Вэл Макдермид - Последний соблазн
— Что вам известно о моем деде? — спросил Манн.
— Мне известно, что с ним делали в замке Хохенштейн.
У Манна округлились глаза, и он еще крепче обхватил себя руками.
— Вы о чем?
— Его забрали из дома и обращались с ним как с животным. Мне известно об опытах, которые над ним проводились. Мне даже известно о пытке водой. Именем науки с ребенком творили страшные вещи. Наверно, он тяжело это пережил. — Тони видел, что его слова попадают точно в цель. Но с каждой фразой Манн все больше уходил в себя, а Тони, наоборот, требовалось вывернуть его наизнанку. — Наверно, вы дорого заплатили за то, что было сделано с ним.
— А вам какое дело? — враждебно спросил Манн, как человек, которому палец в рот не клади.
Тони мгновенно оценил ситуацию. Как бы он ни сочувствовал страданиям Манна, мягкий подход не мог сработать. Слишком много времени уйдет, прежде чем молодому человеку захочется облегчить душу. Пора штурмовать крепость.
— Я считаю, что по этой причине вы убивали моих друзей.
Манн прищурился и вобрал голову в плечи, как недоверчивая птица. Тони чуял запах пота, которого не могли перекрыть искусственные запахи.
— Ваш немецкий язык не настолько хорош, как вам кажется. В ваших словах нет смысла, — проговорил Манн в жалкой пародии на надменность. — Кто вы такой?
— Тони Хилл. Доктор Тони Хилл. Я психолог. — Он улыбнулся. Это было все равно что без страховки идти по канату на большой высоте. А ему все равно. — Все хорошо, Вилли. Я не враг.
Тони покачал головой. Ему послышался треск. Однако пока еще не было даже намека на желание исповедаться. Пора нажать на другие точки.
— Я не верю, что вы хотели именно этого. Наверно, вы хотели, чтобы кто-нибудь понял важность того, что вы задумали. Вы начали убивать не потому, что это вас возбуждало. Вы начали убивать, чтобы остановить их. Но если этого никто не понял, значит, вы напрасно потеряли время. Ничего не изменилось. Они будут продолжать опыты с человеческим сознанием. А вы будете в тюрьме. Или того хуже. Потому что они знают, что это делали вы, Вилли. И скорее рано, чем поздно, докажут это.
Манн издал звук, отдаленно похожий на смех:
— Не понимаю, о чем вы говорите.
Тони сел в высокое кресло перед штурманским столом. Секрет того, чтобы заставить таких людей, как Манн, раскрыться, состоял в правильной оценке их ответов, их реакций и, соответственно, смене тактики. С ними бессмысленно заранее писать сценарий. Он уже сменил курс, и Тони тоже пора было это сделать. Теперь лучшее оружие — мягкие уговоры. Ему следовало изобразить, будто сказанное было само собой разумеющимся.
— Можете все отрицать. Но за вами следили. Когда вы завтра или послезавтра вечером покинете баржу, они будут у вас на хвосте. Вилли, вам больше не позволят никого убить. Послушайте меня, у вас всего два выхода. Или вы остановитесь сами, или вас поймают. В любом случае ваше послание не будет услышано.
На лице Манна не дрогнул ни один мускул. Он пристально смотрел на Тони и тяжело дышал, не открывая рта.
Тони с искренним участием подался вперед:
— Вот почему я нужен вам. Я единственный человек, который понял, что вы хотели сказать. Давайте. Откройтесь мне. Я вас услышу. Люди будут вам сочувствовать. Они поймут вас. Они придут в ужас от того, что случилось с вами и с вашим дедушкой. Любой цивилизованный человек придет в ужас. Психологов заставят ответить за содеянное. Пусть они не говорят, что перестали совершать тот ужас, который превратил в пытку ваше детство. Вы победите.
Манн отрицательно покачал головой.
— Я знаю, почему вы все это говорите, — мрачно произнес он.
Над его верхней губой блестел пот.
— Потому что это почти конец. Вы совершили ошибку, разве не так?
В глазах Манна появилось сомнение. Он отвернулся, закусив нижнюю губу. И Тони понял, что наконец-то начал брать верх.
— Мария Тереза Кальве стала вашей ошибкой. Вы дали им повод воспринимать вас как любого другого психопата, помешавшегося на сексе. Они не поймут вас, потому что недалеки и попросту глупы. Наверно, вы думаете, что у вас есть шанс объясниться в суде, но поверьте мне, суда может и не быть. После того что вы сделали с доктором Кальве, им не надо оправданий, чтобы пристрелить вас как собаку.
Манн вытер пот над верхней губой, наконец-то показав свою слабость.
— Почему вы так говорите со мной? — спросил он с мольбой в голосе, и Тони понял, что ему необходимо ответить.
— Потому что это моя работа — помогать людям, которые загоняют себя в угол. Большинство, глядя на таких, как вы, думает, будто вы плохие. Или больные. Что же касается меня, то я вижу перед собой обиженного человека. Мне не дано отвести обиду, но иногда я могу помочь людям жить с ней.
Этого не надо было говорить. Манн оттолкнулся от стены и начал взволнованно мерить шагами крошечное пространство между переборкой и столом. Ощущение ранимости исчезло, уступив место опасному гневу. Слова он произносил, будто захлебываясь ими, руки то сжимал в кулаки, то разжимал.
— Проклятый психолог. Ты играешь словами. Ты пришел сюда, ты пришел ко мне, на мою баржу, и ты врешь. У тебя нет права. Вы все врете. Говорите, что хотите помочь. И никогда не помогаете. Из-за вас все только хуже. — Он умолк и шагнул к Тони, нависая над ним и перекрывая путь к двери. — Я бы мог сейчас убить тебя. Потому что я не верю тебе. Никто не знает, кто я. Никто не знает обо мне.
Тони постарался не показать, что его охватил страх, но он понял: какие бы мысли ни одолевали его там, на пристани, он очень хотел сохранить себе жизнь.
— Вилли, я знаю. Мне известно, что у тебя чистые мотивы, — проговорил он, чувствуя, как у него перехватывает горло, но осознавая, что у него один шанс на жизнь. — Ты понимал, что хотел сделать, и ты это сделал. Ты сделал достаточно, чтобы привлечь внимание. Позволь мне сказать вместо тебя. Позволь мне объяснить.
Манн отчаянно замотал головой:
— У меня отберут баржу. Лучше уж пусть пристрелят как собаку, чем отберут баржу.
Вдруг он прыгнул к Тони. В своем желании спрятаться Тони вскочил с кресла и бросился на пол, закричав от боли, когда коснулся дерева сломанными ребрами и разбитым плечом. Он съежился в ожидании удара, которого не последовало.
Тони не интересовал Манна. Его целью был ящик стола. Манн выдвинул его и, поискав в нем, вытащил большой нелепый револьвер. Буквально одно мгновение он с обожанием смотрел на него, а потом сунул дуло себе в рот. В бессилии, с ужасом Тони смотрел, как палец Манна нажимает на спусковой крючок. Однако громкого взрыва не последовало, послышался сухой металлический щелчок.
Манн вынул дуло изо рта и в изумлении уставился на него. В этот момент в рубку ворвалась Марийке, держа в вытянутой руке «вальтер». В долю секунды она оценила положение вещей: Тони на полу, Манн держит в руке револьвер. И она приняла решение.
Она нажала на спуск.
На этот раз кровь, мозги, кости разлетелись по безукоризненно чистой рулевой рубке «Вильгельмины Розен».
Все было кончено.
Эпилог
Им было что сказать друг другу; им так много нужно было сказать друг другу, что они не знали, с чего начать. И вообще, стоило ли начинать?
Встретились они на нейтральной территории. Сидели напротив друг друга в кафе в зале ожидания международного терминала в амстердамском аэропорту Схипхол. Мало того что это была ничейная полоса, так еще их свидание было ограничено во времени, ибо обоим надо было улетать.
Довольно долго они молчали, потому что молчать было легче, чем говорить. Носу Кэрол не суждено было стать в точности таким, как прежде, однако врачи из берлинской больницы неплохо поработали над ним. Синяки почти полностью сошли, однако припухлость около глаз осталась, словно Кэрол много плакала, прежде чем заснуть. На лечение Тони требовалось больше времени. Перебитые пальцы все еще болели, и ребра тоже постоянно давали о себе знать. Но все это было явлением временным.
Оба сделали все от них зависящее, чтобы справиться с физическим нездоровьем, но оба боялись, что душевные раны другого никогда не затянутся.
В конце концов Кэрол нарушила молчание:
— Помнишь, что напоследок сказал Радецкий?
Тони кивнул:
— Он победил, потому что ты никогда не освободишься от него?
— Да. — Кэрол помешала кофе в чашке. — Знаешь, он оказался не прав. Ему не удалось залезть ко мне в душу. Разве что в тело. А это не считается. Вот так. Это он не свободен. Потому что я залезла ему в душу. И он не победил.
Улыбка едва заметно коснулась губ Тони — и его глаз тоже.
— Я рад. Останешься в полиции?
— Это все, что я умею. Но с Морганом и его людьми работать не буду. Мне все равно, что он думает. Я не такая, как он, и не позволю, чтобы он убедил меня в обратном. Мне дали немного времени на раздумья по поводу того, чем я хочу заниматься и где хочу работать. А как ты? Будешь и дальше прятаться?
