Джорджетт Хейер - Убийство Адама Пенхаллоу
Когда воспоминания отца приобрели непристойный характер, Чармин выскочила из комнаты, заявив, что там воняет, как в кабаке. Фейт не нашла в себе достаточной смелости последовать ее примеру и выжидающе посмотрела на Вивьен. Но на лице той было написано безразличие. Фейт сочла, что она свыклась с неизбежным или стала менее разборчивой.
– Похоже, утром отцу будет очень плохо, – позднее предположил Обри, забирая свою свечу из холла.
– Отнюдь, – отрезала Вивьен. – Просто будет не в духе. Это продолжается уже не один месяц.
– Каждый вечер? – ужаснулся Обри. – Какое счастье, что я тут не живу.
– Считай, что тебе повезло! – воскликнула Вивьен. – Здесь просто ад кромешный! Хуже не бывает! Он как гигантский осьминог – лежит и душит всех щупальцами!
Обри захихикал, а Вивьен, обдав его презрением, отправилась наверх.
Утром Пенхаллоу проснулся в весьма опасном неустойчивом настроении. Большую часть ночи он провел, строя пьяные планы относительно будущего своего многочисленного потомства. Все они были настолько безрассудны, что их вряд ли можно было воспринимать всерьез, однако их изложение привело Рэймонда в ярость. Отец вызвал его с утра пораньше, чтобы выразить удовольствие по поводу вчерашнего и дать ряд сумасбродных указаний, самым возмутительным из которых было желание обналичить очередной огромный чек.
– А куда, черт возьми, делись деньги, что ты снял неделю назад? – нахмурился сын.
– А тебе какое дело? – рявкнул Пенхаллоу, мгновенно закипая. – Еще не хватало, чтобы мои щенки требовали у меня отчета! Знай свое место, парень! Делай, что тебе велено!
– Ты знаешь, на сколько уже превысил кредит?
– Я лучше тебя знаю свои дела, и нечего мне указывать. Бери чек и поезжай в Бодмин, а болтовню свою оставь при себе!
Рэймонд стоял, набычившись и засунув руки в карманы. Его вид выражал враждебную непримиримость, что еще больше распалило Пенхаллоу.
– Тебе придется выслушать мою болтовню, хочешь ты этого или нет, – мрачно произнес он. – Больше я не стану обналичивать твои безумные чеки.
– Вот как? – прищурился Пенхаллоу. – Хочешь, чтобы я послал Джимми?
– Посылай кого угодно. Толку от этого не будет. Я говорил с управляющим банка. Он спросил меня, насколько ты дееспособен, чтобы распоряжаться чековой книжкой. Я тебя таковым не считаю, но говорить ему об этом не стал – пока.
Воцарилось молчание. Пенхаллоу подался вперед, словно намеревался схватить сына. Лицо его посерело, в глазах вспыхнула ненависть.
– Ах ты, сукин сын! – крикнул он, тяжело дыша. – Паскудный пес! Так, значит? Решил позвать докторов, чтобы они объявили меня слабоумным?
– Нет, я не собираюсь ворошить наше грязное белье на людях. Но не думай, что я буду стоять и смотреть, как ты просаживаешь имение! Если ты меня вынудишь, я добьюсь, чтобы тебя признали недееспособным!
Пенхаллоу в бессильной ярости потряс кулаками и стал неуклюже переваливаться с боку на бок.
– Объявить меня недееспособным? Видит бог, я тебя совсем распустил. Вообразил себя хозяином? Не слишком ли рано, Рэймонд? Я давно за тобой наблюдаю. Ты ведешь себя так, будто Тревеллин уже принадлежит тебе, трясешься над каждым пенни, которое я трачу на других сыновей. Ты морщил нос, когда я поселил здесь Юджина с женой. Злишься, что я вернул Клэя и собираюсь оставить в доме Обри. Но мне наплевать. Смешно видеть, как ты изображаешь сквайра. Но мои руки еще крепко держат поводья, сынок, и меня не так-то просто вышибить из седла! Мы с тобой никогда не любили друг друга, но ты был мне нужен для дела. Ты всегда был угрюмым и строптивым парнем, но кто знал, что ты окажешься сволочью!
Рэймонд только пожал плечами.
– Умерь свой пыл и не сотрясай понапрасну воздух. Мне безразлично, что ты обо мне думаешь. Меня волнует только поместье, которое ты пытаешься разорить. Но у тебя ничего не выйдет! Последнее время ты ведешь себя как ненормальный, и мне ничего не стоит отстранить тебя от дел. – И он с издевкой добавил: – Тебя не могут признать невменяемым, но это и не требуется. Я и так с тобой справлюсь.
– Неужели? Ты всерьез решил, что сможешь здесь верховодить?
– Во всяком случае, деньгами буду распоряжаться я. Советую уступить мне это право, чтобы не пришлось вынуждать тебя.
– Уступить?
Закинув голову, Пенхаллоу расхохотался. Лежавшая рядом собака вскочила и, прижав уши, высунула язык. Он пнул ее, и она, соскочив с кровати, растянулась на солнечном пятачке.
– Уступить? – повторил Пенхаллоу. – И что же ты прикажешь мне делать, хозяин? Выставить отсюда Юджина? Смиренно просить у тебя деньги на карманные расходы? Ты играешь в опасную игру!
– Для начала выставить отсюда Юджина, – кивнул Рэймонд. – Предоставить Обри самому расплатиться с долгами, а Ингрэму – оплачивать обучение его парней за свой счет. И хватит тратить деньги на своего грязного ублюдка!
В глазах Пенхаллоу сверкнули огоньки. Он заворочался в кровати, недобро усмехаясь.
– Не любишь Джимми? Вот умора! Ты ведь больше всех его ненавидишь? Хочешь, чтобы я его выгнал?
– Пусть прислуживает тебе, но он должен знать свое место!
– А ты должен знать свое, свинья подзаборная, – злобно прошипел старик. – У него не меньше прав жить тут, чем у тебя!
Рэймонд рассмеялся.
– Разве? Когда я стану здесь хозяином, он быстро поймет, где его место.
– Ты так уверен в себе? Станешь хозяином только с моего согласия!
Сын смерил его презрительным взглядом.
– Я вступлю во владение поместьем, как только ты умрешь, и не в твоих силах это изменить. Я не хуже тебя знаю, что такое наследование без права отчуждения, так что можешь рассказывать сказки кому-нибудь другому. Со мной подобный номер не пройдет.
Пенхаллоу наклонился и крикнул:
– Поместье перейдет моему старшему законному сыну, болван!
– Я твой старший сын.
– Нет! У меня уже была парочка сыновей, когда я произвел на свет тебя. Незаконнорожденных, конечно, как ты! Как ты и бедняжка Джимми!
В комнате воцарилось гробовое молчание. Смертельно побледнев, Рэймонд впился взглядом в горящие дьявольским блеском глаза отца. Казалось, у него остановилось дыхание. Затем он хрипло рассмеялся.
– Я тебе не верю!
Пенхаллоу ткнул пальцем в сторону ящиков в спинке своей кровати:
– У меня есть документы.
Старые напольные часы в углу стали громко отбивать время. Рэймонд почувствовал, как холодеют его влажные ладони. В голове у него проносились обрывки мыслей. Сказанное отцом было столь чудовищно, что он повторил:
– Я тебе не верю! Ты просто впал в маразм и пытаешься запугать меня своими идиотскими измышлениями! Такого просто не может быть!
Пенхаллоу откинулся на подушки. Гнев его сменился злорадством.
– Теперь-то ты запоешь по-другому, – с усмешкой проговорил он. – Черт, прямо как гора с плеч.
Сын вынул руку из кармана, но, увидев, что она дрожит, убрал ее обратно.
– Ты потерял разум. Как же я мог воспитываться здесь, если… Не мели чепухи!
– О, это все Рейчел! Я возражал, но она настояла. Моя жена была потрясающая женщина!
– Мать? – изумился Рэймонд. – Ты спятил?
– Она тебе не мать, – заявил Пенхаллоу, беря со стола графин с красным вином. Налив себе стакан, он стал потягивать напиток, насмешливо глядя на сына. – Тебя никогда не удивляло, что ты родился за границей? А когда Рейчел оставила все свои деньги Ингрэму, ты не почуял, что пахнет жареным?
Комната поплыла у Рэймонда перед глазами. Его бросало то в жар, то в холод. К действительности его вернула собака, которая стала скрестись под дверью, просясь наружу. Это прозаическое обстоятельство развеяло ощущение надвигающейся катастрофы, и Рэймонд сумел стряхнуть с себя наваждение, лишающее его способности сопротивляться. Он подошел к двери и выпустил собаку. Потом снова встал перед камином. Рэймонд был бледен как полотно, но полностью владел собой.
– Если это правда, то почему моя… твоя жена воспитала меня как собственного сына?
– Она была гордая женщина, моя Рейчел, – мечтательно вздохнул Пенхаллоу. – Не хотела скандала. Чуть не убила меня, узнав про это! Но Рейчел любила меня по-настоящему. Ей не требовались объяснения, она и так видела меня насквозь! И знала, что мои шалости ничего не значат. Принимала меня таким, каков я есть, – никаких истерик и бесконечных сцен, господь, упокой ее душу!
– Я не желаю слушать про ваши отношения! – крикнул Рэймонд. – Все и так знают про твое скандальное поведение. Но, насколько я помню, ее не слишком волновали твои художества!
– О, то был особый случай! – заявил Пенхаллоу, подливая себе в стакан. – На деревенские шашни ей было наплевать. Но тут дело касалось непосредственно ее.
Рэймонду казалось, что перед ним разверзается черная бездна, готовая поглотить его. Он вцепился в спинку готического стула.
– Кто была моя мать?
– Делия, – со смешком ответил Пенхаллоу.
