Том Лоу - Ложный рассвет
– У кого есть доступ в хранилище?
– У судмедэксперта и ее помощников. Плюс у тех, кто занят в деле, это горстка людей.
– Митчелл Слейтер – из их числа?
– Да, но зачем ему красть улики? Это же бессмысленно.
– Вот уж не согласен.
– Объясните? – шепотом спросила Лесли.
– Слейтеру есть смысл красть улики – если он кого-то выгораживает.
– Кого же?
– По-моему, он знает убийцу.
– И покрывает его? Кто в состоянии так надавить на Слейтера?
– Сильные мира сего, и я, похоже, в их логове.
Глава 28
Я немного постоял у джипа, наблюдая денежный парад: миллионеры-мигранты, ведущие светский образ жизни, порождения кровосмесительного опыления денежной аристократии с венчурными инвесторами, банкирами, лоббистами, политиками и юристами. Молодящиеся старцы из Палм-Бич водились со скотоводческими баронами, коннозаводчиками и владельцами крупных овощеводческих хозяйств. Они назначали друзей по гольф-клубу на посты чиновников-экологов, гидрологов, в районирование и комиссии по оказанию услуг населению. Под их контролем Флорида превратилась в страну типовых домов, стрип-моллов, истощенных водных горизонтов, чахнущего заповедника Эверглейдс и кондоминиумов, выстроившихся вдоль пляжей подобно Великой Китайской стене.
Может, получится пивом разжиться?
По обеим сторонам коридора в прихожей стояли улыбающиеся официанты с подносами: шампанское, вина. Гости, угощаясь игристым, шардоне и каберне, следовали в дальнюю часть дома за прислугой в белых перчатках. По пути мы миновали искусственный водопад высотой в полсотни футов, что скатывался по стене из булыжников. Вода десятками потоков стекала по камням и наполняла пруд с карпами кои.
Вместе с нанятой прислугой нас провожал и ковбой – скорей всего, местный, – одетый в джинсовую куртку, черную шелковую футболку европейского покроя, брюки в масть и сапоги из страусиной кожи. Он глянул на меня, видимо, пытаясь вспомнить мое лицо.
Вместе с настоящими гостями я шел по коридору, выложенному зеленовато-голубым мрамором. Мы спустились по трем ступенькам в помещение, которое в среднестатистическом доме принято называть гостиной. Тут, впрочем, можно было бы устраивать целые конвенции: карнизы, паркет вишневого дерева, дорогие предметы искусства в духе Дикого Запада.
Со двора доносилась музыка. Десятки гостей прогуливались по роскошно оформленному саду; тут же пузырился джакузи и бассейн, которому позавидовал бы иной курортный отель. В углу трио музыкантов наигрывало некую смесь современного и классического кантри. Целый взвод поваров готовил стейки и ребрышки на здоровенном галечном гриле.
– Что-то вы не больно налегаете на шампанское и прочие вина, – произнесли у меня за спиной. Фигуристая блондинка с улыбкой, как у Дженнифер Энистон[11], отпила из бокала, оставив на кромке след от помады. – Рене Робертс, – протянула она мне руку. На пальце у нее поблескивало кольцо с ну очень крупным бриллиантом.
– Шон О’Брайен.
– Приятно познакомиться, Шон. – Она провела пальцем по запотевшему бокалу. – Что-то я вас прежде на мероприятиях Бренненов не замечала.
– Так здесь у них… мероприятие?
– Барбекю – для маскировки. Собираем средства. Младший скажет пару слов, мы восторженно поаплодируем и выпишем чеки. Не то чтобы Бреннен нуждался в деньгах, но чем больше вклады, тем лучше для отчетности, правда?
– Ну, это зависит от того, кто отчетность проверяет.
Улыбнувшись, Рене отпила еще шампанского.
– Что предпочитаете?
– Пивка бы. Думаете, здесь его не найдется?
– Это же барбекю. – Идеально ухоженной рукой она сделала достойный саудовской принцессы жест, привлекая внимание молодого официантика.
– Да, мэм?
– Пива моему другу, а мне – водку с тоником.
– С радостью. Вам какого пива, сэр?
– «Корона», если есть.
Кивнув, официант удалился. Рене Робертс обернулась ко мне: губы ее блестели от вина, а глаза – от разгорающегося задора.
– Шон О’Брайен, значит? Ирландец? Странно, вы не рыжий и не конопатый. Больше похожи на актера, что играл Джеймса Бонда.
– Шон Коннери?
– Нет, Пирс Броснан, только выше… и в плечах шире. Он вроде англичанин?
Официант принес напитки и снова удалился. Я сделал большой глоток из бутылки.
– Ого, да нас жажда мучит, – заметила Рене с улыбкой. Помада у нее почти стерлась.
– День выдался долгий.
Она покатала во рту кубик льда.
– Откуда вы знаете Бренненов?
– Репутация у них громкая.
– То есть дел вы с ними не ведете?
– Пока нет. Может, представите меня?
– Грейс Бреннен разъезжает в инвалидном кресле, пропустить ее невозможно. Я, впрочем, ее пока не видела. Она парализована, бедняжка, – последствия инсульта. Грейс всегда была душой семьи, опорой Джоша. Он сейчас беседует с Роном из художественного совета. Вот уж не думала, что старина Джош такой богемный тип.
Это был крупный мужчина в ковбойских сапогах ручного пошива из конца 60-х и первоклассном наряде в духе вестернов. Попивая темный виски, свободную руку он положил на плечо собеседника, своего ровесника, только ниже ростом.
Я улыбнулся:
– Вы сказали, что Джош – не богемный тип. Как насчет его сына Ричарда? У него под ногтями земля или масляные краски?
Оглядевшись по сторонам, Рене понизила голос:
– Ни то, ни другое. Йель выбил из него дух фермерства.
– Совсем?
– Сами как думаете?
– Ну-у… он больше не умеет водить трактор?
– Трактор! Мой новый друг, он даже апельсин от грейпфрута отличить не сумеет. Зато, наверное, морковку любит – за характерную форму. Он ведь, красавчик такой, до сих пор холост, живет здесь, в имении. Можно с вами начистоту?
– Может, лучше соврете? – улыбнулся я.
Рене закудахтала, точней засмеялась. Потом сделала жест официанту, и тот забрал у нее пустой бокал.
– Повторите, пожалуйста. – Официант кивнул и ушел. – Так на чем я остановилась?
– Составляли психологический портрет хозяев.
– Вы мне нравитесь, Шон О’Брайен. Чем вы, кстати, занимаетесь? Бога ради, не говорите, что вы фермер или пластический хирург.
– Я врач-сексолог, – как можно невозмутимей ответил я.
Рене засмеялась еще громче.
– Почаще заглядывайте на огонек к Бренненам. С вами намного интересней, чем с доктором Филом[12].
Подошел официант. Рене поблагодарила его и взболтала лед в стакане кончиком наманикюренного пальца.
– Помяни черта… Младший готовится выступить.
Трио музыкантов закончило исполнять композицию, и Ричард Бреннен вышел из тени на свет.
Глава 29
Двигался Ричард Бреннен размеренно и плавно, сверкая идеальной улыбкой. Одно слово: радушный хозяин. Тут подмигнул, здесь похлопал по плечу, там искренне пообещал во всем разобраться. Перешел к следующей группе гостей. Притворился, будто слушает их, выдал заранее отрепетированную фразу, показал симулированное тепло опытного телеведущего.
Наконец подошел к микрофону:
– Мне кажется, толпа сегодня собралась рекордная. Чувствую, год нас ждет славный. – Он подождал, пока смолкнут аплодисменты. – Спасибо всем, что пришли. Вечер получился просто замечательный.
Сиделка выкатила на свет инвалидное кресло, в котором сгорбилась пожилая дама.
Ричард Бреннен улыбнулся и жестом руки указал на нее:
– Встречайте: моя мама. Еще успеете с ней поздороваться, пообщаться.
Он поднял бокал, словно произнес тост в ее честь, однако женщина никак не отреагировала: то ли ей парализовало лицевые мышцы, то ли она находила сына отвратительным – как и Рене Робертс: бокал и выражение на лице блондинки оставались совершенно пустыми.
На губах Бреннена мелькнула акулья улыбка.
– Еда вроде готова, так что прошу: ешьте и пейте, как матросы в увольнительной на берег! Политкорректность призывает меня сказать: соблюдайте умеренность и помните об ответственности, однако, когда дело доходит до щедрых угощений, мы, Бреннены, напрочь забываем о политкорректности. Развлекайтесь!
Аудитория разразилась аплодисментами, а музыканты – ремейком «Алабама – дом родной». Ричард Бреннен тем временем присоединился к отцу в баре, подальше от оркестра. Ко мне они стояли спиной, однако бармен, заметив мое приближение, спросил:
– Что подать, сэр?
Я зашел к Бренненам спереди, готовый к реакции с их стороны, и попросил:
– Колу, – сказал я это громко, чтобы хозяева слышали. – Да, здесь предпочитают пить совсем другое, но как водителю я верю одному лишь себе. Приходится помнить об ответственности.
Ричард Бреннен взглянул на меня, точно кот – на птичку за окном. Он слегка наклонил голову вбок, смотрел, не моргая, очень внимательно, без злобы и угрозы во взгляде. Только с первобытным любопытством.
У его отца было румяное и чуть одутловатое лицо: под кожей на щеках угадывались тонкие синие прожилки. Глаза покрывала пелена катаракты. Допив виски, он поставил стакан на стойку.
