Анника поднялась, собираясь уйти.
– Я хочу, чтобы ты осталась.
В другом конце редакции она увидела мужчину и женщину средних лет, растерянно озиравшихся.
– Хенрик Сёдерланд и его сестра Линда, – объяснил главный редактор. – Я подумал, что мы должны вернуть им сумку.
Браксенгатан находилась на краю Фисксетры. Весь район являлся частью так называемой миллионной программы, когда в 1965–1975 годах на окраинах больших городов появился миллион квартир по минимально низкой цене со всевозможными социальными проблемами в качестве бонуса.
Нина припарковалась перед гаражными воротами и поднялась по лестнице на уровень, на котором находились подъезды домов. Все здания были пятиэтажными и длиной окола ста метров, с коричнево-белыми фасадами. Нина проходила один подъезд за другим, пока наконец не добралась до номера 22.
Внутри было светло и прохладно, пахло моющим средством для пола. Ее резиновые подошвы неслышно ступали по каменным ступенькам, когда она поднималась по лестнице, и тишину нарушали только звуки, доносящиеся из квартир, мимо которых она проходила: шум работающего телевизора, гул вентилятора, чей-то кашель.
На четвертом этаже Нина остановилась перед дверью с табличкой «АНДЕРССОН». На ней отсутствовала прорезь для почты, а значит, нельзя было открыть ее и заглянуть внутрь, и никакие звуки не долетали наружу. Нина минуту тщетно прислушивалась, пытаясь уловить любые признаки человеческого присутствия внутри, а потом решительно нажала на звонок.
Никакой реакции.
Она позвонила снова.
По-прежнему тишина.
Тогда Нина постучала в дверь.
– Откройте! – сказала громко. – Это полиция!
И позвонила снова, три раза подряд. Звуки в соседних квартирах затихли, остался только шум вентилятора.
Черт, черт, черт.
Она и не думала сдавать назад после того, как нашла это место, и собиралась оставаться здесь, пока маленькая женщина не придет домой, или пока она не окажется на грани голодной смерти и не будет вынуждена выйти за покупками, или пока владельцы недвижимости не явятся и не выселят ее, поскольку та не внесет квартплату.
– Если вы не откроете через десять секунд, я взломаю дверь! – крикнула она.
Замок щелкнул. Ручка опустилась, дверь немного приоткрылась. Нина только сейчас заметила, что она тяжело дышит, и это не имело никакого отношения к подъему по лестницам. Она с трудом удержалась, чтобы не ворваться в образовавшуюся щель, а подождала, пока находившийся внутри человек распахнул дверь полностью и добровольно.
Маленькая женщина с поезда и с рисунка Исака стояла перед ней на пороге: курчавые волосы, немного кривые ноги. Ей было около пятидесяти, и она была одета в темные брюки и коричневую кофту.
– Please, don’t shout in the stairway. Come in, please[2].
У нее был идеальный английский, британское произношение.
Нина шагнула в квартиру, окинула взглядом прихожую: два платяных шкафа, дверь, которая, вероятно, вела в ванную. Она быстро шагнула к ней и распахнула – да, душ и туалет, пусто. Закрыла снова.
– Чем я могу вам помочь? – спросила женщина.
Ее лицо оставалось в тени, но Нина все равно поняла, что та очень напугана. Она быстро прошла в большую комнату, никого другого не оказалось и там. Вероятно, женщина жила здесь одна. Нина узнала свое собственное одинокое жилище. Вдоль длинной стены стояла узкая кровать, у окна стол с двумя деревянными стульями, маленькая кухня рядом с ванной.
– Меня зовут Нина Хофман, я из шведской Государственной криминальной полиции. – Она показала свое удостоверение.
Женщина взяла его и тщательно изучила.
– Как тебя зовут? – спросила Нина.
Женщина вернула ей документ и опустила глаза в пол.
– Ирина, – тихо произнесла она. – Ирина Азарова.
Женщине стоило немало усилий говорить спокойно, она нервно перебирала пальцами пуговицы на своей кофте. Нина посмотрела на нее. Ирина Азарова. Она, скорее всего, приехала с Востока, несмотря на произношение. Вероятно, выросла при какой-нибудь коммунистической диктатуре или сбежала от нее. Похоже, очень уважительно относилась к властям, надо надеяться, даже чересчур.
– У меня длинный список вопросов к тебе, Ирина Азарова, – произнесла Нина громко и строго. – Ты хочешь ответить на них здесь или предпочитаешь последовать со мной в ГКП и сделать это там, в комнате для допросов?
Женщина сжалась и стала еще меньше, ее руки дрожали.
– Пожалуйста, – сказала она, чуть не плача. – Я ничего не сделала. Ничего незаконного.
– Итак, где твое разрешение на работу? – спросила Нина. – Ты же трудилась дома у супругов Лерберг в Сальтшёбадене. И находилась на месте преступления, где нашли очень сильно избитого мужчину. Ты подняла тревогу, связавшись с полицией и службой спасения, послав эсэмэску из района железнодорожной станции Солсидан…
Ирина Азарова села на один из стульев и заплакала. Нина стояла посередине комнаты и смотрела на нее. Людям в принципе никогда не приносили радости нежданные визиты полиции, но этот приступ рыданий выглядел чрезмерным. Скорее всего, речь шла о вырвавшейся на свободу реакции на что-то другое.
Она позволила женщине поплакать несколько минут, прежде чем заговорила снова, тише и более мягким тоном.
– Мы же просто можем поболтать немного, – сказала Нина, – и возможно, этого окажется достаточно. Как тебе такой вариант?
Женщина выловила носовой платок из кармана кофты, осторожно высморкалась и кивнула. Нина села на другой стул. Свет попадал внутрь сквозь единственное окно, на столе рядом с ним лежало начатое вязанье из розовой пряжи.
