Фридрих Незнанский - Рекламная любовь
И она действительно спустилась к нему ровно через полчаса. Они вышли во двор. Там, за трансформаторной будкой, была их скамеечка. Никому не видная, уютная скамеечка. Сережа достал из рюкзачка детское пикейное одеяльце, заботливо расстелил.
— Садись.
— Это твое? Из детства?
Сережа неопределенно кивнул, опасаясь насмешки.
— Хорошо, что захватил. Ты у меня заботливый, — ласково проговорила Маша и села. Сергей просиял, опустился рядом, осторожно обнял Машу. Она держала спину прямо, не поддаваясь его объятию.
— Что ты? Что ты, Маша? — Он заглядывал в ее лицо.
— Сереженька, я так больше не могу. Так нельзя.
— Что?
— Ну зима же, Сереженька. Холодно! А я хочу, чтобы было тепло. И чтобы я могла куда-то прийти. Это обязательно, понимаешь? Сколько же можно? Вот сейчас я из ванной, распаренная и на мороз… Я же простудиться могу…
— Мы в кино ходим. Там тепло, — глупо ответил Сережа.
— Ах, что кино? — как воспитательница на слова недоумка вздохнула Маша. — Это же не дом. И потом, не все же тратить на кино деньги, которые она дает тебе на завтраки. И этот угол… И ждать тебя по утрам, когда все уйдут… А вдруг кто-то вернется? Помнишь, так уже было. Александра забыла зонтик и вернулась в самый неподходящий момент… Ну что мы все бродим по улицам, сидим во дворах?.. Целоваться на морозе холодно!
— Мне с тобой всегда тепло. Всегда и везде.
— Это тебе тепло, а мне холодно…
— Не надо так… Не говори так… Это неправда. То есть это, конечно, правда… Но ведь я тебя люблю! И ты меня… любишь. И мы часто бываем одни, совсем одни… Нам еще здорово везет! Я иногда удивляюсь, как нам везет… И ты знаешь, ведь я все могу… Все-все. Правда! И знаешь, счастье ведь в каждом из нас, не в обстоятельствах, понимаешь… Вот я люблю…
— Ну да, ты любишь… Я забыла. Дай, посмотрю на тебя. Ты еще ребенок. Мой любимый мальчик. А я злая. Я плохая, испорченная. Хотя… Кто знает. Ты говоришь, что без всего можешь прожить. Но ведь ты не знаешь, можешь ли без этого прожить! Ты живешь дома, понимаешь? Д о м а. Мама тебе ужин готовит. Постельку расстилает. Одевает тебя. Что молчишь?
— Я… Я уйду, если ты хочешь! Я завтра же уйду! Я тебе уже говорил…
— Ах, перестань! Ты же умненький, зачем говорить глупости? Никуда ты не уйдешь, милый. Ты привык. Ты, солнышко, гораздо больше без этого не можешь, чем я. Тебе не уйти…
— Уйду!
— Ну что ты! Ну вот и обиделся. Какой ты еще ребенок! Ну не ребенок. Я пошутила… Я же ласково… Ну дай я тебя поцелую. Вот сюда и сюда… Ну, наклонись…
Сережа упрямо вырвался из ее рук.
— Все равно завтра же уйду! Не потому, что ты… А вообще…
— Ну куда же ты уйдешь, Сережа? Ко мне, за шкафы? Да кто же тебя туда пустит? Александра? Ее папаша? Да они нас обоих выгонят, понимаешь? Главное, зачем тебе уходить? Для меня? Мне это не нужно! И почему, собственно, ты должен уходить? Ты прописан, имеешь все права, — она тихонечко рассмеялась. — Знаешь что? Ты же можешь… Ты можешь привести меня… — она смотрела в сторону и продолжала говорить, все посмеиваясь, как будто говорила в шутку: — Ты вполне взрослый человек и можешь привести к себе любимую женщину, а что? У тебя же отдельная комната… Правда, маленькая, ну и что?.. Ты приведешь меня и скажешь: вот, мы решили… Представляю, какое будет у нее лицо!
Маша продолжала хохотать, но вдруг всхлипнула и затихла.
— Ну что? Что молчишь… Что, не приведешь? Слабо ведь… А то приведи. Заживем. Отдельно, законно.
— Не надо, не надо так говорить, прошу тебя… Ты же знаешь…
— А что я такого сказала? Что — не надо? Что я такого знаю?! А если я хочу к тебе прийти?! Почему же я не могу?! Почему?
— Ты сама знаешь. Это будет не жизнь…
— Почему же — не жизнь? Она ведь у тебя умная, благородная, сдержанная. Слова лишнего не скажет. Почему же не жизнь? — Маша помолчала и продолжила дрожащим голосом, глотая слезы: — Я вот иногда мечтаю, чтобы она была стерва. Чтобы, к примеру, сахар считала или яйца… Да я бы счастлива была… А, собственно, чем она такая уж хорошая? Не перебивай, знаю, знаю… Но ведь это выгодно, быть такой хорошей. Она ведь тебя этим и держит. Ты же ее боишься! Не любишь — боишься! Будто я тебя отнимаю. В этом-то все и дело, если разобраться! Это ведь не любовь, а чувство собственности: мое, никому не отдам! Что молчишь? Я знаю, ты сейчас думаешь так же, как она. Вы похожи.
— Я на отца похож.
— Перестань! Я не о лице говорю, и ты прекрасно понял!
— Д-да, — пробормотал Сергей. И Маша сразу смягчилась.
— Ты все-таки удивительный! — пропела она. — Только ты можешь так ответить «да». Немного набычившись, но так… За душу берет. Ведь никто, никто не знает, какой ты на самом деле! Ты еще маленький, не обижайся, маленький, правда. А какой же ты будешь, когда повзрослеешь? Господи, все с ума будут сходить! А я буду гордиться — это мой! Буду или нет? — заглянула она ему в глаза.
Сережа даже чуть отпрянул. Так властно, требовательно мерцали в темноте ее глаза.
— Будешь, — не очень понимая, о чем она, ответил он.
— Ну и хорошо! — она рассмеялась, прижалась к нему.
Они целовались. Так долго, что у Сергея закружилась голова.
— Ну все, все, хватит, — она ласково провела по его щеке. — Да, совсем забыла… У меня ведь день рождения скоро..
— Я помню! — с жаром воскликнул Сережа. — Давай пойдем куда-нибудь!
— Куда? Куда же мы пойдем, дурачок?
— Ну… К ребятам моим в общагу…
— Не хочу я туда! — резко отстранилась Маша. — Там твои придурки… Будут смотреть на меня, как… Не хочу!
— Ну хорошо, можно у тебя…
— С Александрой? С ее папашей чокнутым? Нет уж, уволь, они мне и так надоели дальше некуда…
— Хорошо, пойдем в ресторан! — храбро заявил Сергей.
— На какие шиши? Да и вообще… У меня платья нет.
— Как же? А синее? Оно очень красивое и так тебе идет.
— Нет больше синего. Надька на него соус пролила. Это она специально!
— Зачем? Вы же подруги…
— Она мне завидует. Тому, что я красивая. Тому, что ты у меня есть. Знаешь, как она говорит? «Сколько ты еще будешь с этим сосунком возиться? Он же типичный маменькин сынок!» А я ей отвечаю: «Дура ты, Надька! Ничего не понимаешь»…
— Я достану денег! — вскричал Сергей.
— Перестань, не нужно… Ты меня не слушай… Я ведь тебя люблю… Люблю, а вот еще и платье нужно… Люблю, а пойти нам некуда… И ты ведь ничегошеньки не можешь. Даже не задумываешься для приличия, настолько не можешь!
— Не надо! Только молчи! Я достану! Ты купишь новое платье! И мы пойдем в ресторан!
— Прости, милый, не сердись… Я не хотела… Господи, не хочу я в ресторан. Я хочу с тобой дома быть, понимаешь, дома! Чтобы у нас был свой дом и чтобы никто нам не мешал. Где он, дом?
Она отвернулась. Сергей отчаянно прокричал:
— Я решу! Я все решу, честное слово! И денег достану, и вообще…
— И мы летом на юг поедем? Я никогда не была на море…
— Поедем! — воскликнул Сергей. — Господи, деньги! Разве дело в деньгах? Хорошо, я переведусь на заочный, пойду работать. Все у нас будет, слышишь? — с отчаянием проговорил он.
— Тихо, тихо, маленький… Ну что ты так? Я верю, все будет… Я подожду немножко… До лета еще четыре месяца… Все будет хорошо. И в ресторан пойдем, я немножко накопила. А потом ты что-нибудь придумаешь… Ты не слушай меня, когда я такая… Это от неустроенности, — и, помолчав, тихо и жестко произнесла: — Или, наоборот, слушай… Потому что я от безысходности черт знает что натворить могу…
Он по-щенячьи уткнулся носом в ее холодную щеку, развернул к себе, прижал крепко-крепко.
— Я тебя не отдам. Никому, слышишь? — прошептал он в пахнущие морозом волосы.
Глава 8
ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ
В кабинете Турецкого проходило первое рабочее совещание в связи с расследованием уголовного дела, возбужденного по факту гибели граждан Трахтенберга, Шатрова, Сидихина и неизвестного мотоциклиста.
За длинным столом сидели оперативники, следователи, эксперты-криминалисты. Присутствовал, разумеется, и Грязнов.
Начальный этап расследования включал анализ первой информации о самом происшествии, о его жертвах и об убийце. На основании этого анализа и рождались версии.
Только что следователь Задохин живописал присутствующим общую картину происшествия, тыкая карандашом в схему, отображавшую местоположение участников трагического события.
— Таким образом, — закончил он, — взрывное устройство находилось в сумке, которую киллер, видимо, держал между ног. И когда светофор дал «красный», парень положил взрывное устройство на крышу «вольво». Это подтверждают все свидетели, находившиеся в непосредственной близости к «вольво». Из этого следует, что, первое: киллер знал, каким маршрутом будет двигаться «вольво». То есть знал, какой дорогой Трахтенберг ездил с работы домой. Второе — знал, в какое время в этот день бизнесмен покинул свой офис, а он покинул его раньше, чем обычно, на целый час в связи с днем рождения. Третье: киллер знал, что Трахтенберг сидит в первом автомобиле, а не в джипе сопровождения, и, наконец, четвертое: киллер знал, что на данном перекрестке почти всегда горит «красный».
