Луиза Пенни - Разные оттенки смерти
– И любопытство.
– Два моих недостатка. Зависть и любопытство. И еще я не терплю возражений. Боже мой. Нет, я в самом деле полное дерьмо. – Она рассмеялась.
– И насколько мне известно, вы в долгах.
Услышав эти слова, Сюзанна остановилась как вкопанная.
– Откуда вы знаете? – Она уставилась на него, но Гамаш не ответил, и она, смирившись, кивнула. – Конечно, вы это выяснили. Да, я в долгах. Никогда не умела распоряжаться деньгами, а теперь, когда мне не разрешается красть, жизнь стала гораздо труднее. – Она обезоруживающе улыбнулась. – Еще один недостаток, который нужно добавить ко все растущему списку.
Воистину растущий список, подумал Гамаш. О каких еще своих недостатках она умолчала? Ему показалось странным, что два художника не пожелали сравнить свои работы. Что Лилиан не захотела показать картины своему опекуну Сюзанне. Чтобы получить одобрение, выслушать мнение.
А что сделала бы Сюзанна? Увидела бы, что это блестящее искусство, и что? Убила бы Лилиан в припадке зависти?
Это казалось маловероятным.
Но все же странно, что за восемь месяцев близких отношений Сюзанна ни разу не побывала в доме Лилиан. Не видела ее картин.
Потом в голову Гамашу пришла еще одна мысль.
– Вы познакомились в АА или знали друг друга раньше?
Он понял, что попал в точку. Хотя улыбка и сошла с ее лица, но взгляд стал пронзительнее.
– Вообще-то, мы знали друг друга и раньше. Хотя слово «знали» для этого случая не совсем подходит. Мы пересекались на выставках много лет назад. Еще до ее отъезда в Нью-Йорк. Но друзьями никогда не были.
– Но отношения были дружескими?
– После нескольких рюмочек? – Сюзанна рассмеялась. – Я становлюсь дружески расположенной ко всем, старший инспектор.
– Но, как я понимаю, не с Лилиан.
– Ну, тут немного по-другому, – согласилась Сюзанна. – Понимаете, дело в том, что я не стоила ее времени. Она была важной персоной, критиком в «Пресс», а я – всего лишь одним из многих пьющих художников. И между нами, меня это устраивало. Она была такой сукой. Этим и прославилась. Сколько бы я ни выпила, общение с Лилиан никогда не было хорошей идеей.
Гамаш задумался на секунду, потом пошел дальше.
– И давно вы в АА? – спросил он.
– Восемнадцатого марта исполнилось двадцать три года.
– Двадцать три года? – Он не сумел скрыть удивление.
– Видели бы вы меня, когда я появилась там в первый раз, – улыбнулась Сюзанна. – Кукушка для шоколадных шариков «Кокоа пуффс». То, что вы видите, есть результат тяжелой двадцатитрехлетней работы.
Они прошли мимо террасы. Бовуар показал на свое пиво, и Гамаш кивнул.
– Двадцать три года, – повторил Гамаш, когда они пошли дальше. – Вы бросили пить приблизительно в то же время, когда Лилиан уехала в Нью-Йорк.
– Пожалуй.
– Это было простое совпадение?
– Она не была частью моей жизни. Лилиан не имела никакого отношения к моему пьянству или отрезвлению.
В голосе Сюзанны послышался надрыв. Небольшое раздражение.
– Вы все еще пишете? – спросил Гамаш.
– Немного. По большей части ерунду всякую. Хожу на курсы, преподаю на курсах, захаживаю на вернисажи, где бесплатно поят и кормят.
– Лилиан говорила о Кларе и ее выставке?
– Она никогда не упоминала Клару. По крайней мере, ее имя. Но она говорила, что должна извиниться перед многими художниками, дилерами и галеристами. Возможно, среди них была и Клара.
– А они среди них были? – спросил Гамаш, кивнув в сторону двух людей, которые сидели на террасе гостиницы Габри и смотрели на Гамаша и Сюзанну.
– Полетт и Норман? О них она тоже не говорила. Но я бы не удивилась, узнав, что Лилиан в чем-то виновата и перед ними. Когда она выпивала, к ней лучше было не подходить.
– А еще она могла написать: «Он естествен во всех своих проявлениях – творит произведения искусства так же легко, как отправляет физиологические потребности», – процитировал Гамаш.
– Так вы и об этом знаете?
– И вы, очевидно, тоже.
– Это знает любой художник в Квебеке. Это была вершина критического творчества Лилиан. Ее pièce de résistance[64]. Почти идеальное убийство.
– Вы не знаете, о ком она это написала?
– А вы?
– Стал бы я спрашивать, если бы знал?
Сюзанна несколько мгновений вглядывалась в лицо Гамаша.
– Может, и стали бы. Вы такой хитрец, как мне кажется. Но нет, я не знаю.
Почти идеальное убийство. Так оно и было. Этими словами Лилиан нанесла смертельный удар. Неужели жертва ждала несколько десятилетий, а потом отплатила той же монетой?
– Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
Возражать было поздно. Мирна уже села, а если Мирна садилась, то сдвинуть ее с места было нелегко.
Бовуар посмотрел на нее не самым приветливым взглядом:
– Конечно. Какие проблемы.
Он оглядел террасу. Еще несколько человек сидели здесь под солнцем, попивали пиво, или лимонад, или охлажденный чай. Но были и пустые столики. Почему Мирна решила подсесть к нему?
Единственным возможным ответом был тот, которого он боялся.
– Как поживаете? – спросила она.
И этот ответ состоял в том, что она хочет поговорить. Он сделал большой глоток пива:
– Прекрасно. Спасибо.
Мирна кивнула, слегка раскручивая пиво в своем стакане.
– Хороший день, – сказала она наконец.
Бовуар продолжал смотреть перед собой, полагая, что это замечание не стоит его реакции. Видимо, она это поняла. Он хочет побыть наедине со своими мыслями.
– О чем вы думаете?
Теперь он посмотрел на нее. На ее лице было мягкое выражение. Заинтересованное, но не пристальное. Не вопрошающее.
Приятный взгляд.
– О расследовании, – сказал он.
– Понятно.
Они оба посмотрели на деревенский луг. Там почти ничего не происходило. Рут закидывала птиц хлебными камешками, несколько человек работали у себя в саду. Один выгуливал собаку. А по грунтовой дороге шли старший инспектор и какая-то незнакомая Мирне женщина.
– Кто она такая?
– Она знала убитую, – пояснил Бовуар.
Отвечать подробнее не было нужды.
Мирна взяла несколько больших орешков из вазочки:
– Я рада, что старший инспектор стал выглядеть лучше. Он оправился, как по-вашему?
– Конечно. Давно уже.
– Ну, давно это вряд ли могло произойти, – рассудительно сказала она. – Ведь эта история и случилась-то всего перед Рождеством.
«Неужели так недавно? – удивился Бовуар. – Всего шесть месяцев?» Ему казалось, что прошла вечность.
– Ну, он отлично себя чувствует. Как и я.
– Отвратительно, тошнотворно, лейкозно, истерично, чахоточно, нудно и омерзительно? Так расшифровывает Рут слово «отлично».
Бовуар невольно улыбнулся, попытался сделать вид, что это гримаса, но ему это плохо удалось.
– Не могу сказать за шефа, но для меня, пожалуй, это справедливо.
Мирна улыбнулась и отхлебнула пива. Он смотрела на Бовуара, который смотрел на Гамаша.
– Знаете, вашей вины в том не было никакой.
Бовуар напрягся в непроизвольном спазме:
– Вы это о чем?
– О том, что случилось на фабрике. С ним. Вы ничего не могли сделать.
– Я это знаю, – отрезал он.
– Я вот и подумала, знаете или нет. Наверно, то, что вы видели, было ужасно.
– Зачем вы это говорите? – спросил Бовуар, у которого ум стал заходить за разум.
Весь мир вдруг встал с ног на голову.
– Потому что, как мне кажется, вам нужно это услышать. Вы не можете всегда его спасать.
Мирна посмотрела на усталого Бовуара, сидящего напротив нее. Она знала, что он страдает. И еще она знала, что причиной такой боли по прошествии столь длительного времени после несчастья могут быть только две вещи.
Любовь. И чувство вины.
– Прочнее всего то, что было сломано, – сказала она.
– Где вы это слышали? – Бовуар недовольно посмотрел на нее.
– Я читала об этом в интервью, которое дал старший инспектор после рейда. И он прав. Но чтобы все залечилось, должно пройти немало времени и требуется помощь. Вы, вероятно, думали, что он убит.
Так оно и было. Он видел, как пуля попала в Гамаша. Как тот упал и остался недвижим.
Мертвый или умирающий. Бовуар в этом не сомневался.
И не мог ничем ему помочь.
– Вы ничего не могли сделать, – сказала Мирна, правильно прочитавшая его мысли. – Ничего.
– Откуда вы знаете? – спросил Бовуар. – Как вы можете это знать?
– Потому что я это видела. В Интернете.
– И вы думаете, что по этому видео можно делать какие-то выводы? – спросил он.
– Вы и вправду считаете, что могли что-то сделать?
Бовуар отвернулся, чувствуя, как знакомое тянущее ощущение в животе переходит в уколы боли. Он знал, что Мирна пытается быть доброй, но он хотел, чтобы она ушла.
Ее там не было. А он там был. И никогда не поверит, что ничего не мог сделать.
Шеф спас ему жизнь. Оттащил в безопасное место. Забинтовал. Но когда ранили самого Гамаша, к нему на спасение пробивалась уже агент Лакост. Это она спасла жизнь шефа.
