Сара Джио - Соленый ветер
Сначала я испугалась, что не найду его среди густой толпы солдат в зеленой форме. Маленький отряд остался на острове, но большая часть военнослужащих – в том числе и Уэстри, – отправилась на новые места службы. Франция. Великобритания. И лишь немногие счастливчики вроде меня уезжали домой.
Я, прищурившись, всматривалась в лица солдат, и, наконец, наши взгляды встретились.
Не обращая внимания на громкоговоритель, призывающий сестер подниматься на борт самолета, я оставила сумку возле Стеллы и Лиз и побежала к Уэстри. Он обнял меня, мы поцеловались.
– Не плачь, любовь моя, – сказал он, вытирая с моей щеки слезу, – мы не прощаемся.
– Прощаемся, – возразила я, проведя рукой по его гладко выбритой щеке. – Никто не знает, что случится потом.
Последнее в равной степени относилось к нам обоим.
Уэстри кивнул, вытащил из сумки букетик желтого гибискуса и протянул его мне. Цветы стягивала белая лента. Китти.
– Эти цветы, – запнулась я. – Вчера ты подарил такие же Китти, да?
Уэстри смутился, потом кивнул:
– Да. Я…
По громкоговорителю раздался другой голос:
– Солдаты, поднимаемся на борт.
– Уэстри, – в панике заговорила я, – ты ничего не хочешь мне рассказать? О Китти?
Он на мгновение опустил взгляд.
– Ничего важного, но все равно надо было рассказать тебе об этом. Несколько недель назад я нашел ее на берегу, она плакала. Я шел в бунгало и позвал ее с собой.
Уэстри отвел ее в наше бунгало – одну, без меня? Я изумленно смотрела на него.
– Почему ты не рассказал? И почему она не сказала?
– Прости, Анна. Я не придал этому значения.
Я посмотрела на самолет. Стелла отчаянно махала руками.
– Анна! – крикнула она. – Нам пора!
Я в последний раз посмотрела на Уэстри. Ветер трепал его волосы. Мне хотелось провести пальцами по соломенным волосам, как я тысячу раз делала в бунгало, вдохнуть аромат кожи, прижаться покрепче. Но что-то меня остановило.
– Прощай, – прошептала я Уэстри на ухо, прикоснувшись щекой к щеке. Потом нащупала его ладонь, вложила в нее цветы и побежала к самолету.
– Анна, подожди! – крикнул Уэстри. – Картина. Ты ее забрала?
Я похолодела.
– Что ты имеешь в виду? Ты же сказал, что сам заберешь ее.
Уэстри развел руками.
– Прости, Анна, – пробормотал он, в глазах мелькнула паника. – Я хотел вернуться, но не было времени. Я…
Отряд Уэстри уже загрузился, к нам направлялся командир. Я повернулась к пляжу и задумалась – если быстро бежать, успею ли я добраться до бунгало и вернуться?
– Прошу, – взмолилась я, глядя на Стеллу. Она стояла у лестницы, ведущей в кабину пилота. – Скажи пилоту, мне нужно еще пятнадцать минут. Я оставила кое-что на базе. Я быстро, обещаю.
Позади нее появился пилот.
– Простите, мадам, у нас нет времени, – твердо сказал он. – Мы должны вылетать немедленно.
Я взошла по трапу, с трудом переставляя ноги. Прежде чем помощник пилота захлопнул дверь, мы встретились взглядом с Уэстри. Я не слышала его слов из-за рычания мотора, но смогла прочитать по губам.
– Прости, пожалуйста, – говорил он, – я вернусь. Не волнуйся, Анна. Я…
Дверь захлопнулась, я так и не узнала конца фразы. И не важно, решила я, утирая слезы платком. Все кончено. Магии бунгало больше нет, ее волшебство улетучивалось, пока самолет набирал скорость и высоту. Я наблюдала, как уменьшается остров, превращаясь в точку на карте. Точку, где столько всего произошло и где все мы оставили частичку своей души.
Ко мне наклонилась Стелла:
– Будешь скучать?
– Да, – честно призналась я.
– Как думаешь, ты вернешься сюда? – осторожно спросила она. – Мы с Уиллом думаем приехать сюда. Конечно, уже после войны.
Я снова посмотрела в окно, на изумрудную точку посреди бирюзового моря.
– Нет, – твердо ответила я, – сомневаюсь.
Я сжала медальон, который висел у меня на груди, и с нежностью и благодарностью подумала о кусочке дерева из бунгало, спрятанном внутри. Мое сердце всегда будет хранить любовь.
Глава 13
– Мы скучали, детка, – сказал папа, когда я залезла в машину. К счастью, на заднем сиденье не было Максин. Даже месяцы спустя мне было нелегко принять их отношения, ведь из-за этого разрушилась наша семья.
Я вздохнула, откинувшись на мягкое кожаное сиденье «Бьюика», и мы тронулись в сторону дома. Здесь не будет джипов, дорог из гравия и колдобин.
– Как хорошо возвращаться домой.
Я глубоко вдохнула мягкий воздух Сиэтла. Обратный путь меня измотал – несколько перелетов, четыре дня в море. Было время все обдумать, упорядочить мысли, но когда я вышла из самолета в Сиэтле, меня просто трясло от неопределенности.
– Герард дома, – осторожно сообщил папа, прощупывая почву.
Я опустила взгляд на свои руки, которые ласкали Уэстри и все еще любили его. Руки предательницы.
– Он хочет меня видеть?
– Милая, ну конечно. Похоже, главный вопрос – хочешь ли его видеть ты?
Видит меня насквозь. Как всегда.
– Не знаю, папа, – пробормотала я, на глаза навернулись слезы. – Я больше не знаю, чего хочу.
– Иди сюда, милая, – сказал он. Я пододвинулась ближе, и он обнял меня одной рукой, успокаивая. Мне очень хотелось верить в то, что все будет хорошо.
* * *Уиндермир не изменили ни время, ни война. Но, проезжая знакомые дома, я понимала, что внешний вид обманчив. У дома Ларсонов все еще зеленела красивая лужайка, и цвел роскошный сад с изящными урнами и фонтаном, но я знала – каждый уголок наполнен здесь горем. Близнецы не вернулись. Терри убит в бою под Марселем, Ларри погиб в авиакатастрофе два дня спустя – он ехал домой, чтобы поддержать мать.
Дом Годфри тоже сохранил прежний лоск. Проезжая мимо, я задержала дыхание, вспомнив вечер помолвки, лицо Китти, наши планы. Если бы я знала, как все обернется, поехала бы с ней на остров?
– Он вернулся в пятницу, – сообщил папа. – Его отправили немного раньше из-за отпуска по ранению.
Я похолодела.
– Отпуска по ранению?
– Да. Его ранили в руку и плечо. Возможно, левая рука уже никогда не восстановится, но в общем контексте войны это не так страшно.
Я разволновалась. Папа прав. Ребята становились калеками, умирали. Ранение Герарда не так уж серьезно, но почему-то я все равно заплакала.
– Не плачь, милая. С ним все будет в порядке.
– Знаю, – всхлипнула я. – Просто…
– Нелегко это принять. Понимаю.
– Эта война… Она изменила все, изменила всех нас.
– Так и есть, – торжественно сказал папа и повернул на знакомую улицу. Разумеется, здесь ничего не изменилось. Но я знала: на самом деле все иначе. Уже никогда не будет так, как прежде.
* * *В дверь спальни тихонько постучали. Где я? Я села и попыталась сориентироваться. Старые кружевные занавески. Большая кровать. Да, дома. Но который час? Какой сейчас день? За окном темно, значит, уже вечер. Сколько я проспала? По крыше стучал дождь, и я закрыла глаза, вспомнив тропические ливни и как мы с Уэстри принимали душ прямо на пляже. Я все еще чувствовала его объятия, аромат его влажной кожи. Я закрыла глаза. Неужели это был просто сон?
Я закуталась в одеяло, не обращая внимания на то, что в дверь снова постучали. Я не хочу видеть Максин. Не сейчас. Уходи. Пожалуйста, уходи. Оставь меня с воспоминаниями.
Через несколько мгновений под дверь подсунули листок бумаги. Сначала я пыталась сделать вид, что не вижу его, но все-таки он привлекал мое внимание. Я с трудом села, потом встала, подошла к двери и подняла записку.
На бежевом листке бумаги я увидела знакомый почерк:
«Дорогая Антуанетта,
Я знаю, тебе больно. Мне тоже. Позволь тебя утешить.
Максин».
Я положила пальцы на холодную ручку и медленно ее повернула. Приоткрыв дверь, я увидела, что в коридоре стоит Максин. Волосы убраны в обычную прическу. Вокруг талии аккуратно повязан выглаженный передник. В руке поднос с сэндвичами. В стеклянной вазочке стоит роза, а из глиняной кружки поднимается пар. Я вдохнула аромат бергамота и отпустила ручку.
– Максин! – заплакала я.
Она поставила поднос на прикроватный столик и обняла меня. Слезы текли ручьем, хлынув из глубин моего сердца таким потоком, что я засомневалась, смогу ли остановиться.
– Выпусти все, – прошептала она, – не держи в себе.
Когда слезы иссякли, Максин протянула мне платок и чашку чая, и я села, притянув колени к груди.
– Можешь ничего не говорить, – мягко сказала она, – если не хочешь.
Я впервые заглянула ей в глаза и увидела боль.
– Мне так жаль, что я написала тебе то письмо. Не следовало этого делать. Тебе должен был рассказать отец. Это не мое дело.
Я сжала холодные пальцы Максин.
– Ты все честно мне рассказала и правильно сделала.
– Ты когда-нибудь сможешь простить меня? – Из-за акцента голос казался еще растеряннее, еще неувереннее. – Будешь ли любить так, как прежде?
