Луиза Пенни - Разные оттенки смерти
– Она появилась из Трех Сосен, – сказал Гамаш и, увидев недоумение на лице Маруа, добавил: – Это крохотная деревенька к югу от Монреаля, неподалеку от границы с Вермонтом. Про эту деревню почти никто не знает.
– Как и про Клару Морроу. Неизвестный художник из неизвестной деревни. И в то же время…
Месье Маруа раскинул руки в изящном и красноречивом жесте, указывающем на этот зал и происходящее в нем событие.
Они оба снова вернулись к портрету на стене, изображающему голову и щуплые плечи очень старой женщины. Венозная, искалеченная артритом рука вцепилась в синюю шаль, прижимая ее к горлу. Шаль соскользнула, обнажив выступающую ключицу с натянувшейся кожей.
Но больше всего привлекало лицо женщины.
Она смотрела прямо на них. На это собрание, где позвякивали бокалы, шел живой разговор, раздавался смех.
Она была сердита. Исполнена презрения. Ненавидела то, что видела и слышала. Эту радость вокруг нее. Смех. Ненавидела мир, который ее отторгнул. Оставил висеть тут на стене. Смотреть, наблюдать, но не участвовать.
Это был великий дух, подобно Прометею обреченный на бесконечную муку. Озлобленный и мелочный.
Гамаш услышал, как рядом с ним кто-то охнул, и сообразил, что это означает: торговец предметами искусства Франсуа Маруа понял-таки суть картины. Не явный гнев – это было очевидно, – а что-то более сложное и тонкое. Маруа понял замысел Клары.
– Mon Dieu, – выдохнул месье Маруа. – Боже мой.
Он перевел взгляд с портрета на Гамаша.
В другом конце зала Клара кивала, улыбалась и почти ничего не воспринимала.
В ушах у нее стоял гул, в глазах все плыло, пальцы онемели. Она была на грани помешательства.
«Глубокий вдох, – повторяла она про себя. – Глубокий выдох».
Питер принес ей бокал вина, а ее подруга Мирна – тарелку с закусками, но Клару так трясло, что пришлось отказаться и от того и от другого.
Она прилагала все силы к тому, чтобы не казаться слабоумной. Новый костюм вызывал у нее зуд, и она поняла, что выглядит как бухгалтер. Из какой-нибудь страны прежнего Варшавского договора. Или из Китая. Бухгалтер-маоист.
Покупая этот костюм в шикарном бутике на рю Сен-Дени в Монреале, она вовсе не заботилась о внешнем виде. Ей просто хотелось перемены, чего-нибудь не похожего на ее обычные широкие юбки и платья. Чего-нибудь модного и элегантного. Чего-нибудь сообразного и не вычурного.
В магазине она выглядела великолепно, улыбалась улыбающейся продавщице в зеркале и рассказывала ей о своей грядущей персональной выставке. Она рассказывала об этом всем подряд. Водителям такси, официантам, парнишке, оказавшемуся рядом с ней в автобусе и отключенному от внешнего мира посредством наушников и айпода. Кларе было все равно. Она и ему рассказала.
И вот этот день настал.
Сегодня утром, сидя в своем саду в Трех Соснах, она позволяла себе думать, что все будет по-другому. Он представляла себе, как войдет через громадные двери матового стекла в конце коридора и будет встречена аплодисментами. Представляла, что будет выглядеть потрясающе в своем новом костюме. Художественное сообщество будет поражено. Ее окружат критики и кураторы, сгорающие от желания побыть с ней хоть минутку. Будут из кожи вон лезть, рассыпаясь в комплиментах, пытаясь найти подходящие слова – les mots justes, – чтобы описать ее творения.
Formidable[9]. Блестяще. Великолепно. Гениально.
Шедевры. Все до единого.
В своем тихом саду этим утром Клара закрыла глаза, подняла лицо к молодому солнцу и улыбнулась.
Мечта сбывается.
Совершенно незнакомые люди будут внимать каждому ее слову. Кто-нибудь, возможно, даже станет конспектировать. Будут восхищенно слушать, как она говорит о своем видении мира, своей философии, своем понимании искусства. В каком направлении оно движется и откуда.
Ею будут восторгаться, к ее словам будут уважительно прислушиваться. Умная и красивая. Элегантные женщины будут спрашивать, где она купила этот костюм. Она станет основательницей нового направления. Тренда.
Но вместо этого она чувствовала себя как грязнуля-невеста на заштатной свадьбе, где гости ее и не замечают, а заняты в первую очередь вином и закусками, где никто не хочет забрать у нее букет или отойти с ней в уголок для разговора. Или потанцевать с ней. И к тому же она выглядела как бухгалтер-маоист.
Она почесала бедро, размазала паштет в волосах. Потом посмотрела на часы.
Господи, еще целый час.
«Ах, нет, нет, нет», – подумала Клара. Сейчас она просто пыталась выжить. Удержать голову над водой. Не упасть в обморок, сдержать тошноту, не описаться. Ее новая цель состояла в том, чтобы сохранить сознание и невозмутимость.
– Ну, по крайней мере, ты не на костре.
– Что?
Клара повернулась и увидела перед собой необъятную чернокожую женщину в ярко-зеленом кафтане. Это была ее подруга и соседка Мирна Ландерс. В прошлом психотерапевт из Монреаля, а ныне владелица магазина новой и старой книги в Трех Соснах.
– Ты не на костре, – повторила Мирна. – По крайней мере сейчас.
– Это точно подмечено. А еще я не летаю. Есть много чего я «не».
– И есть много чего ты есть, – рассмеялась Мирна.
– Ты что, мне грубишь? – спросила Клара.
Мирна помедлила, разглядывая Клару, которая почти каждый день приходила в магазин Мирны, чтобы выпить чашечку чая и поболтать. Или же Мирна приходила на обед к Питеру и Кларе.
Но этот день был не похож на другие. Ни один другой день в прошлой жизни Клары не был похож на сегодняшний, и, возможно, в ее будущей жизни тоже не случится такого дня. Мирна знала всё про страхи Клары, про ее неудачи, ее разочарования. А Клара все знала про Мирну.
И каждая из них знала, о чем мечтает другая.
– Я понимаю, тебе нелегко, – сказала Мирна.
Она стояла перед Кларой, загораживая своей мощной фигурой весь зал, отчего то, что прежде казалось Кларе огромной толпой, превратилось вдруг в маленькое собрание. Тело Мирны представляло собой почти идеальной формы зеленый шар, блокирующий свет и звук. Они снова оказались в своем маленьком дружеском мире.
– Я хотела, чтобы все было идеально, – прошептала Клара, надеясь, что сумеет сдержать слезы.
Если другие маленькие девочки мечтали о дне свадьбы, то Клара мечтала о персональной выставке. В музее. В этом самом. Но она представляла себе все немного иначе.
– А кто это решает? Что могло бы сделать все идеальным?
Клара задумалась на секунду:
– Если бы мне не было так жутко.
– Да что такого ужасного может случиться? – тихо спросила Мирна.
– Они могут не принять мое искусство, решить, что у меня нет таланта, что я нелепая, смешная. Что эта выставка – страшная ошибка. Выставка потерпит неудачу, а я стану посмешищем.
– Вот уж точно, – улыбнулась Мирна. – Все это можно пережить. И что ты будешь делать после?
Клара снова задумалась:
– Сяду в машину с Питером и поеду домой в Три Сосны.
– И?..
– И мы с ним зададим сегодня вечеринку для друзей.
– И?..
– И завтра утром я встану…
Голос Клары смолк, когда она представила себе мир после апокалипсиса. Она проснется завтра утром и продолжит вести тихую жизнь в их деревеньке. Она вернется к прежнему: будет выгуливать собаку, выпивать на террасе, пить кофе с молоком и есть круассаны в бистро перед камином. Продолжится жизнь с обедами в тесном кругу друзей. С посиделками в саду. С чтением, размышлениями.
Работой в мастерской.
Что бы ни случилось в этом зале, ее жизнь не изменится.
– По крайней мере, я не на костре, – сказала она и ухмыльнулась.
Мирна взяла Клару за руки:
– Большинство людей пошли бы на убийство ради такого дня. Не дай ему пройти, не получив удовольствия. Клара, твои работы – настоящие шедевры.
Клара сжала руку подруги. Все те годы, месяцы, тихие дни, когда никто не замечал и знать не хотел, что делает Клара в своей мастерской, Мирна была рядом. И Мирна шептала в этой тишине: «Твои работы – шедевры».
И Клара отваживалась ей верить. Отваживалась продолжать. Ее поддерживали старые мечты и этот тихий одобрительный голос.
Мирна отступила на шаг, и Клара увидела этот зал по-новому. Он был заполнен людьми, а не угрозами. Люди получали удовольствие, развлекались. Они пришли отпраздновать первую персональную выставку Клары в Музее современного искусства.
– Merde! – проорал человек в ухо женщине, стараясь перекричать гул других голосов в зале. – Все это чистое дерьмо. Ты можешь поверить, что Клара Морроу получила персональную выставку?
Женщина покачала головой и поморщилась. На ней была широкая юбка и обтягивающая футболка, шарфы на шее и на плечах, в ушах сережки размером с колесо, а на всех пальцах сверкали кольца.
В другом месте и в другое время ее сочли бы цыганкой. Но здесь ее принимали за того, кем она и была, – художницей средней руки.
Ее муж, тоже художник, облаченный в вельветовые брюки и поношенный пиджак, с щегольским шарфом на шее, отвернулся от картины:
