Эллери Куин - Тайна американского пистолета. Дом на полпути
— Сейчас подумаем, — откликнулся Эллери. — А как насчет нашего друга Джоунса?
Некоторое время Андреа молчала.
— Я бы не хотела… Я не видела Берка уже недели две.
— Боже правый! Если я послужил причиной расторжения союза века…
— Нет, я серьезно. Берк и я… — Андреа замолчала, откинула голову на верх спинки сиденья и стала смотреть на дорогу.
— Вы это серьезно?
— Куда уж серьезнее. Раньше я смотрела на это как на нечто само собой разумеющееся. О каком еще мужчине может мечтать девушка? Большой, — а я всегда имела слабость к большим мужчинам, — не слишком красивый, сложение — как Макс Баер, отличные манеры.
— Лично на меня впечатления принца крови он не произвел, — сухо высказался Эллери.
— Он сейчас не совсем спокоен. Хорошая семья, денег куры не клюют.
— И напрочь лишен серого вещества.
— Вечно вам надо сказать какую-нибудь гадость. Хотя, боюсь, это правда. Теперь я вижу, что все это были представления глупой девчонки. Думаю, это простительно, как вы полагаете?
— Думаю, да.
— Видите ли, — она улыбнулась невеселой улыбкой, — я и сама не намного от него ушла. Раньше.
Эллери некоторое время молча вел машину. Андреа снова опустила веки. «Дюзенберг» пожирал милю за милей и разматывал их позади непрерывной снотворной лентой. Эллери пошевелился:
— Вы забылись.
— Что?
— Если кто-нибудь, скажем Билл Энджел, надавит на вас, если продолжить эту тошнотворную метафору…
— О! — Она помолчала и вдруг рассмеялась. — Здесь я могу судить о себе по достоинству. Никому еще это не удавалось. Молоко человеческой доброты.
— Немного свернувшееся? — вкрадчиво протянул Эллери.
Она быстро выпрямилась.
— Что это все значит, Эллери Квин?
— А вы не знаете?
— И потом, при чем тут Билл Энджел?
Эллери пожал плечами:
— Прошу прощения. Я думал, мы играем по установленным правилам честности, но, вижу, ошибался.
Он не отводил глаз от дороги, а она — от его спокойного неподвижного профиля. Но через некоторое время губы Андреа дрогнули, она отвела взгляд.
— Отличный денек, не правда ли? — наконец вымолвил Эллери.
— Да, — глухим голосом ответила она.
— Небо голубое. Поля зеленые. Дорога белая. Коровы коричневые и красные — когда вы их видите. — Он помолчал. — Когда вы их видите.
— Я не…
— Я сказал: когда вы их видите. Не всем дарована такая возможность, знаете ли.
Она оставалась совершенно спокойной, и он подумал, что она не расслышала; он бросил на нее быстрый взгляд. Ее щеки были белее дороги. Пряди белокурых волос трепались на ветру и, казалось, уносились с ветром. Пальцы теребили шляпу на коленях.
— Куда? — грудным голосом спросила она. — Куда вы меня везете?
— А вам куда бы хотелось?
Глаза ее вспыхнули. Андреа приподнялась на сиденье; ветер с силой ударил ее, и она схватилась за верх ветрового стекла, чтобы удержаться.
— Остановите машину! Остановите машину, я вам говорю!
«Дюзенберг» послушно съехал на обочину и остановился.
— Остановились, — спокойно констатировал Эллери. — Теперь что?
— Поворачивайте! — крикнула она. — Куда мы едем? Куда вы везете меня?
— Посетить кое-кого, — все так же спокойно объяснил Эллери, — лишенного такого зрительного многообразия. Боюсь, эта несчастная может созерцать только кусочек неба с вашу ладонь. Мне подумалось, что было бы неплохо, если бы кто-то сегодня… встал на ее место… стал ее глазами… хоть на миг.
— На ее место? — прошептала Андреа.
Он взял ее руку; она лежала между его ладоней, безжизненная и ледяная.
Так они сидели довольно долго. Мимо пронеслась машина, потом молодой человек в небесно-голубой форме дорожной полиции штата Нью-Джерси медленно проехал на мотоцикле, оглянулся, повертел пальцем у виска и умчался, нажав на газ. Солнце нещадно палило; на лбу и носу Андреа выступили мелкие капельки пота.
Затем она опустила глаза и убрала руку. Она не произнесла ни слова.
Эллери завел свой «дюзенберг», и большая машина двинулась вперед в том же направлении, в котором двигалась прежде. Между бровей у него пролегла едва заметная складка.
* * *Амазонка в форме внимательно посмотрела на них, отступила в сторону и махнула на кого-то в полутемном коридоре крупной рукой, как у дорожного полицейского.
Они услышали шаги Люси прежде, чем увидели ее. Звук был ужасный: какое-то замедленное шарканье, в этом было что-то похоронное. Они напрягли зрение по мере приближения этого шарканья. В нос бил одуряющий удушливый запах: это была какая-то грубая смесь из карболки, кислого хлеба, крахмала, старой обуви, зловония умывальника.
Наконец появилась Люси. Ее безжизненные глаза чуть просветлели, когда она увидела их за разделительной железной сеткой, вцепившимися в сетку, как обезьянки в зоопарке. Они смотрели так напряженно и пристально, что могли сойти за театральных зрителей.
Шарканье ускорилось. Она вышла в своих неуклюжих сабо, протянув к ним вялые руки.
— Я так рада. Как это мило с вашей стороны. — Ее глубоко ввалившиеся глаза, полные боли, чуть не смущенно посмотрели на Андреа. — Я вас обоих имею в виду, — мягко добавила она.
На нее было больно смотреть. Было такое впечатление, что ее пропустили через стиральную машину и выжали всю прелесть прекрасного некогда тела. Кожа утратила тот особый оливковый тон и приобрела землистый оттенок, больше говоривший о смерти, чем о жизни.
Андреа не сразу смогла заговорить.
— Здравствуйте, — наконец выдавила она вместе с подобием улыбки. — Здравствуйте, Люси Уилсон.
— Как поживаешь, Люси? Выглядишь ты ничего, — проговорил Эллери, заботясь только об одном: чтобы ложь звучала как можно естественнее.
— Хорошо, спасибо. Очень хорошо. — Люси замолчала. По лицу ее вдруг пробежала тень: так смотрит загнанное животное, но она тут же взяла себя в руки. — А Билл пришел?
— Думаю, придет. Когда ты видела его последний раз?
— Вчера. — Она вцепилась бескровными пальцами в сетку. Лицо ее сквозь ячейки напоминало плохую гравюру, сделанную с фотографии, отчего получилось что-то размытое и двоящееся. — Вчера. Он приходит каждый день. Бедный Билл! Он так плохо выглядит, Эллери. Хоть бы ты поговорил с ним. Напрасно он так себя изводит. — Голос ее словно уплывал. Можно было подумать, что все, что Люси говорит, она говорит машинально, как нечто, лежащее на поверхности сознания, и произносит лишь для того, чтобы защититься от подлинных мыслей, одолевающих ее.
— Ты же знаешь Билла. Он страсть как любит о ком-нибудь заботиться.
— Да, — произнесла Люси тоном ребенка; на губах ее появилась призрачная улыбка, такая же слабая, как голос. — Билл всегда был таким. Он сильный. Он всегда на меня… — голос ее поднялся, упал, снова поднялся, словно удивленный собственным существованием, — хорошо действует.
Андреа хотела что-то сказать, но промолчала. Ее пальцы в перчатках тоже вцепились в ячейки сетки. Лицо Люси было близко. Пальцы ее на стальной проволоке вдруг сжались.
— Как с вами здесь обращаются? — торопливо спросила она. — Я имею в виду…
Люси медленно перевела взгляд на Андреа. Ее глубокие глаза, как и голос, словно были прикрыты стеклом, огораживая от реальности, свободы, внешнего мира.
— О, нормально, спасибо. Жаловаться не на что. Они добры ко мне.
— У вас достаточно… — У Андреа начали гореть щеки. — Я хотела спросить, я могу чем-нибудь помочь вам, миссис Уилсон? То есть что-нибудь, что я могла бы для вас сделать, принести, что вам нужно?
Люси с удивлением посмотрела на нее.
— Нужно? — Ее красивые брови сошлись на переносице, словно она пытается понять смысл слов. — О нет, что вы. Нет, спасибо. — И вдруг рассмеялась. Это был скорее милый смешок без малейшего намека на иронию или презрение, — совершенно естественный и добросердечный смешок. — Есть только одно, что мне нужно, только, боюсь, вам это не достать.
— Что? — с горячностью спросила Андреа. — Что угодно. О, как бы мне хотелось хоть чем-то вам помочь. Так что вы хотите, миссис Уилсон?
Люси покачала головой, снова улыбаясь слабой, отчужденной улыбкой.
— Чтоб мне вернули мою свободу. — По лицу ее снова пробежала ужасная тень и тут же исчезла.
Краска сбежала со щек Андреа. Эллери толкнул ее в бок локтем, и она машинально улыбнулась.
— О, — сказала она, — боюсь…
— Странно, где Билл? — Люси подняла глаза на дверь для посетителей.
Андреа на миг прикрыла глаза. Губы ее скривились.
— Я так хорошо устроила все в своей… в камере, — поделилась через некоторое время Люси. — Билл принес цветы, картинки и все такое. Это нарушение правил, наверное, но он взял и принес. Билл умница, он любит, чтоб все было хорошо. — Она взглянула на них чуть не с беспокойством. — Нет, правда, все не так плохо. Да и вообще, это же ненадолго, правда? Билл говорит, он уверен, что я скоро выйду — выйду, когда моя апелляция…
