Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал (сборник)
Тут же произошла небольшая заминка. Когда раздали листки с названиями специй, Леон Блан покачал головой. Он обратился к Сервану умоляюще, но твердо:
– Нет, Луи, извините меня. Я старался, чтобы мои отношения с Филипом Ласцио не причиняли никому беспокойства, но ни при каких обстоятельствах не возьму в рот ничего приготовленного им. Он… все вы знаете… но я лучше не буду говорить…
Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Тишину нарушило рычание Жерома Берена, который уже получил свой листок.
– Тем хуже для него, – произнес Рэмси Кейт. – Милый старый Леон. Мы все знаем – но какого черта? Пьер, вы первый? Уповаю на Господа, что вы всё перепутаете. Луи, все готово?
Мамаша Мондор подняла старушечье лицо к мужу и пробормотала что-то по-французски. Я спросил у Констанцы, и она перевела: супруга грозила, что, если муж сделает хоть одну ошибку в таком простом испытании, ему не будет прощения ни от Бога, ни от нее. Мондор нетерпеливо, но ободряюще похлопал ее по плечу, быстро направился к двери в столовую и закрыл ее за собой. Через десять, максимум пятнадцать, минут он появился снова.
Кейт, который вместе с Серваном затеял это пари, подошел к нему и спросил:
– Ну как?
Мондор значительно нахмурился:
– Было условие не обсуждать. Могу лишь одно сказать: я предупреждал Ласцио относительно соли, а он пренебрег этим. Но и в этом случае было бы в высшей степени удивительно, если я сделал ошибку.
Кейт бегом пересек комнату.
– Лизетт, дражайшая моя племянница! Дай всем им валерьянки! Добейся, чтобы они приняли! Соблазни их!
Серван, улыбаясь, окликнул Койна:
– Ваша очередь, Лоренс.
Старикашка отправился. Ясно было, что все это затянется надолго. Констанцу позвал отец. Я подумал, не потанцевать ли мне с роковой женщиной, и побрел туда, где Дина Ласцио все еще сидела с Вукчичем возле приемника, однако потерпел неудачу. Она сказала, что у нее болит голова. Это лишь укрепило мои намерения, я стал подыскивать себе другую партнершу, но ничего подходящего не обнаружил. Китаянка Лио вышла из комнаты. Лизетт восприняла слова Кейта буквально и расхаживала с подносом валерьянки. Мамашу Мондор я пригласить не решился, опасаясь ревности Пьера. Что же касается Констанцы – ну, тут я вспомнил о детишках, оставленных дома, да еще представил ее глаза вблизи, и как моя рука обнимает ее, и еще этот необыкновенный аромат, заставляющий встать как можно ближе, чтобы лучше ощущать его. Нет, все это больше подходит моему другу Толмену. Я кинул еще один неодобрительный взгляд на Вукчича, который сидел как приклеенный возле Дины Ласцио, вышел и оккупировал большое кресло, которое раньше занимала Лио Койн.
Я совершенно уверен, что не спал, потому что все время различал вокруг себя голоса, но глаза мои были закрыты. Я блаженствовал, и меня раздражали собственные мысли о том, как они после этих гор уток и всего прочего сумеют проглотить еще по девять кусков жареного голубя. Громкая музыка разбудила меня, я имею в виду – заставила открыть глаза. Дина Ласцио крутила ручку настройки, а Вукчич стоял рядом и ждал. Она выпрямилась, подала ему руку, и они пошли танцевать. Через минуту танцевали еще две пары: Кейт с Лизетт Путти и Луи Серван с Констанцей.
Я огляделся. Жерома Берена нигде не было, значит, настала его очередь пробовать соус. Я скрыл зевок, потянулся, не вытягивая рук, и направился в угол, где беседовали Ниро Вульф, Пьер Мондор и Лоренс Койн. Там был свободный стул, и я сел на него.
Вскоре Берен вышел из столовой и направился прямо к нам. Я увидел, как Серван, не прерывая танца, сделал Вукчичу знак, что он следующий. Вукчич кивнул, но явно не торопился выходить из клинча с Диной Ласцио. Берен хмурился.
– Ну как, Жером? – спросил его Кейт. – Мы оба уже были там. В номере три не хватает шалота. Нет?
– Мистер Вульф еще не пробовал, – запротестовал Мондор. – Он идет последним.
– Я не помню номеров, – прорычал Берен. – Листок я уже сдал Луи. Великий боже, это, доложу вам, была задача: собака Ласцио так и зыркал на меня. – Он встряхнулся. – Но я плевал на него. Я игнорировал его.
Они разговорились. Я слушал вполуха, поскольку наслаждался сценой, которая разворачивалась перед нами. Серван дважды окликнул Вукчича, пытаясь напомнить, что его очередь идти пробовать, но безрезультатно. Я видел, как Дина улыбалась Вукчичу, и отметил, что мамаша Мондор тоже наблюдает за происходящим, явно теряя интерес к вязанью. Наконец Серван оставил Констанцу, поклонился ей и подошел к другой паре. Вежливость и достоинство не позволяли ему разнять этих двоих, поэтому он стал путаться под ногами, так что они вынуждены были остановиться.
– Пожалуйста, – сказал Серван. – Лучше соблюдать очередность. Если вы не возражаете.
Вукчич сразу потух, не захотел быть грубым с Серваном. Он кивком откинул назад свою гриву и рассмеялся:
– Думаю, я не буду участвовать. Присоединюсь к протесту Леона Блана. – Из-за музыки он вынужден был говорить громко.
– Мой дорогой Вукчич, – мягко возразил Серван, – мы же цивилизованные люди, не так ли? Это ребячество.
Вукчич пожал плечами. Затем обернулся к своей партнерше по танцу:
– Я должен сделать это, Дина?
Она подняла глаза, и губы ее шевельнулись, но голос прозвучал слишком тихо, чтобы я мог разобрать. Он снова пожал плечами, затем повернулся и направился в столовую.
Дина посмотрела ему вслед, затем вернулась на свое место возле приемника, а Серван продолжал танцевать с Констанцей. Через некоторое время, в одиннадцать тридцать, программа сменилась, начали передавать рекламу жевательной резинки, и Дина выключила радио.
– Поискать другую станцию? – спросила она.
Но всем уже наскучили танцы. В нашем углу Вульф откинулся на спинку кресла с закрытыми глазами, а Койн рассказывал Берену о Калифорнийском заливе. Тут вошла его китаянка, ткнула ему в лицо указательным пальцем правой руки и потребовала палец поцеловать, так как она прищемила его дверью.
Койн послушно поцеловал.
– А я думал, ты гуляешь и любуешься ночью.
– Я и гуляла. Но дверь поймала меня. Посмотри! Болит.
Он снова поцеловал палец.
– Моя маленькая бедняжка! – Новые поцелуи. – Мой азиатский цветочек! Беги, мы разговариваем, оставь нас.
Она, пританцовывая, удалилась.
Вукчич вышел из столовой и прямиком направился к Дине Ласцио. Серван предупредил Валенко, что тот следующий.
– Вот мой листок, – сказал Сервану Вукчич. – Я попробовал из каждой тарелки по разу. Ведь таковы правила? А Ласцио там нет.
Серван поднял брови:
– Его там нет? Где же он?
Вукчич пожал плечами:
– Я не искал его. Может, в кухне?
Серван окликнул Кейта:
– Рэмси! Филип покинул свой пост! Остались только Валенко, Росси и Вульф. Что же делать?
Кейт ответил, что вполне доверяет им, и Валенко вошел. Немного погодя он вышел, и наступила очередь Росси. Росси ни с кем не цапался вот уже три часа, и я навострил уши, ожидая услышать сквозь закрытую дверь, если Ласцио возвратился, парочку теплых слов в адрес зятьев. Но в вестибюле стоял такой гвалт, что я все равно ничего бы не расслышал. Выходя, Росси объявил, что только дурак может насыпать столько соли в весенний соус, но никто не обратил на него внимания. Ниро Вульф, последний, с трудом вытащил себя из кресла. Его, как почетного гостя, проводил к дверям Луи Серван. Я был несказанно счастлив, что наконец-то на горизонте забрезжила возможность лечь спать.
Через десять минут дверь отворилась, и Вульф спросил с порога:
– Мистер Серван, так как я последний, не будете ли вы возражать, если я пройду испытание вместе с мистером Гудвином?
Серван заверил, что не возражает, и Вульф подозвал меня. Я был уже на ногах, ибо понял: что-то случилось. Вульф знал, что может проводить со мной любые эксперименты, но только не гастрономические. Я пересек гостиную и вошел за ним в столовую. Он плотно закрыл дверь. На столе располагались девять блюд с картонными номерками, кувшин с водой, стаканы, тарелки, вилки и прочая ерунда.
– Рад помочь вам, – сказал я, смеясь. – На котором вы застряли?
Он обошел стол:
– Иди сюда.
Он прошел дальше вправо, к большой ширме с изображением корпуса «Покахонтас». Позади ширмы он остановился и пальцем указал на пол.
– Посмотри на это безобразие.
Я отшатнулся в изумлении. Все эти разговоры об убийстве я пропускал мимо ушей, приписывая их слишком буйной фантазии, но что бы я ни думал о рассказе роковой женщины, а к виду крови оказался не готов. А кровь была; правда, ее вытекло немного, потому что нож все еще торчал в левой части спины Филипа Ласцио, вогнанный по самую рукоятку. Убитый лежал ничком, вытянув ноги, так что, если бы не нож, сошел бы за спящего. Я наклонился над ним и чуть повернул его голову, чтобы посмотреть в глаза. Затем встал и взглянул на Вульфа.
– Приятный праздник! – произнес он с горечью. – Я говорил тебе, Арчи… ну да ладно. Он мертв?
