Филлис Джеймс - Бесспорное правосудие
– Если ваш роман с мисс Олдридж не имеет отношения к этому делу, можете не беспокоиться, – сказал Дэлглиш.
– Никакого романа не было. Он закончился больше года назад. Мне казалось, я дал это ясно понять. У меня нет никакого желания, чтобы на мои окна были наставлены телеобъективы, а за моей женой ходили по пятам даже в магазины, особенно сейчас, когда пресса стала так назойлива и агрессивна. Похоже, нас хотят заставить поверить, что каждый газетный магнат был девственником до женитьбы и образцом верности после нее, а каждый журналистский материал подвергается тщательной проверке. Поистине, нет предела лицемерию.
– Пока до него далеко, – сказал Дэлглиш. – Спасибо за помощь.
Ролстоун замешкался на пороге.
– Как все же она умерла? – спросил он. – Ходят разные слухи, но никто толком ничего не знает.
Не было смысла скрывать, по крайней мере, часть истины. Скоро и так все узнают.
– Полной точности до вскрытия нет, но все говорит о том, что ее убили кинжальным ударом в сердце, – сказал Дэлглиш.
Казалось, Ролстоун хотел заговорить, но передумал и дал им уйти. Когда они свернули за угол, Кейт сказала:
– Никто из парочки не выразил сожаления по поводу ее смерти. Хорошо, что хотя бы не говорили, каким первоклассным адвокатом она была. Я уже устала от этой унылой эпитафии. А насколько надежное у него алиби, сэр?
– Достаточно надежное. Но если ты имешь в виду возможный сговор супругов, чтобы убить Венис Олд-ридж, тут пришлось бы особенно потрудиться, да и жюри тоже. Люси Ролстоун – сама добродетель: ревностная католичка, участвует в полудюжине благотворительных организаций, связанных в основном с помощью детям, один день в неделю работает в детском хосписе, скромная, но умелая; все считают ее образцом жены члена парламента.
– И отличной матерью?
– У них нет детей. Наверное, для нее это большое горе.
– Вы думаете, она и на ложь не способна?
– Все способны. Но Люси Ролстоун солжет только в случае крайней необходимости.
– Например, чтобы спасти мужа от тюрьмы? Рассказ о том, как Олдридж вызвала его к себе по телефону, весьма неправдоподобен. Вряд ли она стала бы звонить вечером, без всякого предупреждения только для того, чтобы посоветоваться насчет судейского кресла. Но он поступил умно, рассказав об этом. Его объяснение изобретательно, – отметила Кейт.
– Возможно, и правдиво, – уточнил Дэлглиш. – Похоже, она хотела обсудить что-то действительно важное и срочное, но потом передумала.
– Например, помолвку Октавии? Тогда почему Ролстоун не назвал ее в качестве повода для звонка? Хотя, если она об этом не упомянула, он мог ничего не знать. Думаю, она собиралась все ему рассказать, но потом решила, что от него мало толку. В конце концов, что он мог сделать? Октавия совершеннолетняя. Но мать, судя по всему, находилась в отчаянии. Она обратилась за помощью к Дрисдейлу Лоду, но безуспешно.
– Хотел бы я знать, когда закончился этот роман, – задумчиво произнес Дэлглиш. – Больше года назад, как уверяет Ролстоун, или во вторник вечером? Наверное, только двое могли бы дать ответ. Но один молчит, а вторая мертва.
Глава двадцать вторая
По четвергам Дезмонд Ульрик обычно засиживался на работе и не видел причины, чтобы сейчас нарушить эту традицию. Полицейские заперли и опечатали комнату, где произошло убийство, а потом ушли во главе с Дэлглишем, взявшим с собой комплект ключей. Ульрик упорно работал до семи, затем надел пальто, положил в портфель нужные бумаги и вышел, включив сигнализацию и заперев за собой дверь.
Он жил один в очаровательном небольшом доме в Челси на Маркхем-стрит. Его родители поселились здесь после ухода на пенсию отца, служившего в Малайзии и Японии; сын жил вместе с ними вплоть до их смерти, случившейся пять лет назад. В отличие от большинства людей, долгое время живших за границей, родители не привезли с собой на память никаких сувениров, кроме нескольких изысканных акварелей. Сохранилась малая их часть. Лучшие приглянулись Лу – у племянницы были поистине царственные повадки в присваивании того, на что падал ее глаз.
Дом обставили хранившейся на складе мебелью дедушек и бабушек, прикупив все недостающее на скромных лондонских аукционах. Теперь Ульрик был заключен в массивную клетку девятнадцатого века из красного дерева с мягкими креслами и резными комодами – такими тяжелыми, что, казалось, маленький домик рухнет под их весом. Здесь ничего не изменилось с того дня, когда «Скорая помощь» увезла мать на ее последнюю операцию. У сына не было ни воли, ни желания заменять на что-то другое унаследованное громоздкое имущество, которое он, по сути, не замечал, тем более что почти все время проводил в своем кабинете на верхнем этаже. Здесь еще с оксфордских времен стоял его письменный стол, кресло с высокой спинкой (одно из самых ценных приобретений родителей) и находилась библиотека, педантично катало-гизированная и занимавшая три стены от пола до потолка.
Миссис Джордан, убиравшаяся у него три раза в неделю, не имела права ни к чему в кабинете прикасаться, хотя остальной дом драила на славу. Это была крупная молчаливая женщина, наделенная неукротимой энергией. Мебель натиралась воском до зеркального блеска, и когда бы Ульрик ни возвращался, на пороге его встречал сильный, пронизывающий весь дом запах лавандового масла. Иногда он без особого любопытства задавался вопросом, не исходит ли этот запах от его одежды. Миссис Джордан ему не готовила. Женщина, которая с такой страстью расправлялась с красным деревом, не могла быть хорошей кухаркой. Так оно и было. Но это не тревожило Ульрика. В его районе было полно ресторанов, и он почти каждый вечер в одиночестве ужинал в одном из двух – особенно полюбившихся, где его любезно встречали и провожали к стоявшему в уединении столику.
Когда с ним обедала Лу – до появления близнецов они встречались каждую неделю, – ресторан выбирала она – обычно в каком-то неудобном, далеко расположенном месте, потом возвращались домой, и она варила кофе. Внося поднос в гостиную, она неизменно говорила:
– Твоя кухня безнадежно старомодна. Ничего не могу сказать, миссис Джордан поддерживает в ней чистоту, но все же… И, Данкс, дорогой, с этой комнатой тоже нужно что-то сделать – вынести отсюда все бабушкино старье. Заменить обои, шторы, подобрать соответствующую мебель – и комната обретет элегантный вид. Я знаю подходящего дизайнера. А если хочешь, сама набросаю на бумаге кое-какие идеи, нарисую план в цвете, а потом поедем с тобой покупать вещи. Это будет классно!
– Нет, спасибо, Лу. Я не обращаю внимания на мебель.
– Но, дорогой, нужно обращать. Когда все будет сделано, тебе понравится. Я точно знаю.
Четверг был одним из дней миссис Джордан, и Ульрику показалось, что запах в доме был ядовитее обычного. На столике в холле лежала записка: «Три раза звонила миссис Костелло. Очень просила перезвонить». Должно быть, Саймон позвонил домой или к ней в офис и сообщил об убийстве. Ну конечно, позвонил. Не мог дождаться вечера. Наверное, она не звонила в коллегию, потому что думала, что там еще может находиться полиция.
Ульрик нащупал в кармане карандаш и, перевернув бумагу, написал своим аккуратным почерком на обратной стороне следующее: «Миссис Джордан, спасибо. Моя операция, назначенная на субботу, откладывается, так что вам нет необходимости приходить в дополнительные дни кормить Тиблз». Подписав записку инициалами, он стал медленно подниматься по лестнице в кабинет, цепко, как старик, хватаясь за перила.
На верхней ступеньке первого лестничного пролета Тиблз развалилась в своей любимой позе – задние лапы вытянуты, а подушечки передних лежат на глазах, словно укрывая их от света. Белая пушистая кошечка досталась ему от родителей и после нескольких неудачных вылазок в соседние места снизошла до того, чтобы остаться жить с ним. В беззвучном мяуканье она открыла розовый ротик, но сама не пошевелилась. Миссис Джордан кормила ее обычно в пять часов, так что сейчас демонстрация лояльности была необязательна. Переступив через кошку, Ульрик продолжил путь в кабинет.
Стоило ему войти в комнату, как раздался телефонный звонок. Подняв трубку, он услышал голос племянницы:
– Данкс, весь день не могу до тебя дозвониться. Не хотелось звонить в коллегию. Я подумала, ты сегодня раньше освободишься. У меня мало времени. Саймон сейчас с близнецами, но может спуститься в любую минуту. Мне нужно повидать тебя, Данкс. Я подъеду к тебе. Что-нибудь придумаю, чтобы выбраться из дома.
– Нет, не делай этого, – взмолился он. – У меня много работы. Я должен побыть один.
В голосе племянницы он услышал явное беспокойство, граничащее с паникой:
– Но нам надо увидеться, Данкс, дорогой. Мне страшно. Нужно поговорить.
– Нет, – повторил Ульрик, – не нужно. Говорить не о чем. Если тебе нужно высказаться, поговори с мужем, поговори с Саймоном.
