Ник Реннисон - Биография Шерлока Холмса
На плодородных долинах среди ухоженных полей появление чужаков, разумеется, не могло пройти незамеченным. Наверное, Холмс и два его спутника ожидали, что их, подобно Лэндору, Энни Тейлор и многим прочим путешественникам, остановят и отправят восвояси.
Морану и Уодделу, следовавшим за ними по пятам, не удалось столковаться с местными властями. Старейшины поселка, возле которого их остановили, вынудили чужаков – надо полагать, по распоряжению верховной власти – вернуться тем же путем, каким они пришли.
Как следует из документов, к концу сентября Уоддел уже снова был в Дарджилинге, а значит, и Моран тоже. (В следующем году Уоддел вместе с сиккимским горцем Кинтхапом вновь проник в Тибет. Он опять прибег к маскировке, которая подвела его годом ранее – шаг дерзкий, но глупый, – однако его выдали голубые глаза, и он снова был выпровожен из страны.)
Каковы бы ни были причины, Холмсу и его спутникам позволили продолжить путь. Все дальше продвигаясь в глубь страны, они понемногу приближались к ее загадочной столице. Пятнадцатого октября или около того Холмс вошел в ворота города.
В 1891 году Лхаса была небольшой, по европейским меркам, однако, расположенная в окружении гор, казалась величественной – во всяком случае, издалека. Над городом нависала громада Поталы, храмовой резиденции далай-ламы. Перси Лэндон, корреспондент, путешествовавший с Янгхазбендом, был поражен видом Поталы.
Простота высекла чудо в камне, длиною в девятьсот футов. Возносящаяся на семьдесят футов, она вздымается выше собора Святого Павла. Потала была бы видна изо всех уголков Лондона, Лхасу же она просто затмевает. Невозможно подходить к этому сооружению с европейскими мерками, ведь нет ничего, с чем его можно было бы сравнить… Центральное здание дворца, Пходанг Марпо, жилище живого божества, выделяется на фоне массивных темно-алых построек, оттененных золотом крыш. Эта толика великолепия добавлена с безупречным вкусом и умеренностью иллюстраторов наших древних манускриптов и дополняет общий колорит, складывающийся из разных оттенков зелени, алого, белого, темно-бордового и голубого.
Узрев дворец, Холмс и его спутники были, наверное, поражены не меньше Лэндона, но, углубляясь в город, все реже находили отраду для глаз. Исключая Поталу и менее значительные храмы и монастыри, город был всего лишь невзрачным скоплением мелких глинобитных и кирпичных домиков, закручивающимся спиралью лабиринтом грязных улочек, которые мало изменились за восемьдесят лет, прошедших с посещения Томаса Мэннинга.
Почему Холмсу удалось достичь Лхасы, в то время как многие другие терпели и будут терпеть неудачу? Как преодолел он бесконечные препоны, которые тибетские власти чинили незваным гостям?
Опыт целого ряда исследователей-неудачников свидетельствует, что попытки путешествовать под чужой личиной не приносили успеха. Европейцам иногда удавалось сходить за своих среди индийцев, афганцев, а порой и арабов (как докажет это Холмс на следующем этапе странствий). Однако в Тибете эти уловки оказались бы так же неуместны, как и сам англичанин.
Даже Холмсу, с его умением преображаться, не удалось бы подобрать подходящий камуфляж. Свен Гедин, например, пытаясь попасть в Лхасу десять лет спустя, обрил голову, избавился от усов и натер кожу смесью сала и сажи в надежде сойти за странствующего ламу. Но когда он проезжал мимо тибетского лагеря всего в нескольких милях от границы, в нем тотчас же распознали европейца – из-за роста. Холмс, в котором было больше шести футов роста – а при своей необычайной худобе он, по свидетельству Уотсона, казался еще выше, – выглядел бы тут Гулливером среди лилипутов.
Достойна внимания версия, согласно которой Холмса пустили в Тибет, потому что религиозные власти сочли его человеком особенным. Известны случаи, когда гостей с Запада (даже тех, к которым ламы относились без особой симпатии) признавали воплощениями святых.
Остин Уоддел, который сопутствовал Морану, когда тот последовал за Холмсом в Тибет, в своем труде о тибетском буддизме объявлял жрецов-монахов этой страны обычными поклонниками дьявола.
На протяжении всей своей карьеры Уоддел пренебрежительно отзывался о тибетской духовности, утверждая, что – его собственные слова – «ламаизм лишь слабо и неумело приукрашен буддистским символизмом, из-под которого мрачно просвечивает зловещая опухоль суеверных страхов перед сонмом демонов».
Тем не менее многие ламы в Дарджилинге и Сиккиме прославляли его как реинкарнацию будды Амитабхи, будды Безграничного Света. И все же в Лхасу Уоддел сумел попасть не раньше 1904 года, когда отправился туда с Янгхазбендом.
По всей видимости, дорогу в Тибет Холмсу открыли письма или пропуска, подписанные кем-то из высших светских или религиозных иерархов страны. Какое же влиятельное лицо желало его присутствия в Лхасе?
Одна из многих загадок, окружающих визит сыщика в Тибет, заключается как раз в мимолетном упоминании важного духовного лица, с которым он там встречался. Действительно ли он провел несколько дней в обществе далай-ламы?
Духовная власть Тибета издавна была сосредоточена в далай-ламе, избираемом ребенком и считающемся реинкарнацией предыдущего далай-ламы, но политическая власть принадлежала другим, главным образом регенту, который действовал от имени избранника, пока тот не достигнет совершеннолетия.
Большинство далай-лам XIX столетия – что примечательно – не достигало этого возраста. Девятый, десятый, одиннадцатый и двенадцатый далай-ламы умерли молодыми. Предполагается, что некоторые были убиты регентами. (Наиболее экстраординарная смерть постигла двенадцатого далай-ламу, когда в 1875 году регент устроил так, чтобы на голову ему обвалился потолок его спальни – с фатальными последствиями.)
Ко времени визита Холмса тринадцатому далай-ламе было шестнадцать лет, и он по-прежнему проводил свои дни в затворничестве, проходя суровую подготовку, требовавшуюся для исполнения роли, которую ему позволят – или не позволят – взять на себя. С ним Холмс беседовать не мог.
Не мог это быть и панчен-лама, глава монастыря Ташилунпо, который считался вторым лицом в тибетской духовной иерархии, подчиняющимся только далай-ламе. В 1891 году девятый панчен-лама был еще моложе: ему исполнилось восемь лет.
Кем бы ни был собеседник Холмса, это он обеспечил сыщику доступ в Лхасу. Наиболее вероятным кандидатом представляется амбань. Он вообще был не ламой (тут Холмс, несомненно, ввел Уотсона в заблуждение), а высокопоставленным китайским чиновником, блюдущим в Тибете интересы империи Цин. Создается впечатление, что не только Майкрофт и британское правительство желали присутствия Холмса в Лхасе. Еще более оно требовалось теряющей власть маньчжурской династии в Китае.
Глава десятая
«Потом я объехал всю Персию…»
Почему амбань облегчил путешествие Холмса, что обсуждали эти двое во время пребывания сыщика в столице Тибета, предмет скорее споров, нежели непреложной уверенности. Единственные сведения можно почерпнуть из ряда загадочных упоминаний в документах британского Министерства иностранных дел об отношениях с Маньчжурской империей, датируемых следующим годом. Имя Холмса в них не называется, но лицо, обозначенное как «наш представитель в переговорах», почти наверное он.
Из этих документов Форин-офис ясно следует, что амбань, один из немногих китайских чиновников, отдающих себе отчет в истинной силе европейских колониальных держав, желал наладить контакты с Западом.
Попытка была обречена на провал. Всего через десять лет после его встречи с Холмсом вспыхнуло Боксерское восстание и объединенная армия западных держав прошла маршем до китайской столицы, чтобы упрочить свою власть.
Холмс оставался в столице Тибета почти полгода, что дало ему достаточно времени для совещаний с амбанем, а также для того, чтобы ознакомиться с местной религией. Отъявленного рационалиста Холмса всегда привлекали иррациональные верования любого толка, и Лхаса предоставила ему достаточно шансов удовлетворить свое любопытство.
Покинув Лхасу весной 1892 года (дата нам известна из другого упоминания в малоизвестном документе Форин-офис), Холмс разыгрывает очередное исчезновение, которыми изобилуют годы, проведенные им за границей.
О местопребывании сыщика мы можем судить лишь с его собственных слов. Продолжая свой рассказ Уотсону, он говорит: «Затем я объехал Персию». Предположение, что Майкрофт наказал брату проехать, если представится такая возможность, через Тегеран, кажется вполне логичным.
В то время темные подозрения о видах России на Персию терзали умы британских имперцев так же сильно, как и тревога, что она проникнет в Афганистан, Тибет и далекие степи Центральной Азии. Страхи перед российским влиянием в Персии были даже более обоснованны, чем тревоги, заставившие Холмса посетить не нанесенные на карту края и наведаться в загадочную Лхасу.
