Жорж Сименон - Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник)
Автомобильный гудок. Долгий, настойчивый, неожиданный. В окно было видно, как к дому подкатил роскошный автомобиль. Шофер в ливрее проворно вышел из машины и поспешил открыть дверцу.
Мегрэ и его спутники как раз находились в комнате, бывшей неким подобием будуара Лиз, посреди которого стояло фортепьяно. Они втроем наблюдали за происходящим во дворе.
– Гораций Ван Усшен! – объявил Мегрэ, указывая на старика, который первым вышел из машины. При этом он двигался так неестественно и порывисто, что напоминал механическую куклу с плохо смазанными шарнирами.
На улице уже начинал толпиться народ. Ван Усшен в своем светлом фланелевом костюме, белых башмаках, широком клетчатом пальто и кепи из белого сукна будто был создан для того, чтобы позабавить местных жителей. Наверное, такой наряд смотрелся вполне уместно на Лазурном Берегу, но в Л’Эгийоне, где даже летние дачники были людьми весьма скромного достатка, он выглядел неожиданно.
Старик был худ и морщинист, как Рокфеллер. Он вообще был на него похож. Вот он протянул руку своей даме. И тогда из машины показалась просто необъятная женщина, с ног до головы укутанная в меха. Она оглядела дом, сначала сверху вниз, потом снизу вверх. Что-то сказала шоферу. Тот подошел к двери и позвонил.
– Если вы не возражаете, друзья мои, давайте не будем пускать голландца. По крайней мере пока…
Комиссар снова пошел открывать. С первого взгляда он убедился, что судья не обманывал: Валентина Форлакруа, урожденная Константинеско, когда-то была очень красива, и глаза у нее до сих пор были удивительные, а губы чувственные, как у Лиз, несмотря на дряблость и морщинки.
– Вот! Я приехала, – заявила она. – Идем, Гораций…
– Прошу прощения, мадам, но пока я прошу войти только вас одну. Полагаю, что и вам так будет лучше, верно?
Оскорбленный Гораций вернулся в машину, завернулся в плед и замер на заднем сиденье, не обращая внимания на разглядывающих его мальчишек.
– Вам знаком этот дом. Если вы не возражаете, пройдемте в библиотеку, там зажжен камин…
– Не понимаю, какое отношение я имею к преступлениям этого человека! – сразу запротестовала она, оказавшись в комнате. – Мы, конечно, женаты, но уже много лет не живем вместе, и чем бы он сегодня ни занимался, меня это совершенно не интересует…
Следственный судья и адвокат тоже спустились вниз.
– Господин следственный судья объяснит вам, что речь идет не о сегодняшних делах, а об истории многолетней давности, когда вы как раз жили вместе…
Комнату постепенно заполнял резкий запах духов. Рукой с ярко-красными ногтями, унизанной кольцами, Валентина Форлакруа открыла портсигар, лежавший на столе, и стала искать спички.
Мегрэ зажег одну и протянул ей.
Судья решил, что самое время вмешаться и сыграть свою роль:
– Мадам, вы, несомненно, знаете, что закон расценивает как сообщничество не только случаи непосредственного участия в преступлении, но и случаи присутствия при нем без последующего заявления властям…
Это была сильная женщина! Форлакруа не преувеличивал. Не торопясь с ответом, она несколько раз не спеша затянулась. Затем распахнула норковое манто, явив глазам присутствующих черное шелковое платье, усыпанное бриллиантами, и медленно обошла большую комнату; остановилась у камина, наклонилась, взяла щипцы и поправила покосившееся полено.
Когда она обернулась, от ее притворства не осталось и следа. Она готова была драться. Глаза уже не были так прекрасны, зато в них появилась цепкая проницательность. Губы напряглись.
– Превосходно! – проговорила она, садясь на стул и опираясь одним локтем на стол. – Говорите, я слушаю. А что до вас, комиссар, то ловушка, которую вы мне устроили, не делает вам чести…
– Какая ловушка? – удивился следственный судья, оборачиваясь к Мегрэ.
– Я бы не стал называть это ловушкой, – проворчал комиссар, гася трубку большим пальцем. – Дело в том, что я отправил мадам телеграмму с просьбой приехать сюда и объяснить визит, который она нанесла мужу около месяца назад. Я хотел бы попросить вас, господин судья, задать ей этот вопрос в первую очередь, если вы не против…
– Вы слышали, мадам?.. Предупреждаю, что в отсутствие секретаря суда наша беседа не может считаться официальным допросом, а господин Куртье, здесь присутствующий, является адвокатом вашего мужа.
Она с презрительным видом выдохнула дым и пожала плечами.
– Я хотела получить развод! – бросила она наконец.
– Почему только сейчас? Почему не раньше?
На глазах у Мегрэ произошло то самое удивительное превращение, о котором рассказывал Форлакруа. В мгновение ока эта важная дама, вся в драгоценностях, превратилась в женщину столь вульгарную, что всем стало неловко.
– Потому что Ван Усшену семьдесят восемь лет, понимаете? – прямо заявила она.
– И вы хотите за него замуж?
– Он решился на это полгода назад, когда племянничек заявился требовать у него денег, в пух и прах проигравшись в рулетку. Спустил сотни тысяч франков…
– И вы приехали в Л’Эгийон… Муж вас впустил?
– Не дальше коридора.
– Что он вам сказал?
– Что не знает, кто я такая, а следовательно, и разводиться нам незачем…
Мегрэ чуть не зааплодировал, настолько ответ был в духе Форлакруа. Он набросал несколько слов на листке бумаги и протянул его судье, так как именно он сейчас имел право задавать вопросы.
– Что вы сделали потом?
– Вернулась в Ниццу.
– Прошу прощения! Вы ни с кем не встречались в Л’Эгийоне?
– На что вы намекаете?
– На вашего сына, например…
Она бросила на комиссара полный ненависти взгляд.
– А я смотрю, этот господин настоящий шпион… Да, я встретила сына.
– Встретили?
– Я пришла к нему домой.
– Он вас узнал через столько лет?
Она пожала плечами.
– Какая разница… Я рассказала, что Форлакруа ему не отец.
– Вы уверены?
– Как в этом вообще можно быть уверенной?.. Сказала, что хотела с ним развестись, но он мне отказал, что он жестокий человек, что на его совести преступление и что если он, Альбер, уговорит его на развод…
– Одним словом, вы постарались перетянуть сына на свою сторону… Денег ему предлагали?
– Он отказался.
– Он обещал вам помочь?
Она кивнула.
– Вы рассказали ему о преступлении отца?
– Нет. Намекнула только, что стоит мне захотеть, и Форлакруа надолго отправится за решетку.
– После вы ему писали?
– Написала, спрашивая, на моей ли он стороне…
– Вы когда-нибудь слышали о некоем докторе Жанене?
– Никогда!
Судья вопросительно взглянул на Мегрэ. Тот пробормотал:
– Полагаю, если мадам устала, мы отпустим ее пообедать? И господин Ван Усшен как будто начинает скучать в машине…
– Я могу считать себя арестованной?
– Пока нет, – ответил судья. – Я лишь попросил бы вас находиться в пределах досягаемости на время дальнейшего расследования. Не могли бы вы оставить мне адрес, по которому вас можно найти в Ля-Рош-сюр-Йон?
– Пожалуйста!.. «Отель двух оленей». Лучший в городе, полагаю…
Все встали. На пороге мадам Форлакруа улыбнулась следственному судье и адвокату, но как будто с трудом сдержалась, чтобы не показать язык или не скорчить рожу Мегрэ, который радостно раскуривал трубку.
Глава 8
Картошечка в золе
– Терц[11] в козырях…
– Грош цена твоему терцу, старичок… Пятьдесят…
– Дай-ка посмотреть! Сейчас побьем твои пятьдесят…
Который был час? Настенные часы остановились. Лампы давно включены… Было жарко. Стопочки успели наполнить и в третий, и в четвертый раз, и запах виноградной водки смешивался с запахом табака и трубок.
– Была не была! Хожу с козыря! – сказал Мегрэ, побивая карту.
– А другого ничего и не придумаешь, комиссар. Даже если у вас там девятка припасена…
Играли то ли четвертую, то ли пятую партию в пикет[12]. Мегрэ курил, откинувшись на спинку стула. Партнером по игре был хозяин заведения, их противниками – два рыбака. Один из них – старик Барито, ловец угрей.
Инспектор Межа, усевшись на стул верхом, следил за игрой.
– Я так и знал, что у вас девятка!
– Скажи-ка, Межа… Ты имя судмедэксперта запомнил?
– Записал в блокнотик…
– Позвони ему. Спроси, нельзя ли определить, за сколько часов до смерти убитый ел в последний раз. И насколько плотно он поел. Понимаешь?
– У кого пятьдесят?.. И тридцать шесть…
Хозяин считал очки. Мегрэ, казалось, с головой окунулся в ленивое безделье, и если бы его сейчас спросили, о чем он думает, он сам бы удивился своему ответу.
Старое воспоминание! Времен расследования дела Бонно, когда комиссар был строен, носил длинные, заостренные на концах усики и бородку, накрахмаленные десятисантиметровые воротнички и цилиндр.
