Энн Перри - Заговор в Уайтчепеле
Пожилая леди улыбнулась судье, и теперь ее улыбка была искренней.
Спустя несколько мгновений к ним подошел лорд Рэндольф Черчилль, и беседа приняла общий характер. В свете грядущих выборов темой ее, естественно, была политика: Гладстон и ирландский Гомруль, распространение анархии в Европе и бомбисты в Лондоне.
– Ист-Энд напоминает бочку с порохом, – сказал Черчилль Чарльзу Войси, очевидно забыв, что Веспасия все еще находится в пределах слышимости. – Достаточно одной искры, чтобы произошел взрыв.
– Что вы такое говорите? – отозвался судья с тревогой в голосе, нахмурив брови.
– Мне нужно знать, кому я могу доверять, а кому нет, – с горечью ответил Рэндольф.
На лице Войси появилось настороженное выражение.
– Вам нужно, чтобы королева прекратила свое затворничество и вновь принялась ублажать публику, а принц Уэльский выплатил долги и перестал жить так, будто завтра не наступит никогда.
– С учетом всего этого у меня не должно быть проблем, – сказал Черчилль. – Я знаю Уоррена и Эбберлайна – в определенной степени, – но не уверен в Наррэуэе. Это, несомненно, умный человек, но я не знаю, на чьей стороне он окажется, когда дойдет до дела.
Чарльз улыбнулся.
Мимо них прошла группа смеющихся женщин, которые бросали по сторонам быстрые взгляды и поспешно прихорашивались, стараясь делать это незаметно. Они были симпатичными, белокожими, невинными, в пастельных муслиновых юбках с кружевами, колыхавшихся при ходьбе.
У Веспасии не было ни малейшего желания вернуться в прошлое и снова оказаться в их возрасте. Она прожила интересную, насыщенную событиями жизнь, испытав не так уж много сожалений, время от времени проявляя эгоизм или глупость, но никогда не упуская своего и не отступаясь от чего-либо из трусости.
Она так и не встретила Сомерсета Карлайла и теперь чувствовала разочарование и усталость. Уже собравшись откланяться, пожилая дама вдруг опять услышала голос Черчилля, доносившийся со стороны розового дерева. Он говорил очень быстро, и она едва разбирала слова:
– …Снова ссылаться на это. С этим уже разобрались, и больше подобное не случится.
– Было бы неплохо, – произнес взволнованным полушепотом его собеседник, которого леди Камминг-Гульд не сумела узнать по голосу. – Еще один такой заговор может означать конец. Я говорю это с тяжелым сердцем.
– Все они мертвы, да поможет нам бог! – сказал Черчилль с хрипотцой в голосе. – Что же нам следует делать? Платить шантажистам? И чем, по вашему мнению, это кончится?
– Могилой, – последовал ответ. – Тем, чем это и должно завершиться.
Веспасия пошла дальше. Смысл услышанного был ей совершенно непонятен. Впереди она увидела леди Уэстон, беседовавшую со своим почитателем о последней пьесе Оскара Уайльда «Поклонник леди Уиндермер». Оба смеялись.
Леди Камминг-Гульд ступила на залитую солнцем лужайку и присоединилась к ним, вторгнувшись в их беседу. Это было хорошо знакомое, банальное, занятное времяпрепровождение, и она отчаянно нуждалась в нем и поэтому решила, что будет держаться за него, пока у нее хватит сил.
Глава 7
Терпение Телмана было на пределе. Он безуспешно пытался сосредоточить внимание на серии краж со взломом, которые ему поручили расследовать. Но, задавая вопросы и рассматривая фотографии ювелирных изделий, он не мог отделаться от мыслей о том, каково приходится Питту в Спиталфилдсе, и о том, чем мог заниматься Эдинетт на Кливленд-стрит, что вызвало столь пристальный интерес у Линдона Римуса.
Сэмюэль отдавал себе отчет в том, что если он не возьмется всерьез за расследование краж, то не раскроет их, и это повлечет за собой дополнительные проблемы. Тем не менее все его усилия были тщетны, и, как только у него появилась возможность уйти с Боу-стрит, он тут же воспользовался ею, после чего приступил к сбору сведений о Римусе: где тот живет, где питается, с какими издательствами сотрудничает… За последний год количество статей, проданных им Торольду Дисмору, неуклонно возрастало, а в мае и июне репортер работал почти исключительно на него.
К полуночи, когда все издательства уже закрылись, Телман располагал информацией, достаточной для того, чтобы в случае необходимости Римуса можно было разыскать в любой момент. Ему было ясно, что для того, чтобы освободиться на завтрашний день, придется лгать непосредственному начальнику, чего он прежде никогда не делал. Никаких срочных служебных дел, на которые можно было бы сослаться, у него не было. Требовалось придумать какую-нибудь более или менее уважительную причину.
Спал Телман плохо, несмотря на то что его кровать была достаточно удобной. Проснулся он рано – отчасти из-за не дававших ему покоя мыслей о возможных тайных пороках Эдинетта, которым тот мог предаваться на Майл-Энд-роуд и о которых мог узнать Мартин Феттерс. Но ничто из того, что приходило полицейскому в голову, не вязалось с маленькой табачно-кондитерской лавкой, расположенной на самой обычной улице.
Сэмюэль быстро выпил чашку чая в кухне и по дороге к дому, где жил Римус, купил сэндвич у первого попавшегося уличного торговца. Ему пришлось ждать почти два часа, и он уже начал злиться, когда журналист наконец вышел из дома – свежевыбритый, с зачесанными назад еще влажными волосами и в чистом белом воротничке, в котором он наверняка чувствовал себя не очень комфортно. Римус прошел в нескольких футах от Телмана, стоявшего с опущенной головой в арке ворот, не обратив на него внимания, поскольку, судя по сосредоточенному выражению лица, был погружен в глубокие размышления.
Инспектор последовал за ним, держась на расстоянии футов в пятнадцать и будучи готов подойти ближе, если на улице станет многолюднее и возникнет риск потерять его из виду. После того как они преодолели полмили, он едва успел сесть вслед за Линдоном в омнибус, плюхнувшись на сиденье рядом с полным мужчиной в полосатом пальто, который посмотрел на него с изумлением. Телман тяжело дышал, проклиная свою чрезмерную осторожность. Римус, очевидно поглощенный своими мыслями, ни разу не оглянулся.
Полицейский прекрасно понимал, что это, вполне возможно, не имело никакого отношения к делу Питта, поскольку журналист мог уже завершить работу над статьей, выяснив что-то для себя или, наоборот, ничего больше не выяснив. Однако Телман каждое утро просматривал газеты в поисках статей, в которых говорилось бы что-нибудь об Эдинетте или Мартине Феттерсе, но ничего не находил. Передовицы были полны ужасов, связанных с отравителем из Ламбета – в статьях говорилось, что погибли уже семь проституток. Либо эти последние события затмили историю с Кливленд-стрит, либо Римус все еще изучает ее… по всей видимости, направляясь в сторону Сент-Панкрас.
Репортер вышел из омнибуса, и Сэмюэль вновь последовал за ним, стараясь не подходить к нему слишком близко, хотя тот по-прежнему не оглядывался. Улицы постепенно заполнялись людьми. Линдон перешел на противоположную сторону, спросил что-то у мальчишки, метущего тротуар, и двинулся дальше, прибавив шагу. Спустя минуту он поднялся по ступенькам центрального входа в больницу Сент-Панкрас.
Опять больница… Телман до сих пор не знал, зачем Римус заходил в больницу Гая на другом берегу реки. Он взбежал вслед за ним, радуясь тому, что захватил с собой темную кепку, с помощью которой можно было скрыть лицо, надвинув ее на глаза. Журналист опять что-то спросил у портье и быстрым шагом, подавшись вперед и энергично размахивая руками, направился в сторону административной части. Что же ему все-таки было здесь нужно? Вдруг то же самое, что и в больнице Гая? Может быть, он пришел сюда, чтобы выяснить то, что ему не удалось выяснить там? Или ему нужно сравнить какие-то сведения?
Шаги шедшего впереди Римуса отдавались от стен коридора гулким эхом, в то время как звуки шагов Телмана напоминали пародию на них. Инспектор удивлялся, почему репортер не оборачивается, чтобы посмотреть, кто за ним идет. Навстречу им попались две санитарки – пожилые женщины с утомленными лицами. Одна из них несла накрытое крышкой ведро – судя по тому, как изогнулось ее туловище, очень тяжелое, – а в руках другой был ворох грязных простыней, и она то и дело останавливалась, чтобы подобрать их волочащиеся по полу концы.
Линдон повернул направо, поднялся по короткому лестничному пролету и постучал в дверь. Она открылась, и журналист вошел в кабинет. Маленькая табличка на двери гласила, что здесь расположена бухгалтерия. Телман вошел вслед за ним – узнать что-либо стоя в коридоре было невозможно. За дверью находилось что-то вроде приемной: за столом сидел, наклонившись вперед, плешивый мужчина, а на висевших позади него на стене полках стояли папки. Перед столом замерли три человека, очевидно желавших получить ту или иную справку. Двое из них были одеты в темные, плохо подогнанные по фигуре костюмы, и из их внешнего сходства друг с другом можно было заключить, что они братья. Третьей была пожилая женщина в поношенной соломенной шляпке.
