Ник Реннисон - Биография Шерлока Холмса
Б́ольшую часть второй половины XIX века персы предпочитали скорее поддерживать дружеские отношения с русскими, чем прислушиваться к голосам тех английских посланников при дворе шаха (одним из них был отец полковника Себастьяна Морана), которые выступали за иную политику. В 1856 году спор, вызванный персидскими претензиями на афганский Герат, привел к Англо-персидской войне, которую Британия стремительно выиграла. В последовавшие десятилетия обе стороны предпринимали решительные шаги к улучшению отношений.
В 1873 году британцев ослепил блеск восточного великолепия, когда гордый Альбион удостоил своим посещением персидский шах Насер ад-Дин (Насреддин). Одетый, по словам очевидца, в «шапку из каракуля и длинный расшитый золотом кафтан» и украшенный «таким обилием бриллиантов и прочих драгоценных камней, какое только могло выдержать его одеяние», шах вполне соответствовал «представлениям, которые сложились в народе о восточном правителе».
Его визит был девятидневным чудом. Фраза «Вы видели шаха?» стала крылатой, бесконечно повторяемой в повседневных разговорах и песенках, звучавших со сцен мюзик-холлов. Ходили также мрачные слухи о деспотизме Насера ад-Дина. Поговаривали, что разгневанный промахом одного из своих слуг, которых он привез с собой, шах велел задушить несчастного и закопать в саду Букингемского дворца, где он жил некоторое время в отсутствие королевы.
Но и спустя два десятилетия с тех пор, как шах поразил своей экзотичностью английское общество, русское влияние оставалось преобладающим в Персии. Хотя у Англии были официальные представители в Тегеране, Майкрофту и мандаринам Министерства иностранных дел, возможно, требовался кто-то обладающий большей проницательностью и уникальными познаниями, как Холмс. Персию раздирали усобицы (шах погибнет в результате покушения всего четырьмя годами позднее), и доклады Холмса из Тегерана имели бы немалую ценность. В отсутствие доказательств противного можно предположить, что лето 1892 года он провел именно там.
По словам Холмса, он затем «заглянул в Мекку и побывал с кратким, но интересным визитом у халифа в Хартуме… Отчет об этом визите был затем предоставлен мною министру иностранных дел». И вновь эта лаконичная фраза ставит столько же вопросов, сколько дает ответов.
В 1890-х годах европейцы не «заглядывали» запросто в Мекку. Прошло менее сорока лет с тех пор, как сэр Ричард Бёртон, известный искатель приключений и исследователь, посетил святыню мусульманского мира. Он путешествовал под видом афганского врача, бегло говорил по-арабски, а также на нескольких языках Ближнего и Среднего Востока и все равно рисковал быть казненным на месте, если маскарад раскроется.
«В сезон паломничества проще затеряться в стекающихся сюда огромных и пестрых толпах, – писал Бёртон в „Паломничестве в Аль-Медину и Мекку“, бестселлере 1855 года, живописавшем его приключения, – но горе несчастному, в котором распознают неверного».
Бёртону нравилось намекать, что он был первым европейцем, посетившим Мекку, но, как часто случалось в его жизни, полной театральности и гипербол, он преувеличивал.
Уже в 1503 году итальянец по имени Лудовико ди Вартема для вида принял ислам и совершил путешествие в святой город.
В следующие три с половиной века более десятка других смельчаков не только проникли в Мекку, но и успешно вернулись на родину, чтобы опубликовать рассказы о пережитом. Йохан Людвиг Буркхардт, швейцарский исследователь, работавший на Африканскую ассоциацию со штаб-квартирой в Лондоне, пробрался в Мекку в 1814-м. И еще несколько путешественников XIX века, в их числе финский ученый и офицер французской армии, проникли в город под видом арабов.
Тем не менее нельзя отрицать и преуменьшать трудностей такого вояжа. За сорок лет со времени Бёртона Мекку посетила всего лишь горстка европейцев[77].
Холмс не имел убедительной причины для посещения Мекки. Знай Майкрофт о подобной вылазке брата, он, скорее всего, ее не одобрил бы. Шерлок на две трети завершил свою миссию. Благодаря ему ценная информация относительно видов России на Тибет и Персию разошлась по Министерству иностранных дел. Теперь от него ожидали не бесцельной и опасной вылазки в священный город мусульман, а поездки в Судан.
Возможно, Холмс считал, что посещение Мекки обогатит его сведениями об исламе, которые помогут ему успешнее маскироваться, – сведениями отнюдь не лишними для исполнения того, что грозило стать самым опасным поручением Майкрофта. Наверное, он полагал, что статус хаджи – человека, посетившего Мекку, – поможет ему снискать уважение в Хартуме, охваченном лихорадкой фундаментализма после восстания махдистов.
А скорее всего, Холмс просто заскучал после своего приключения в Персии и искал новых стимулов, которых требовала его беспокойная натура. «Я ненавижу, – заметил он однажды, – унылое, однообразное течение жизни»[78]. Что может быть менее однообразным, нежели тайком пробраться в сердце еще одного запретного города?
На протяжении всего года единственной порой, когда европейцам выпадал хотя бы незначительный шанс совершить подобное путешествие, было время хаджа, приходившегося на позднюю осень. Лишь тогда они могли раствориться в огромном потоке паломников.
Тринадцать лет спустя Уилфрид Скоуэн Блант, объявивший себя байроническим беглецом от уз английского общества, прибыл в Аравию с молодой женой. (Среди прочего она привлекла Бланта тем, что с Байроном ее роднил не только темперамент – поэт приходился ей дедом.) Во время скитаний Блантов по пустыне им повстречался караван, направлявшийся в Мекку, – вереница еле волочащих ноги паломников, растянувшаяся почти на пять миль, которая пересекала безжизненные пространства под зелено-красным знаменем хаджа. Танцующие дервиши вели процессию через барханы. За ними следовала основная масса не столь ревностных паломников, из которые одни ехали на верблюдах, а другие шли пешком. Один паломник, по замечанию Бланта, курил наргиле с длинным чубуком – этого несли в носилках. В десяти футах перед носилками шагал слуга, державший чашку трубки. Как раз к такому каравану и примкнул Холмс, прибыв из Тегерана на Аравийский полуостров.
В начале XIX столетия Доминго Бадиа-и-Леблих, испанец, выдававший себя за мусульманина, стал свидетелем прихода паломников в Мекку. Он оставил красочное описание «великого зрелища, которое являл собой хадж: тысячи и тысячи людей всех рас и оттенков кожи, преодолев мириады опасностей, явились из самых дальних уголков земли, чтобы поклониться одному и тому же Богу; европеец протягивал руку помощи африканцу, индийцы и персы сидели бок о бок с алжирцами и марокканцами – все члены одной семьи, все равные перед своим Создателем». Более восьмидесяти лет спустя это же зрелище предстало глазам Холмса, когда его караван вступил в город.
У нас нет сведений, чт́о испытал Холмс, совершив взятый на себя подвиг и проникнув в сердце Мекки. Ричард Бёртон был поражен видом Заповедной мечети (мечети Аль-Харам) и Каабы:
И передо мной открылась наконец цель моего долгого утомительного паломничества, воплощение надежд и упований стольких лет. Причудливая фантазия наделила огромное возвышение и его мрачный покров странным очарованием. Здесь не было ни гигантских обломков седой древности, как в Египте, ни руин изящной и гармоничной красоты, как в Риме и Греции, ни варварской роскоши Индии, и все же зрелище было уникальным, странным – и сколь немногим довелось узреть прославленную святыню! Воистину могу сказать, из всех верующих, коим доводилось… прижиматься бьющимся сердцем к камню, никто не испытывал столь глубокого чувства, как хаджи с далекого севера.
Нет причин полагать, что Холмс, за безжалостно рациональной внешностью которого скрывалась мистическая жилка и замаскированная религиозность, был менее тронут, нежели Бёртон, закаленный и эгоцентричный искатель приключений.
Джидда лежит на восточном побережье Красного моря. В 1890-х годах это был главный порт, через который паломники следовали в Мекку (каковым город остается по сей день). Суда изо всех уголков света тысячами прибывали в Джидду в период хаджа. (В «Знаке четырех» Джонатана Смолла и Тонгу подбирает как раз парусник, везущий паломников в Джидду.)
С 1830-х годов в Джидде существовало британское консульство, но Мекка, закрытая для всех, кроме правоверных, лежала всего в двух днях пути верхом на верблюде, и именно оттуда прибыл в Джидду в начале 1893 года Холмс, все еще путешествующий под видом мусульманина из Северной Африки.
Тут сравнительно нетрудно было нанять доу[79], чтобы пересечь Красное море и попасть в суданский порт Суакин, который в 1893 году все еще удерживался англо-египетским гарнизоном. Там Холмса ожидали депеши от Майкрофта из Лондона – он получил весточку от брата впервые более чем за год.
