Том Лоу - Ложный рассвет
Казалось, будто я вернулся из зазеркалья.
Глава 31
По темному кирпичному переулку идет человек в маскарадном костюме и толкает перед собой инвалидное кресло с портновским манекеном. Бездомные копаются в переполненных мусорных контейнерах и кучах отходов. Из сломанных ящиков вьется дым, в жестяной бочке тлеют объедки. У импровизированной жаровни двое бомжей греют руки, черные от уличной грязи. Я бегу по скользкой, выщербленной булыжной мостовой. Мчусь к патрульной машине на другом конце переулка. Вишнево-красные отблески скачут по стенам, изрисованным граффити, и по трупу под дождем. Я то и дело оскальзываюсь, падаю; во рту ощущается привкус крови.
Я резко сел на жесткой кровати. Футболка пропиталась по́том. Я огляделся в темноте, сориентировался. В окна барабанил дождь; в комнату пробивался синеватый свет от вывески таверны «Лейксайд», создавая ощущение нереального покоя, царящего в центре урагана.
Чуть раньше, в десять вечера, мне пришлось разбудить портье и потребовать номер. Сейчас была уже половина четвертого. Тарахтел кондиционер, нагоняя поток тепловатого воздуха. Пахло так, будто внутри перегретого фена застрял волос.
Тонкое одеяло воняло застарелым сигаретным дымом и одеждой, которую неделями мариновали в багажнике автомобиля. Я слез с замаскированной под кровать койки и встал у окна. Мотель построили где-то в 1950-х: все двадцать комнат смотрели на парковку, испещренную выбоинами и усеянную расплющенными пивными банками. В лужах плавали сигаретные бычки.
Во рту стоял привкус мокрого пепла. Жутко хотелось выпить ирландского виски. По стеклу сбегали тонкие струйки воды. Вывеска пульсировала надписью: «Свободные места».
До рассвета оставалось еще несколько часов, но я знал: сон не придет. Тоскливый интерьер комнаты давил на душу: желтые стены, рыжий ковер в сигаретных ожогах и запах потных тел, которым намертво пропиталось белье.
Я умылся, почистил зубы, чтобы избавиться от дурного привкуса, оделся и, заткнув за пояс «Глок», вышел в дождливую ночь под небо цвета индиго.
Спустя двадцать минут я ехал по пустынному проселку. Тьму то и дело разрывали молнии, озаряя белым светом огуречные и помидорные плантации. Глядя, как елозят по стеклу дворники, я думал, где сейчас околачивается убийца, и чувствовал себя этаким охотником за головами, только без контракта… кроме того, которым связал себя с умирающей девушкой.
Я ехал в сторону мигрантского лагеря. Сам не знал почему, просто ехал, и все тут. Может, если поближе подобраться к месту, где жила жертва, то отыщется часть головоломки? Ортега, Гомес, Дэвис и Бреннены явно замешаны в цепочке недобрых событий, что привели к двум смертям.
Я съехал с дороги и, оставив машину за небольшой сосновой рощей, пошел под дождем к лагерю. Даже ливень не рассеял вонь горящего мусора. Я продрался сквозь заросли банановых деревьев и виргинских сосен, увидел темные силуэты трейлеров, различил магазин.
Впереди загорелись фары. Я сошел с раскисшей дороги и спрятался за мусорный контейнер. Мимо, разбрызгивая грязь и воду в лужах, проехал старенький пикап. Наконец машина встал перед магазином. Открылась дверца с пассажирской стороны, и внутреннее освещение выхватило трех пассажиров. Один выбрался наружу, отпер лавку и зажег огни. Водитель тем временем поехал дальше – к прогалине между рядами трейлеров, к школьным автобусам.
В лагерь въехал еще один пикап, поновее, за рулем которого удалось разглядеть Сайласа Дэвиса. Следом явился Хуан Гомес на «Линкольне-навигаторе», остановился перед магазином и вышел из салона. Кузена, Гектора Ортеги, при нем не оказалось. Гомес вошел в магазин, тогда как Дэвис обходил трейлеры; отпирая двери, он сквозь шум дождя кричал: «Подъем, народ! Вылезайте!»
Минуту спустя две колонны заспанных работников потянулись к автобусам, что пыхтели движками на холостых оборотах, изрыгая вонючие облака выхлопных газов.
На востоке ночь уступала место рассвету. Я спрятался в помидорной ботве позади трейлеров и прошел ярдов пятьдесят вдоль ряда. Хотел собрать образцы почвы – может, получится доказать, что в туфельке мы с Макс нашли землю именно с этих полей. Шанс маленький, но попытаться стоило.
Достав пакетик на застежке, я рукой набрал в него земли. Прошел дальше и через несколько рядов зачерпнул еще, во второй пакетик. По небу, точно гигантские перекати-поле, двигались серые тучи, подсвеченные снизу алым рассветом. Сквозь плотную завесу облаков пробился лучик солнца, выхватив из тьмы простирающиеся чуть не до самого океана помидорные плантации. Потом облака вновь сомкнулись, и над полями как будто опустился занавес мглы.
Где-то на кустах помидоры висели еще совсем зеленые, где-то они осыпа́лись.
И вдруг между зеленых плодов я заметил нечто красное. Женская туфелька. Она показалась мне такой маленькой и одинокой посреди этого поля, под ложным рассветом.
Глава 32
Я остановился и пригляделся: грязная и насквозь мокрая, туфелька тем не менее составляла пару той, что нашла Макс. Вот она, лежит в грязи. Лесли говорила, что первая туфелька пропала из хранилища улик. Маленькой палочкой я поднял новую улику из ее безымянной могилы.
Среди грязи и убожества я вдруг увидел в ней мечты и надежды молодой женщины. Это была хрустальная туфелька, которая уже не вернется к владелице с маленькой ножкой, и та не освободится из рабства. Детские сказки… Реальность – это история ужасов.
Я спрятал улику в последний пакетик. Уж ее-то никто не стащит.
Когда я, пряча находку за спиной, вошел в поселок, Хуан Гомес как раз покинул магазин. В одной руке он сжимал стаканчик с кофе, в другой – пончик. Он смотрел на меня, словно бык, жующий траву, который не видит ничего за пределами ограниченного поля зрения.
Иначе мое появление воспринял Сайлас Дэвис: выйдя из магазина, он ошарашенно уставился на меня, злобно ощерился. Надкусил вяленой говядины, медленно пережевал и запил глотком «Маунтин дью».
– Ты, бывший коп, совсем рехнулся? – сказал он. – Приперся сюда, мокнешь под дождем. – Он смял банку и бросил ее в мусорку. – Гектора здесь нет. Ищешь кого другого, кто возьмет тебя на мушку? Руку он, понимаешь, за спиной держит…
Я медленно поднял над головой пакетик с туфелькой. Гомес так и не смог проглотить последний кусок пончика.
– Это что?
– Туфелька, владелица которой убита. Чуть раньше далеко отсюда я нашел пару к ней, а эта лежала в поле, в каких-то пятидесяти ярдах отсюда.
– Первый раз видим, – сказал Гомес. – Красных туфелек навалом, женщин много. На этой туфельке наших пальчиков нет.
– Может, и нет, зато теперь я знаю: жертва была здесь, и вы ее видели. Вы мне солгали, когда увидели фото жертвы. Долго она здесь работала?
– Кто – она?
– Отвечай на вопрос!
Дэвис молча откусил еще мяса. Ответил Гомес:
– Нет. Ее мы не знали. Тут кругом полно лагерей, в них много женщин. Может, кто из них красные туфли носил?
– Не работала же она в поле в такой обуви. Чем она занималась?
– Ты о ком вообще? – произнес Гомес.
– Сам знаешь. Ее звали Анджела! Ее точно держали здесь, против воли. Как ее полное имя?
Дэвис поковырялся во рту зубочисткой.
– Вообще-то, беленький, меня, такого черного, за зад возьмут, если узнают, что здесь кого-то против воли держат. Ты хоть понимаешь, о чем я, легавый?
Мимо шли десятки работников, мужчин и женщин. Один прихрамывал. Я едва узнал его – тот самый парнишка, который днем хотел поговорить со мной. Лицо у него опухло от синяков и ссадин. Сейчас он лишь мельком глянул на меня и похромал дальше к автобусу.
– Сайлас, тебе интересно, понимаю ли я, о чем ты? Глянуть на того парнишку – так все ясно становится. Ему нужно к врачу. Что с ним случилось?
Гомес пожал плечами:
– Подрался с кем-то из amigos. Мы за таким не следим: эти ребята в полях спуску друг другу не дают, соревнуются. Все хотят стать новым el tigre[13]. Бывает, нажираются, сходят с ума и дерутся.
– У меня на уме три вещи…
– И что ты сделаешь, бывший? – перебил меня Дэвис. – Кому позвонишь?
– Вызову «Скорую» для парнишки. Потом отправлю на анализ ДНК зубочистку, которую ты мне вчера бросил в лицо, и докажу, что один из вас – или вы оба – убили Анджелу.
Сайлас Дэвис медленно, будто отраву, вынул зубочистку изо рта.
Я развернулся и пошел к джипу. В это время со стоянки выехал второй автобус. Набившиеся в него люди смотрели в окна на рассвет. Гомес открыл сотовый и затрещал в него по-испански. Я различил только два слова, что-то вроде «Санта-Анна».
Глава 33
Сотовый звонил, казалось, целую вечность, будто вечно кружащая вдали «Скорая». Наконец телефон умолк, и я открыл глаза. В каюту сочился солнечный свет, как луч от пляшущего на волнах прожектора. Голова болела, однако чувствовал я себя лучше, чем когда только вернулся.
