Вэл Макдермид - Последний соблазн
Марийке уже на другое утро вылетела ранним рейсом в Кёльн. Наедине им удалось провести меньше часа, что неудивительно в том хаосе, и обе в своем тогдашнем состоянии были способны лишь на бессвязную беседу. Петру не покидало неприятное чувство, что им больше не вернуться к прежней легкости, и она уже жалела о потере.
Петра бесшумно вошла в гостиную и увидела сидевшего на диване Тони.
— Привет, — сказала она.
— Хороший день?
Петра сняла кожаный пиджак и повесила его на спинку стула.
— Много работы. Весь день мы разбирались с окружением Радецкого, чтобы найти побольше свидетелей. Мало кто хочет говорить.
— Все равно вы продвигаетесь, — заметил Тони.
— О да, у нас явный прогресс.
— Этого не скажешь о Марийке.
Петра вопросительно посмотрела на него:
— Ты сегодня говорил с ней?
Тони кивнул:
— Она звонила. Ей опять придется лететь в Кёльн, и она хотела знать, нельзя ли ненадолго остановиться в Берлине? Ни в контору, ни на мобильник она не прорвалась, поэтому позвонила сюда.
— И что ты сказал?
Тони улыбнулся:
— Я сказал, что ей стоит заранее договориться с отелем, поскольку я занял кровать, а вам обеим вряд ли понравится делить диван.
Петра почувствовала, что заливается краской:
— Когда она будет тут?
Тони посмотрел на часы:
— С минуты на минуту.
На лице Петры отразился ужас.
— О черт! Надо принять душ. Как я выгляжу?
— Думаю, она не обратит на это внимания.
— А я сама ничего не значу?
Петра бросилась в ванную комнату, но не успела добежать до двери, как зазвонил домофон.
— О черт!
— Слишком поздно, — проговорил Тони и подался вперед, тотчас поморщившись. — Пожалуй, мне пора прилечь.
— Нет, останься, — с несчастным видом скомандовала Петра. Она нажала на кнопку, открывая входную дверь, и тыльной стороной ладони вытерла рот. — Господи, до чего же я волнуюсь.
Потом проглотила слюну и пошла открывать дверь в квартиру. Она встала на пороге и начала прислушиваться.
Марийке появилась неожиданно, улыбаясь от уха до уха:
— Привет! Ничего, что я так?
Петра с жаром обняла ее.
— Я очень рада, — пробурчала она, уткнувшись лицом в волосы подруги.
— У меня заказан номер в отеле по совету Тони. Но сначала мне хотелось бы поговорить с вами обоими, — сказала Марийке, целуя Петру в уголок губ.
— С обоими?
Марийке кивнула. Тогда Петра взяла ее за руку и повела в гостиную. Все трое обменялись приветствиями, и Марийке посетовала на плохое состояние Тони, пока Петра открывала бутылку вина.
— Итак, — спросила она, — о чем мы будем говорить?
— Мне нужно быть в Кёльне, чтобы обсудить план дальнейших действий, — ответила Марийке. — Они следят за ним уже четыре дня, и пока получается так, что в газетах не было упоминания о Лейдене, я думаю, свое следующее убийство он надеется совершить в Голландии.
— Значит, вы продолжите наблюдение после того, как он пересечет границу? — спросила Петра.
— Именно это мы будем обсуждать завтра. Если он явится в Голландию, то завершать операцию придется мне. Я не хочу затягивать. Но пока он не сделает определенный шаг, у нас нечего ему предъявить, кроме косвенных улик. Поэтому мне нужна ваша помощь. Я подумала, может быть, у вас получше с идеями?
Петра встала и заходила по комнате:
— Давай посмотрим, что у нас есть. Есть машина, которую видел друг доктора Шиллинг, и машина с гамбургским номером возле дома, где убили доктора де Гроота, которая и навела нас на Вильгельма Манна. Еще есть масляное пятно на папке, которую он оставил у Питера де Гроота в кабинете…
— И ничего на остальных трех папках, найденных на других местах преступления, — мрачно вставила Марийке.
Не утратив присутствия духа, Петра продолжила:
— Еще морской узел, который тоже ведет к Вильгельму Манну.
— И тысяче других людей, — возразил Тони.
— Спасибо, Тони, — с насмешливой улыбкой отозвалась Петра. — Благодаря недельной работе речной полиции мы можем установить пребывание «Вильгельмины Розен» недалеко от всех четырех мест преступления, и это тоже ведет к Вильгельму Манну. Наш убийца использует псевдоним Хохенштейн. В списке, полученном Тони в замке Хохенштейн, указан Альберт Манн, которому удалось там выжить, несмотря на психологические эксперименты.
— Вчера позвонили полицейские из Гамбурга, — заговорила Марийке. — Они проверили Вильгельма Манна и обнаружили, что его дедушку звали Альбертом Манном и он родился в тот день, который указан в списке Тони из замка Хохенштейн. Умер он два года назад. Вроде бы несчастный случай, но если его внук — убийца, не исключено, что это тоже было убийством.
— Господи, ну почему же с такими уликами его не допросят в Кёльне? Я бы допросила, — сказала Петра.
— А смысл какой? — возразил Тони. — Вряд ли он заговорит.
— Что нам делать? — жалобно произнесла Марийке.
Воцарилось долгое молчание. Петра села на диван, и Тони вздрогнул. Скрипнув зубами, он сказал:
— Думаю, я мог бы его расколоть.
— Они не позволят тебе допросить его, — заметила Петра.
— Может быть, неофициально? Скажем, я и он, один на один.
Петра покачала головой:
— Нет. Ты не годишься. Ему убить тебя что сломать палку.
— Не такой уж я безнадежный, — сказал Тони. — Сегодня я много ходил. Действуют болеутоляющие. Я могу.
— Кажется, ты сказал, что он плохо говорит по-английски, — возразила Петра.
— Ich kann Deutsch sprechen, — произнес Тони.
Петра уставилась на него открыв рот:
— Об этом ты не упоминал.
— А ты не задалась вопросом, как я прочитал все ваши документы? — Наклонив голову, он благодарно посмотрел на Марийке. — С твоей стороны было очень предусмотрительно перевести тексты на немецкий язык, потому что голландский я бы не осилил.
— Все равно риск слишком велик, — сказала Петра.
— У нас есть выбор? Будем сидеть и ждать, когда он убьет еще кого-нибудь? — В голосе Тони послышалась злость. — Я занимаюсь этим делом, чтобы спасать человеческие жизни. И не могу сидеть сложа руки, пока серийный убийца на свободе, — с горячностью проговорил Тони.
— Марийке права. Это безумие, — стояла на своем Петра.
Тони отрицательно покачал головой:
— Будет одно из двух. Или полиция мне поможет, или я справлюсь один. Итак?
*С каждым днем он становился сильнее. Поначалу он зациклился на том, что насилие над Кальве было проявлением слабости, и это едва не погубило его. Много дней и ночей он боялся, что больше никогда не прогонит тьму. Но постепенно пришел к мысли, что совершенное им — правильно. Взяв ее, он показал свою власть. Теперь он понимал, что для достижения его грандиозной цели все средства хороши. Это внесло мир и покой в его душу. Головной боли как не бывало, и он почувствовал себя свободным.
Словно отражение его внутреннего покоя, пришла новость об открытии реки. Завтра он сможет возобновить работу. Просмотрев все газеты, облазив Интернет, он убедился, что никто не догадался о пересечении им границ, тем более об убийстве в Нидерландах. И он поверил, что его будущие жертвы не подозревают о нависшей над ними опасности. Если бы он позволил себе думать иначе, это разъело бы его душу и сделало непригодным для выполнения миссии.
Когда стало известно, что жизнь возвращается в свою колею, он послал электронное сообщение своей следующей жертве и договорился о встрече. Ему следовало быть осторожным на случай, если полицейские вознамерились устроить ловушку, нарочно не сообщая прессе о смерти де Гроота. Сначала надо удостовериться, что нет засады. За три дня он окончательно решил, что постучится в дверь в Утрехте. Профессор Пауль Мюллер заплатит за то, что не имеет права делать с другими.
Он оперся о поручень, глядя, как трепещет вымпел на утреннем ветерке. Это был пятый вымпел после смерти деда — постоянное напоминание о его достижениях. Приятно было поразмышлять о том, что он сделает с Мюллером. От одной мысли об этом кровь быстрее бежала по его жилам. Вечером он сойдет на берег и, возбужденный фантазиями об Утрехте, найдет себе женщину. У него несомненный прогресс.
*Кэрол смотрела в окно на набухшие красноватые почки. Она не знала, что это за дерево, да и не хотела знать. С нее было довольно и того, что, глядя на него, она успокаивалась. Время от времени врач-консультант о чем-то спрашивал ее, желая вызвать на беседу, однако игнорировать банальные вопросы оказалось не таким уж сложным делом.
Ей хотелось вернуть свою прежнюю жизнь. Ей хотелось оказаться там, где она была прежде, где предательство не было обыденностью и не использовалось одинаково бесцеремонно как теми людьми, которые провозглашали себя поборниками права, так и другими, знавшими, что идут по кривой дорожке. Ей хотелось оказаться там, где можно было бы забыть о том, что ее собственные союзники поступили с ней хуже, чем с ней поступили враги.
