Артур Дойл - Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)
– Да, я это заметил. Но если все это шутка каких-то студентов, имеющих доступ к секционному залу, им было несложно раздобыть непарные уши.
– Верно, только это не шутка.
– Вы в этом уверены?
– Почти да. В секционных залах в тела для сохранности вводят специальную жидкость. На этих ушах ее следов я не увидел. К тому же они довольно свежие. Отрезаны тупым инструментом, что вряд ли бы произошло, если бы это делали студенты. Кроме того, чтобы сохранить их, медику вряд ли пришло бы в голову использовать грубую соль, в первую очередь он бы подумал о растворе карболки[8] или спирте. Повторяю, мы имеем дело не с розыгрышем, а с серьезным преступлением.
Легкий холодок прошел по всему моему телу, когда я услышал эти слова моего компаньона и увидел, каким серьезным сделалось его лицо. Столь мрачное вступление, казалось, предвещало нечто невыразимо ужасное и загадочное. Однако Лестрейд лишь недоверчиво покачал головой.
– Несомненно, версия со студентами имеет свои недостатки, – сказал он, – но любая другая версия вызывает еще больше сомнений. Нам известно, что эта уважаемая женщина последние двадцать лет тихо жила в Пендже, а потом здесь. За все это время она из дому дольше чем на день не отлучалась. Зачем какому-то преступнику слать ей прямые доказательства своей вины, тем более, по ее словам, она (в том случае, если, конечно же, она не гениальная актриса) не больше нашего знает, что все это означает?
– Именно эту загадку нам и предстоит разгадать, – ответил Холмс. – Я собираюсь приступить к делу на основании предположения, что мои выводы верны и мы имеем дело с двойным убийством. Одно из этих ушей женское. Оно меньше, изящнее, и мочка у него проколота для серьги. Второе, мужское, когда-то загорелое, затем обесцвеченное, и тоже с проколом для серьги. Скорее всего, эти люди мертвы, иначе мы бы к этому времени о них уже что-то услышали. Сегодня пятница, пакет отправлен в четверг утром, следовательно, трагедия произошла в среду или вторник, либо даже раньше. Если эти люди убиты, кто кроме убийцы мог послать мисс Кушинг это доказательство своей работы? Предположим, тот, кто отправил посылку, и есть преступник. Пойти на подобный шаг его могла заставить только очень серьезная причина. Что же это за причина? Ему необходимо было сообщить ей о том, что дело сделано. Или, возможно, заставить ее страдать. Если это так, значит, мисс Кушинг должно быть известно, кто этот человек. Знает ли она его? Сомневаюсь. Если бы она его знала, она бы не стала обращаться в полицию, закопала бы уши, и никто ничего бы не узнал. Так бы она поступила, если бы хотела защитить преступника. Но, с другой стороны, если бы она не хотела его защитить, она бы назвала его имя. Что-то здесь не так. Нужно в этом разобраться! – Холмс говорил громко и быстро, как будто думал вслух, отстраненно глядя куда-то поверх садового забора, но вдруг встал и направился к дому. – Хочу задать несколько вопросов мисс Кушинг, – бросил он на ходу.
– Тогда я оставлю вас здесь, – сказал Лестрейд. – От мисс Кушинг я вряд ли узнаю что-нибудь новое, а у меня есть еще одно дельце. Найдете меня в полицейском участке.
– Мы заглянем туда по пути на станцию, – ответил Холмс. Через секунду мы с Холмсом снова оказались в гостиной, где леди по-прежнему возилась с салфеткой. Когда мы вошли, она положила шитье на колени и устремила на нас большие пытливые голубые глаза.
– Знаете, сэр, – сказала она, – я уверена, что все это случилось по ошибке. Посылка предназначалась кому-то другому. Я несколько раз говорила об этом джентльмену из Скотленд-Ярда, но он только смеется. Врагов у меня нет, зачем кому-то понадобилось так зло шутить надо мной?
– Я тоже начинаю так думать, мисс Кушинг, – сказал Холмс, усаживаясь рядом с ней. – Мне кажется, что, вероятнее всего… – Он вдруг замолчал, и я, посмотрев на него, с удивлением заметил, как пристально мой друг рассматривает профиль леди. Изумление и удовлетворение промелькнули в его проницательных глазах, хотя, когда она обернулась к нему, чтобы узнать, почему он вдруг замолчал, его лицо вновь сделалось непроницаемым. Я сам внимательно осмотрел прямые седые волосы, опрятный чепец, маленькие золотые серьги, правильные черты лица, но так и не понял, что в ее облике могло так взволновать моего друга.
– Я хотел задать вам пару вопросов…
– Сколько можно, в самом деле! Я уже устала от этих вопросов! – в сердцах воскликнула мисс Кушинг.
– У вас ведь есть две сестры.
– Откуда вы знаете?
– Зайдя в комнату, я сразу же увидел на каминной полке фотографию трех женщин, одна из которых – наверняка вы, а остальные две так на вас похожи, что сомнений в родственных отношениях не остается.
– Да, вы совершенно правы. Это мои сестры – Сара и Мэри.
– А здесь, рядом со мной, еще одна фотография, сделанная в Ливерпуле. Это ваша младшая сестра рядом с молодым человеком, который, судя по его форме, стюард. Похоже, тогда она не была замужем.
– Вы очень наблюдательны!
– Это моя профессия.
– Да, вы правы. Но она вышла замуж за мистера Браунера уже через несколько дней. Когда эта фотография была сделана, он еще служил на Южно-американской линии, однако так любил ее, что не хотел надолго с ней разлучаться, поэтому устроился на другое судно, курсирующее между Ливерпулем и Лондоном.
– Не на «Покоритель» случайно?
– Нет, когда я последний раз о нем слышала, он плавал на «Майском дне». Джим как-то раз приезжал ко мне до того, как снова запил. Это потом он стал напиваться каждый раз, когда сходил на берег, а ведь стоило ему хоть немного выпить, и он превращался в настоящего зверя. Эх, будь проклят тот день, когда он снова взял в руки стакан! Сначала он рассорился со мной, потом поругался с Сарой, а теперь вот Мэри перестала писать и мы не знаем, что у них там происходит.
Было видно, что мисс Кушинг коснулась темы, которая ее очень волновала. Как и большинство одиноких людей, поначалу она вела себя замкнуто, но постепенно разговорилась и стала очень общительна. Она весьма подробно рассказала нам о зяте-стюарде, после чего переключилась на своих бывших постояльцев, студентов-медиков, долго описывала все их проступки, назвала их имена и вспомнила названия их больниц. Холмс слушал ее очень внимательно, время от времени задавая уточняющие вопросы.
– Насчет вашей сестры, Сары, – поинтересовался он. – Если вы с ней обе не замужем, почему не живете вместе?
– Ах, если бы вы знали характер Сары, вы бы так не удивлялись. Когда я переехала в Кройдон, мы попробовали жить вместе, но около двух месяцев назад нам пришлось расстаться. Я не хочу сказать ничего дурного о своей сестре, но с ней всегда было трудно ужиться. Саре просто невозможно угодить, к тому же она вечно сует свой нос в чужие дела.
– Вы говорите, она поссорилась с вашими ливерпульскими родственниками?
– Да, хотя когда-то они были лучшими друзьями. Она даже переехала туда, чтобы быть поближе к ним, но теперь от нее слова доброго о Джиме Браунере не услышишь. Последние полгода, которые она прожила здесь, она только и говорила о том, как он пьет и какой он ужасный человек. Я подозреваю, что она начала вмешиваться в его дела, вот он и высказал ей пару ласковых слов, с чего все и началось.
– Благодарю вас, мисс Кушинг. – Холмс встал и поклонился. – Так вы говорите, ваша сестра Сара живет в Воллингтоне на Нью-стрит? До свидания, и мне очень жаль, что вас коснулось это дело, которое, как вы говорите, не имеет к вам никакого отношения.
Когда мы вышли из дома, по улице проезжал кеб. Холмс остановил его.
– Далеко ли отсюда до Воллингтона? – спросил он кебмена.
– Всего около мили, сэр.
– Очень хорошо. Садитесь, Ватсон. Нужно ковать железо, пока горячо. Дело это очень простое, но в нем есть одна-две особенности. Кебмен, остановите у телеграфа.
Холмс послал короткую телеграмму и весь остаток пути сидел молча, откинувшись на спинку кеба и надвинув на глаза шляпу, чтобы защитить лицо от палящего солнца. Кеб остановился у дома, который почти не отличался от того, который мы только что покинули. Мой друг велел кебмену ждать и взялся за дверной молоток, но тут дверь неожиданно распахнулась и навстречу ему вышел хмурого вида молодой человек в черном костюме и сверкающем цилиндре.
– Мисс Кушинг дома? – осведомился Холмс.
– Мисс Кушинг очень больна, – ответил молодой человек. – Со вчерашнего дня она находится в состоянии острого нервного расстройства. Как ее врач я посоветовал ей ни с кем не встречаться. Приходите дней через десять.
Он натянул перчатки, закрыл дверь и зашагал прочь.
– Что ж, нельзя – значит нельзя, – ничуть не расстроился Холмс.
– Кто знает, может быть, она и не рассказала бы вам ничего нового.
