Сара Джио - Соленый ветер
Я глубоко вздохнула.
– Максин, я по-прежнему тебя люблю.
У нее заблестели глаза.
– А теперь ешь сэндвичи и расскажи про остров. Я чувствую, тебе есть о чем поведать.
Я кивнула, готовая рассказать ей обо всем. Ну, или почти обо всем.
* * *На следующий день небо очистилось и выглянуло июньское солнце. На душе стало легче.
– Доброе утро, Антуанетта, – прощебетала с кухни Максин, – завтрак на столе.
Я улыбнулась и села за стол, разглядывая тарелку: свежие фрукты, хлеб с маслом и омлет – настоящий пир по сравнению с едой на острове.
Максин сняла передник и села с нами за стол. Папа погладил ее по щеке, и я поняла, что мне все-таки понадобится время, чтобы окончательно привыкнуть к их отношениям. Как там мама?
– Папа, – осторожно начала я, – есть новости от мамы?
Максин опустила вилку. В воздухе повисло напряжение.
– Да, – ответил он. – Она в Нью-Йорке, милая. Ты ведь знаешь. Уверен, она тебе писала. – Он достал из кармана клочок бумаги. – Просила тебя позвонить по этому номеру. Хочет, чтобы ты приехала. Когда будешь готова.
Я взяла бумажку и положила рядом с тарелкой. Разумеется, мама ходит по магазинам, посещает показы мод. Но счастлива ли она?
– Утром звонил Герард. – Папа был рад сменить тему.
– Да?
– Он заглянет сегодня.
Мои руки инстинктивно потянулись к медальону.
– Хорошо, – ответила я, ища взглядом поддержки Максин, – я с ним увижусь.
Улыбка Максин подсказала, что я приняла верное решение. Первый шаг в новой жизни – увидеться с Герардом и признать наше совместное будущее. Я провела рукой по пальцу, где когда-то было помолвочное кольцо, и вздохнула.
– Отлично, – отозвался папа, – я попросил его прийти к двум.
* * *Подъехала машина Герарда, я услышала его шаги по дорожке. Внутри все замерло. Что я ему скажу? Как мне себя вести?
В комнату проскользнула Максин и указала в сторону лестницы.
– Он здесь, Антуанетта, – мягко сообщила она. – Ты готова?
Я поправила прическу и направилась к ступеням.
– Да.
Первый шаг, потом второй. Я слышала, как внизу Герард разговаривает с папой. Неожиданно, но внутри все затрепетало. Третий, четвертый. Голоса умолкли. Пятый, шестой шаг. Вот он, стоит внизу, смотрит на меня с такой любовью и нежностью, что я не в состоянии отвести взгляд.
– Анна!
– Герард! – Мой голос дрогнул. Его левая рука безжизненно покоилась в бежевой повязке.
– Так и будешь стоять там или поцелуешь раненого солдата?
Я ухмыльнулась, стрелой слетела вниз, прямо в его объятья, и запечатлела на щеке легкий поцелуй, как будто мы расстались только вчера.
Папа закашлял и посмотрел на Максин.
– Не будем мешать, – улыбнулся он. – Наверняка вам есть что обсудить.
Прикрыв двери, Герард взял меня за руку, подвел к дивану в гостиной и сел рядом.
– Боже мой, ты не представляешь, как я скучал по тебе… Словами это не передать.
Я и забыла, насколько он удивительно, безупречно красив.
– Прости, что редко писала, – вздохнула я.
– Ну, что ты… Понимаю, было не до того.
Если бы он знал истинную причину, смог бы меня простить?
– Твоя рука, – сказала я, нежно коснувшись его плеча. – Ах, Герард. Папа сказал, она может не восстановиться.
Он пожал плечами.
– Я мог там умереть. Все вокруг погибали. Все, кроме меня. Сам не понимаю, как я выжил.
Герард стал другим. Более благородным.
Он потянулся к моим ладоням и замер, заметив, что на левой руке нет кольца.
– Герард, я…
Он покачал головой:
– Можешь не объяснять. Мне пока достаточно того, что ты здесь, рядом со мной.
Я положила голову ему на плечо.
Сентябрь 1944– Можешь поверить, что я выхожу замуж? – спросила я у Максин, любуясь белым шелковым платьем, привезенным мамой из Франции еще до войны.
– Ты прекрасна, Антуанетта, – заверила она, закрепляя на лифе булавку. – Вот здесь надо будет чуть-чуть подшить. Ты что, похудела?
Я пожала плечами:
– Нервы.
– Тебя что-то тревожит, милая? Расскажи.
Я не успела ответить – зазвонил телефон.
– Я подойду, – поспешила я вниз. – Наверное, это Герард.
– Привет, – бодро поздоровалась я, слегка запыхавшись. – Ни за что не догадаешься, что на мне надето!
В трубке что-то затрещало.
– Анна? – раздался знакомый женский голос. – Анна, это ты?
– Да. Кто это?
– Это я, Мэри.
– Мэри! Боже, как ты?
– Нормально. У меня мало времени, так что я быстро. Боюсь, у меня плохие новости.
У меня внутри все замерло. Мэри. Плохие новости.
– Что случилось?
– Я в Париже. Оказалась здесь из-за Эдварда, но это другой разговор. Ты, наверное, слышала об освобождении города.
– Да. – Я все еще была ошарашена неожиданным звонком.
– Это чудо, Анна. Союзники здесь. В какой-то момент мы думали, что этого никогда не случится… – Она на мгновение умолкла. – Я хотела сказать, что видела сегодня в военном госпитале Китти, и…
Я часто думала о Китти, особенно теперь, накануне свадьбы. Напоминание о подруге взбудоражило старые раны.
– Мэри, она в порядке?
– Да. Но Анна… Уэстри…
Вокруг все поплыло, и я села, ощутив укол булавки на платье.
– Анна, ты слушаешь?
– Да, – слабо ответила я, – слушаю.
– Его ранили. Он оказался среди тех, кто штурмовал город. Его отряд был разбит. Большинство погибло. Но он выжил…
– Боже, Мэри, все очень плохо?
– Точно не знаю. Но судя по всему… Дела неважно, Анна.
– Он в сознании?
В трубке снова что-то затрещало.
– Мэри, ты еще на связи?
– Я здесь. – Голос звучал неровно и отдаленно. Я знала, связь может прерваться в любую минуту. – Ты должна приехать. Увидеть его, пока…
– Но как? – в панике воскликнула я. – Пути перекрыты, тем более в Европу.
– Я помогу. Есть ручка и бумага?
Я бросилась к серванту и достала блокнот. Увидев мамин почерк, я поняла, насколько по ней соскучилась. Надо съездить в Нью-Йорк.
– Да, готово.
– Запиши код. A5691G9NQ.
– Что это значит?
– Это дипломатический код. С ним ты можешь сесть на корабль, отходящий из Нью-Йорка в Париж через четыре дня. А когда доберешься, приезжай ко мне на квартиру: три сорок девять, Сен-Жермен.
Я записала адрес и покачала головой:
– Думаешь, сработает?
– Да. Если попадешь в беду, назови имя Эдварда Нотона.
Я изо всех сил вцепилась в трубку, пытаясь оставаться на связи.
– Спасибо, Мэри.
Но звонок прервался.
* * *– Герард, я должна тебе кое-что сказать, – объявила я тем вечером за ужином, отодвинув в сторону тарелку. Меня мало заинтересовала семга с молодой картошкой.
– Ты почти ничего не съела, – со вздохом заметил он.
Герард сидел напротив в элегантном сером костюме. Война превратила «Кабана Клаб» в пустынное место, унеся с залпами орудий шумную толпу и сигаретный дым. На сцене играл одинокий саксофонист. Иногда мне казалось, что приходить сюда – предательство по отношению к тем, кто потерял на фронте жизнь или страдал от ран на больничных койках.
– Что, любовь моя? – Он промокнул уголки рта белой салфеткой.
Я глубоко вздохнула.
– Когда я была на острове, встретила там мужчину. Я…
Герард закрыл глаза.
– Не надо мне рассказывать, – попросил он. – Прошу, не надо.
Я внимательно посмотрела на него.
– Понимаю. Но перед свадьбой я должна кое-что сделать.
– Что?
– Мне нужно уехать. Ненадолго.
Герарду было тяжело, но он не осудил меня.
– А когда ты вернешься… я надеюсь, ты станешь прежней?
Я заглянула в его глаза.
– Поэтому я и уезжаю. Я должна кое-что понять.
Он отвел взгляд. Мои слова ранили Герарда, и это было ужасно. Его левая рука безжизненно болталась вдоль тела. Он не любил надевать повязку, когда мы ходили развлекаться.
– Анна, – начал Герард, но голос дрогнул, и он остановился, чтобы прийти в себя. Герард никогда не плакал. – Если иначе невозможно, если это – единственный шанс вернуть твое сердце, то я подожду.
Глава 14
Следующим утром папа отвез меня на вокзал. До Нью-Йорка ехать далеко, но это был единственный путь. Я собиралась на один день остаться у мамы, а потом сесть на корабль и отправиться в Европу. Я молилась, чтобы Уэстри продержался до моего приезда. Мне нужно было столько сказать, столько услышать. Любит ли он меня по-прежнему, как люблю его я?
– Мама будет счастлива тебя повидать, – с дурацким видом пообещал мне папа. Он всегда выглядел глупо, когда говорил о маме. В сложившихся обстоятельствах ему не следовало сочетать слова «счастлива» и «мама», но я закрыла на это глаза.
– У тебя ведь есть адрес?
– Да, – ответила я, проверяя записную книжку с билетом и маминым адресом.
– Отлично. Возьмешь на вокзале такси. Будь осторожна.
Я улыбнулась:
– Папа, ты забыл? Я почти год прожила в зоне военных действий. В городе уж как-нибудь сориентируюсь.
Он улыбнулся в ответ:
