Даниэль де Труа - Псевдоним(б). В поисках Шекспира
Гамнет умер как раз тогда, когда Уилл внезапно разбогател. Неужели это и есть цена богатства? Сейчас ему было бы девятнадцать…
Оглушенный внезапным грохотом, Шакспер схватился руками за голову и упал на колени: железные рукавицы лат ударили по шлему… Больно, ох как больно стало Уиллу. И чтобы хоть как-то унять эту боль, он принялся колотить себя по голове железными рукавицами. Вдруг на него кто-то навалился и прижал к полу. Это Бербедж, который не участвовал в третьей сцене, услышал грохот и бросился к Шаксперу.
– Уилл, что ты делаешь? На сцене все слышно. Зачем ты так гремишь? – зашептал Ричард.
Он поднял забрало шлема и посмотрел ему в глаза. Нет, Уилл не плакал. Ричарда поразил бессмысленный, остекленевший взгляд Шакспера.
– Уилл, ты меня узнаешь? Это я, твой друг Дик. Что случилось?
– Он пришел, Дик, он пришел за мной! Он хочет забрать меня, как забрал моего сына.
– Уилл, кто? Куда пришел?
– Ты видел? Там, в ложе Саутгемптона.
– А… – Дик немного успокоился.
Значит, Уилл не сошел с ума. Бербедж и сам заметил незнакомца с дамой, которая старательно прятала лицо. Наверное, Уилл решил, что это автор. Последнее время он так ревностно относится к настоящему Шекспиру, как будто верит, что он сам, и никто иной, автор всех этих пьес, которые прославили их театр. Но сейчас не до того. Вот-вот Дику самому выходить на сцену, а следом за ним выход Шакспера.
– Успокойся, Уилл. Саутгемптон предупредил, что приедет его друг с какой-то герцогиней. – Бербедж отчаянно врал, чтобы хоть как-то привести Шакспера в чувство. – Всё, вставай, Уилл, давай я тебе помогу. Пойдем к кулисам. Стой здесь и смотри на сцену. «Позорна слабость!» – как услышишь эти слова, сразу выходи, ты помнишь? После моего большого монолога. Всё, мне пора.
– Прихватывает крепко. Что, замерзли? – Эту реплику Бербедж произнес уже со сцены.
Закованный в доспехи Уилл покорно ждал. Он стоял там, где его поставили. В голове было пусто… Хотя нет, он беспрестанно повторял про себя только два слова: «Позорна слабость!» И голос в его голове звучал громко и ритмично, не оставляя места для других мыслей.
14 апреля 2011
Первые несколько дней после исчезновения Романова Александр не находил себе места. Оставалось только одно: погрузиться в работу и завершить исследование как можно скорее. Не то чтобы промедление было смерти подобно. Подобна смерти была вся его жизнь в последние четыре месяца.
Он ощущал себя героем какого-то безумного романа и одновременно с этим понимал, что именно к такому финалу должна была привести вся его предыдущая жизнь. Он сам подвел себя к той черте, за которой теряется ощущение реальности.
Он сам порвал отношения с родителями, лишился семьи, друзей, родины. Наконец, после блужданий по Европе и Африке, его занесло аж на противоположную часть земного шара – в Америку. Здесь он лишился последнего – всех своих конвоиров, а вместе с ними и надежды на то, что ему вернут всё, что он потерял… Обещали вернуть. При одном, правда, условии. И хотя надежды теперь почти не было, он всё равно хотел выполнить это условие.
Александр достал флешку. Из-за нее исчез, а возможно, и погиб Олег Романов, человек, с которым он не расставался все последнее время и который даже стал ему симпатичен. Вот она, эта страница, теперь наконец в хорошем разрешении. Это была четвертая страница Первого Фолио, на которой был напечатан портрет. За ней-то Сомов с Романовым и прилетели в Майами.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮПервая страница книги была пустой. На второй – стихотворение Бена Джонсона, обращение к читателю, посвященное то ли портрету, то ли автору. Какой-то один большой намек, если видеть в нем намеки, и простое порицание художнику-граверу за плохую работу, если намеков не видеть.
Третья страница – титульный лист. Сверху имя автора и название книги. И большой портрет Уильяма Шекспира в довольно странном камзоле. На одной руке передняя часть рукава, а на другой – задняя. Получается, что у автора книги две правые руки! Благодаря этому портрет получает вращательный момент, Шекспир как будто стремится вывернуться наизнанку или развернуться на сто восемьдесят градусов! Что ж, изнанка – так изнанка.
На первый взгляд это просто чистая страница, где сквозь недостаточно плотную бумагу просвечивает страница третья (титул). Но если чуть более внимательно к ней присмотреться, то становится ясно, что это не просто чистая страница. Александр смотрел на бляху или какой-то герб внизу по центру, который чем-то напоминал ему герб Советского Союза, и не находил ничего похожего на титульном листе. Лицо. Вроде бы тоже просто зеркальное отражение, просвечивающийся сквозь тонкую бумагу портрет. И этот акварельный или карандашный рисунок изображает какого-то грустного человека. Но самое главное – лицо этого человека живое, мало похожее на блестящую маску титульной гравюры.
Но самое удивительное, что на обороте титула было как минимум еще одно лицо…
Александру даже показалось, что на этом рисунке какой-то человек лежит в гробу и сжимает в кулаке жезл, которым тычет себе в грудь или в живот, в центр той самой то ли бляхи, то ли герба. Нужно разглядеть эту гербовую бляху повнимательнее…
Если же рисунок повернуть на девяносто градусов, то на нем различимы то ли фигурки, то ли куколки. Наверху, слева от самой верхней фигурки, явно изображена женщина с обнаженной грудью, которая повернула голову в сторону соседки. Справа от нее голова женщины, которая также смотрит на свою соседку. Слишком близко, прямо оргия какая-то!
Что еще здесь можно было увидеть? В исходном (неповернутом) варианте этот герб напоминал каменные ступеньки винтовой лестницы, уходящей вниз. В левой верхней четверти рисунка был даже черный крестик. Бред, пустое…
И тут Сомов увидел в самой верхней части изнаночного портрета еще одно лицо. Возможно, самое невнятное с точки зрения контуров, но два глаза со зрачками прописаны были четко. Один глаз – чуть левее центра квадрата. Не исключено, что лицо этого человека скрывает треугольная маска и видны остаются только глаза.
На четвертой странице с помощью водяных знаков было напечатано самостоятельное изображение – запрокинутая назад и чуть влево голова. Возможно, это женщина или ребенок, возможно, пересечение случайных линий. Он то видел лицо удивительно четко, то не видел ничего, кроме правого глаза. А в правой верхней части рисунка какие-то куколки, детские игрушки.
Неужели всё это только детские игрушки, спрашивал себя Сомов, неужели теща права? Но сейчас он слишком далеко зашел, чтобы остановиться… Стоп, а эта козлоподобная рожа в правой трети и верхней половине треугольника? Да тут целый театр образов…
19 июня 1604
Тяжелые мысли, которые и раньше мучили Уилла, после вчерашнего представления «Гамлета» стали преследовать его неотступно. Перед его внутренним взором разыгрывалось представление целого театра, проходили различные образы. Неужели все это правда, думал он, но его размышления были прерваны осторожным стуком.
Уилл не помнил, как доиграл свою роль. Хорошо еще, что последний его выход на сцену был в середине трагедии, да и текста у него было немного. Тяжелее всего было играть первую встречу с Гамлетом. Там были длинные монологи, и как ему удалось их произнести – загадка. Все-таки сцена – это волшебное место: всё, что бы ни происходило в твоей личной жизни, отодвигается на второй план, когда ты выходишь на подмостки и на тебя нацелены две тысячи пар глаз. Единственное, что спасло его от провала, так это то, что он больше не смотрел в эту проклятую ложу, хотя временами ему очень хотелось хоть краешком глаза взглянуть туда.
Впервые в жизни Уилл по-настоящему почувствовал себя артистом. И тут же подумал, что ведь он на самом-то деле актер посильнее Дика Бербеджа: тот только на сцене играет… Сам Уилл играл в жизни, играл роль гения, представлял для десятков тысяч современников гениального автора. Вот это игра!
Уилл даже повеселел, но вспомнил графа, сидевшего в ложе Саутгемптона рядом со своей соседкой, и опять помрачнел. Тут-то в дверь и постучали.
– Хозяин, ваша жена здесь, в Лондоне, я ее выследил! – выпалил Энди, как только Уилл впустил его и усадил на стул в комнате.
Юноша хотел поскорее похвастаться своими успехами на поприще сыска, но неожиданно получил от Шакспера такой удар по зубам, что свалился со стула и упал навзничь.
– Молчать! – не помня себя от ярости закричал Шакспер в ухо Энди, пытавшемуся закрыться от ударов. – Кто тебя спрашивал?! Какого дьявола ты лезешь со своими сообщениями! Дурак!
Видя, что Энди не шевелится, Уилл поднял упавший стул и тяжело сел на него. Он обхватил голову руками и закрыл глаза. Через минуту он наконец пришел в себя. Взял из шкафа бутылку виски, открыл ее и налил себе полстакана.
