Ли Чайлд - Джек Ричер, или Личный интерес
– Шестьдесят лет – она умерла довольно молодой. Я со-жалею.
– Мы получаем то, что получаем, – сказал я. – Она не жаловалась.
– Отчего она умерла?
– От рака легких. Она много курила. Она была францу-женкой.
– Это Пер-Лашез.
– Я знаю.
– Далеко не всех здесь хоронят.
– Естественно, – сказал я. – Иначе тут было бы слишком тесно.
– Ну, это большая честь.
– Военная служба.
Скаранджелло снова посмотрела на могильный камень.
– На какой войне?
– Второй мировой.
– Но ей было пятнадцать, когда война закончилась.
– То были отчаянные времена.
– И чем она занималась?
– Она участвовала в Сопротивлении. Когда союзных летчиков сбивали над Голландией или Бельгией, их отправляли на запад через Париж. Работала целая сеть. Она провожала их от одной железнодорожной станции до другой, оттуда они отправлялись дальше.
– Когда?
– Главным образом в сорок третьем году. Говорят, она переправила восемьдесят человек.
– Но ей было тринадцать, – сказала Скаранджелло.
– Отчаянные времена, – повторил я. – Школьница – хорошее прикрытие. Она должна была говорить, что летчики – это ее братья или дяди, которые приехали ее навестить. Обычно их переодевали в крестьян или служащих.
– Она рисковала жизнью. И будущим.
– Каждый день. Однако она знала свое дело.
– Но эта информация отсутствует в вашем досье.
– Никто и не знал. Она никогда об этом не говорила. Я даже не уверен, что она рассказала моему отцу. После ее смерти мы нашли медаль. А на похороны пришел старик и рассказал нам о ней. Он был ее куратором. Наверное, теперь он уже мертв. Я не был здесь с тех пор, как ее похоронили. И камень увидел в первый раз. Наверное, его поставил мой брат.
– Он сделал хороший выбор.
Я кивнул. Скромный памятник для скромной женщины. Я закрыл глаза и вспомнил, какой видел мать живой в последний раз. Завтрак с двумя взрослыми сыновьями в квартире на улице Рап. Как раз когда пала Берлинская стена. В то время она была уже очень серьезно больна, но нашла в себе силы одеться и вести себя так, словно всё в порядке. Мы выпили кофе с рогаликами. Во всяком случае, мы с братом, а мама скрыла отсутствие аппетита за разговором. Она болтала о самых разных вещах: о людях, которых мы знали, о местах, где побывали, и о том, что там происходило. Потом она ненадолго замолчала и высказала два последних пожелания – всё как всегда. Словно материнский ритуал, который она проделывала тысячу раз. Она поднялась со стула, подошла к моему брату Джо сзади, положила ему руки на плечи и расцеловала в щеки, как всегда, а потом спросила: «Чего ты не должен делать, Джо?»
Джо ничего не ответил, потому что наше молчание было частью ритуала.
«Ты не должен решать все мировые проблемы. Только часть. Их слишком много».
Потом она поцеловала его еще раз, медленно подошла ко мне, встала за моей спиной, поцеловала меня в обе щеки, измерила своими маленькими руками ширину моих плеч, ощутила мои сильные мышцы, как всегда пораженная тем, что маленький ребенок вырос таким огромным, и, хотя тогда мне уже почти исполнилось тридцать, сказала: «В тебе сила двух обычных мальчиков. Что ты намерен с нею делать?»
Я не ответил. Наше молчание было частью ритуала. Она ответила за меня:
«Ты должен поступать правильно».
И я, по большей части, пытался, что иногда доставляло мне неприятности, а иногда медали. И в качестве маленького дара я похоронил вместе с мамой свою Серебряную Звезду[9]. Сейчас она находилась у меня под ногами, в парижской земле, на глубине шесть футов. Я представил, что ленточка сгнила, но металл все еще остается блестящим.
Я открыл глаза, сделал шаг назад и посмотрел на Скаранджелло.
– Ладно, теперь мы можем ехать.
Глава 19
В кабине самолета было тепло, поэтому я решил пощадить чувства Скаранджелло, снял испорченную куртку, сложил ее подкладкой наружу и положил на свободное кресло. Через сорок минут мы покинули воздушное пространство Франции и по диагонали пересекли Великобританию на высоте в восемь тысяч миль; дальше нам предстоял долгий полет через Атлантику. Путь по дуге большого круга. Мы поели то, что команда взяла в «Ле Бурже», потом улеглись на раскладываемых креслах, находившихся напротив, но не слишком близко друг от друга.
– Кто тот человек в костюме? – спросил я.
– Служба внешней разведки, глава подразделения по борьбе с терроризмом.
– Вьетнамец с автоматом «АК-сорок семь» – его человек?
– В каком смысле его?
– Еще один козел отпущения? Для газет?
– Нет, он настоящий. Он так и оставался в чердачном окне.
Я промолчал.
– Что? – спросила Скаранджелло.
– Вы же сами не хотите, чтобы я вам что-то говорил.
– Вы о том, что сообразит О’Дей?
– Я уверен, он уже сообразил.
– Тогда вы можете рассказать мне все без ссылки на источники.
– Что вы помните о Советах?
– Очень много.
– Они всегда оставались реалистами, в особенности когда речь заходила о природе человека, – сказал я. – И о качестве собственного персонала. У них была очень большая армия, из чего следовало, что средний пехотинец был ленивым и неумелым солдатом, не обладающим никакими существенными талантами. Они это понимали, как и то, что ничего не могут изменить. Вот почему, вместо того чтобы готовить своих солдат использовать современное оружие, они решили создать свое современное оружие так, чтобы оно оказалось доступным для пехоты. Радикальный подход.
– Хорошо.
– Отсюда «АК-сорок семь». Вот пример: что делает запаниковавший пехотинец, который оказался под огнем? Он хватает оружие и нажимает на спусковой крючок. Наши автоматы переключаются с предохранителя на одиночные выстрелы и на автоматическую стрельбу, что разумно и естественно, но русские знали, что в девяносто девяти случаях из ста их парни сдвинут селектор огня в крайнее положение, понапрасну выпустят первую обойму и останутся с пустым оружием уже в начале боя. А это плохо. Так что селектор огня на «АК» сделан так: предохранитель, стрельба очередями и в самом конце – одиночный выстрел. Неразумное и неестественное решение, но практичное. То есть стрельба очередями происходит по умолчанию, а одиночная стрельба – результат осмысленного выбора.
– Хорошо.
– И еще они знают, что за оружием не будут ухаживать так, как требуется, поэтому оно работает в любых условиях. Если ты нажимаешь на курок, автомат стреляет. Мы видели «АК-сорок семь», которые пролежали в земле в течение нескольких лет, так что приклад успевал сгнить, но они продолжали функционировать.
– Хорошо.
– И еще они знают, что их средний пехотинец не сможет поразить цель, расположенную дальше чем на расстоянии в двести футов. В таком случае зачем тратить деньги и придавать оружию точность? Поэтому «АК-сорок семь» в первую, во вторую и в третью очередь надежен, но точность стрельбы – его слабое место. Это оружие для ближнего боя. Практически пистолет. На улице, в городском квартале, с одного берега реки на другой.
– Иными словами, вы хотите сказать, что из «АК-сорок семь» невозможно сделать такой выстрел?
– Никаких шансов. Вы можете дать Котту, Карсону или Дацеву лучший «АК-сорок семь» из всех когда-либо сделанных, но они будут совершенно бесполезны на расстоянии в четыреста ярдов. Однако Хенкин убит выстрелом с расстояния в тысячу шестьсот ярдов, в четыре раза превышающего возможности «АК-сорок семь». На таком из «АК» не попасть даже в нужное здание. К тому же патрон очень мал, пуля попросту не долетела бы. Пришлось бы стрелять под углом тридцать градусов, точно бросок по дуге в бейсболе. Сначала вверх, потом вниз, как при полете артиллерийского снаряда. Такой выстрел сделать совершенно невозможно. Но даже если бы кому-то это удалось, пуля долетела бы до цели с такой малой энергией, что ее можно было бы отбить в сторону, как шарик от настольного тенниса. Она отскочила бы от геля, которым Хенкин покрыл свои волосы. Однако все произошло иначе – его голова разлетелась на части.
– И?..
– Это сделал не двадцатилетний вьетнамец с «АК-сорок семь».
– Но почему он оказался там?
– Вероятно, это было частью пакетного соглашения. Котт, или Карсон, или Дацев, или кто-то другой, нанял кого-то из местных. В Париже они вполне могли найти вьетнамца. У них здесь большая община. Уверен, что многие из них напряженно работают, водят такси или занимаются чем-то другим, но какая-то часть стала гангстерами. Они выпустили десять или двенадцать человек на улицу в качестве движущейся охраны для нашего стрелка, чтобы помочь ему сбежать. Я не сомневаюсь, что старик, который меня остановил, был одним из них. Он бежал мне наперерез. А на чердак, в качестве приманки, они посадили своего парня. Они устроили ему испытание, чтобы тот доказал свою смелость. Он должен хранить молчание после того, как его арестуют, и это будет означать, что он стал настоящим мужчиной. Могу спорить, что в его автомате нет бойка. Так они смогут без особых проблем вытащить его из тюрьмы.
