Убийство на скорую руку - Честертон Гилберт Кийт

– Тогда как вы можете все это объяснить?

Священник покачал головой.

– Пока что я не могу все объяснить, – просто сказал он. – Я вижу несколько странных вещей, но не понимаю их. Кроме того, я не могу доказать невиновность этого человека, но я совершенно уверен в своей правоте.

Он вздохнул и поднес руку к своей большой черной шляпе. Когда он снял ее и снова устремил взор на крышку стола, в его глазах появилось новое выражение, а круглая голова с короткими прямыми волосами вдруг наклонилась под другим углом. Казалось, что он, словно фокусник, достал из шляпы необычного зверька. Но остальные собравшиеся за столом не видели ничего, кроме бумаг сыщика, безвкусной накладной бороды и очков.

– Господи, благослови, – пробормотал отец Браун. – Он лежит там мертвый, в бороде и очках!

Он резко повернулся к Девину:

– Здесь есть над чем поразмыслить, если хотите. Почему у этого человека две бороды?

С этими словами он вразвалочку выбежал из комнаты, а Девин, снедаемый любопытством, поспешил за ним в сад.

– Сейчас я ничего не могу вам сообщить, – сказал отец Браун. – Я пока не знаю, что нужно сделать. Зайдите ко мне завтра, и, может быть, я расскажу вам все от начала до конца. Когда я наведу порядок в своих мыслях… вы слышали этот звук?

– Это завелась машина, – ответил Девин.

– Автомобиль мистера Джона Бэнкса… – произнес священник. – Кажется, он ездит очень быстро.

– Во всяком случае, он сам придерживается этого мнения, – с улыбкой заметил Девин.

– Сегодня ночью он поедет быстро и далеко, – продолжал отец Браун.

– Что вы имеете в виду? – осведомился его собеседник.

– Я имею в виду, что он не вернется, – ответил священник. – Из моих слов он заподозрил, что мне что-то известно о нем. Джон Бэнкс уехал вместе с изумрудами и всеми прочими драгоценностями.

На следующий день Девин застал отца Брауна разгуливающим перед рядом ульев. У священника был опечаленный вид, но от него все-таки веяло безмятежностью.

– Я беседую с пчелами, – сказал он. – Знаете, сколько можно узнать от пчел! «Поющие зодчие этих крыш златых» – какая строчка! Ему бы хотелось, чтобы кто-нибудь позаботился о пчелах, – отрывисто добавил он.

– Надеюсь, ему не хочется, чтобы люди остались без внимания, когда весь улей жужжит от любопытства, – заметил юноша. – Вы были совершенно правы, когда сказали, что Бэнкс уехал вместе с драгоценностями, но я не понимаю, каким образом вы это узнали и что вообще можно было узнать.

Отец Браун добродушно моргнул, глядя на ульи.

– Иногда просто натыкаешься на разные вещи, и я с самого начала наткнулся на нечто странное. Меня озадачило убийство бедняги Барнарда в Бичвуд-Хаус. Еще когда Майкл был известным преступником, для него было вопросом чести, даже суетного тщеславия, добиваться успеха без необходимости убивать людей. Казалось невероятным, что теперь, когда он едва не стал святым, он вдруг вышел из себя и совершил грех, к которому относился с презрением, когда сам был грешником. До самого конца я ломал голову над происходящим и не мог ничего понять, за исключением того, что все не так, как кажется на первый взгляд. Свет забрезжил передо мной, когда я увидел бороду и очки и вспомнил, что вор появился в другой бороде и в других очках. Конечно, он мог иметь дубликаты, но по меньшей мере странно, что он не пользовался старыми очками и бородой, которые находились в хорошем состоянии. Опять-таки возможно, что он пошел на дело без них и ему пришлось доставать новые, но это маловероятно. У него не было никаких причин ехать с Бэнксом; если он действительно собирался на дело, то без труда мог положить свой реквизит в карман. Кроме того, бороды не растут на кустах. Ему было бы очень трудно вовремя раздобыть такие вещи.

Нет, чем больше я думал об этом, тем больше убеждался, что в этом деле с новой бородой и очками чего-то не хватает. А потом истина, которую я уже инстинктивно понял, начала доходить до моего рассудка. Он поехал с Бэнксом без всякого намерения прибегать к своей маскировке. Кто-то другой подготовил новый комплект, а потом нарядил его.

– Нарядил его? – повторил Девин. – Как это могло случиться?

– Давайте вернемся назад, – предложил отец Браун, – и посмотрим на дело через другое окно – то самое окно, в котором юная леди увидела призрак.

– Призрак! – повторил его собеседник и едва заметно вздрогнул.

– Она назвала это призраком, – сдержанно произнес маленький священник. – И, возможно, была недалека от истины. Она действительно из тех, кого называют спиритуалами. Ее единственная ошибка состоит в том, что она ставит знак равенства между спиритуальностью и духовностью. В этом смысле некоторых животных тоже можно назвать «спиритуалистами». Как бы то ни было, она очень чувствительна, и у нее не зря возникло впечатление, что лицо в окне было окружено ужасным ореолом смерти.

– Вы хотите сказать… – начал Девин.

– Я хочу сказать, что в окно заглядывал мертвец, – сказал отец Браун. – Мертвец, обошедший не один дом и заглянувший не в одно окно. Звучит жутко, не правда ли? Но в некотором отношении он являл собой противоположность призраку, ибо не был гримасой души, разлученной с телом. Это была гримаса тела, разлученного с душой.

Он снова моргнул, глядя на улей, и продолжал:

– Но полагаю, самое короткое объяснение можно дать с точки зрения человека, который это сделал. Вы его знаете: это был Джон Бэнкс.

– Последний, кого я мог заподозрить, – пробормотал Девин.

– Первый, кого я заподозрил, – поправил отец Браун, – насколько я вообще имею право кого-либо подозревать. Друг мой, нет плохих и хороших занятий или типов личности. Любой человек может стать убийцей, как бедный Джон; любой человек, даже тот же самый, может стать святым, как бедный Майкл. Но если кто-то иногда и проявляет особую склонность к нечестивым делам, чем все остальные, это жестокосердные бизнесмены. У него не было общественных идеалов, не говоря уже о религиозных убеждениях; он не имел ни джентльменских традиций, ни профсоюзного ощущения классовой общности. Все его заявления об удачных сделках, в сущности, были похвальбой человека, которому удалось обмануть других. Его насмешки над незрелыми мистическими устремлениями его сестры выглядели отвратительно. Конечно, ее мистицизм примитивен, но он ненавидел спиритуалистов только за то, что они говорят о духовности. Так или иначе, нет сомнения, что он главный злодей в этой драме; интерес представляет лишь оригинальный характер злодейства. Это был действительно новый и беспрецедентный мотив для убийства. Он использовал труп в качестве сценического реквизита – как чудовищную куклу или манекен. С самого начала он решил убить Майкла в автомобиле, чтобы потом отвезти его к себе домой и сделать вид, будто он убил его в саду. Всевозможные гротескные концовки вытекали из первоначального факта: в его закрытой машине ночью находилось тело известного взломщика, которого было легко узнать. Он мог оставлять свои следы и отпечатки пальцев, когда прижимал знакомое лицо к окну и снова забирал его. Возможно, вы обратили внимание, что Муншайн появился и исчез, пока Бэнкс вышел из комнаты, якобы для того, чтобы проверить, на месте ли изумрудное ожерелье.

В конце концов, ему осталось лишь положить труп на лужайку, выпустить по одной пуле из каждого пистолета, и дело было сделано. Оно так и не было бы раскрыто, если бы не вмешалась догадка о человеке с двумя бородами.

– Почему ваш друг Майкл сохранил старую бороду? – задумчиво спросил Девин. – Это кажется подозрительным.

– Для меня это кажется неизбежным, потому что я знал его, – ответил отец Браун. – Его жизненная позиция была похожа на парик, который он носил. Его маскировка на самом деле ничего не скрывала. Он больше не нуждался в ней, но и не боялся ее; ему казалось неправильным уничтожить фальшивую бороду. Это было бы похоже на заметание следов, а он не хотел прятаться. Он не прятался ни от Бога, ни от себя самого. Он вышел на свет Божий. Если бы его снова отправили в тюрьму, он был бы вполне доволен. Он не обелил себя, но облачился в белые одежды. В нем было нечто очень странное, почти такое же странное, как в гротескной пляске смерти, которую его заставили исполнить после кончины. Когда он улыбался и расхаживал взад-вперед среди этих ульев – даже тогда, в самом возвышенном и совершенном смысле, он был уже мертв. Он был неподсуден этому миру.