Светлана Алешина - Когда зацветет папоротник
Что оставалось делать? Обмануть воевод, как Разин делал не раз в прошлом, как еще обманет и в будущем. Вот что отвечал Разин воеводам в Астрахани. «Товары, — говорил он, — у нас раздуванены, после дувану у иных проданы и в платье переделаны, отдать нам нечего и собрать никак нельзя…»
Гол, мол, как сокол! Это после персидского-то похода! О котором легенды на Дону ходили, и многих эти легенды вдохновляли отправляться в войско Разина за новой добычей.
Что предпринял хитрый Разин? Он тайно через Черные земли отправил добычу с небольшим отрядом, чтобы схоронить ее до его прихода. А сам был пропущен на Дон, убедив воевод, что ничего ценного у его войска не осталось. На Дону он возбудил казаков рассказами о захваченной в Персии и в Астрахани, но не поделенной, или не раздуваненной, как тогда выражались, добыче. Ему нужно было собрать большой отряд, чтобы идти на Волгу.
Именно на Волге он и приказал спрятать персидскую добычу до своего прихода. Посланные им казаки через Черные земли двинулись вдоль Волги, обошли Царицын и, захватив лодку, поднялись по Волге до Змеевых гор.
Здесь, по предварительному уговору с Разиным, и запрятали они персидскую добычу.
А богата ли добыча была, это можно уточнить по астраханским летописям, которые приводит все тот же Соловьев. В Астрахани про Разина говорили: «По истине Стенька Разин богат приехал, что и невероятно быти мнится: на судах его веревки и канаты все шелковые и паруса также все из материи персидской шелковые учинены». Сергей Иванович перевел дух, строго на нас посмотрел и сказал очень серьезно:
— Я, конечно, не смогу оценить стоимость разинской добычи ни в деноминированных рублях, ни в долларах. Но можете мне поверить на слово, это будет не мало. Любой капитан Флинт из Карибского моря мог бы позавидовать такой богатой добыче, как разинские трофеи, захваченные им в походе на Персию.
— Вы, я вижу, серьезно занялись историей, — улыбнулась я.
— Я серьезно занялся поисками клада Степана Разина! — возразил мне Сергей Иванович. — И теперь я знаю, ради чего я это делаю!
— Значит, по-вашему выходит, что человек, сидящий на обрыве, не сам Разин, а один из посланных им казаков? — спросила я.
— А вот и нет! — возразил Кряжимский. — На картине изображен именно Степан Разин. Он, атаман, по неписаному закону этих разбойников, полностью распоряжается добычей до тех пор, пока она не поделена.
— Я все же не понимаю, — сказала я, — зачем нужно было писать картину, да еще так сложно зашифровывать сведения о спрятанной добыче, если не предполагалось все это хранить долго? Максимум — несколько месяцев.
— Разин не мог об этом знать, когда отправлял этот маленький отряд с большой добычей, — упрямо настаивал на своем Кряжимский. — Новый поход на Волгу мог состояться и через год, и через два, а за такой срок не только добычу, саму Русь разграбить можно!
— Ладно, — сказала я, — объясните тогда, в рамках вашей версии, почему люди на картине, тела которых образуют стрелку, мертвы?
— С этим связана еще одна загадка этой картины, — сообщил нам Сергей Иванович. — Мы не знаем и никогда не узнаем, что произошло с посланными Разиным людьми на самом деле. Остается только строить предположения и принять из них то, которое покажется нам наиболее правдоподобным.
— Например? — спросила я.
— Например, после того, как они спрятали добычу, их схватили, — сказал Кряжимский. — Это могли сделать стрельцы тарасовского воеводы, если до него дошли сведения о тайной миссии, с которой отправил Разин своих людей на Среднюю Волгу, или один из патрульных отрядов, по приказу из Москвы следящих за передвижением разинского войска.
Каким способом разинские эмиссары могли передать сведения о том, где спрятана добыча, пославшему их атаману? Письмо в любом случае — вещь ненадежная, даже если оно будет зашифровано.
И тут в одну из этих крестьянских разбойничьих голов приходит гениальная мысль — нарисовать картину, к которым на Руси относились с трепетом, все еще видя в них связь с иконами. Нужно было только зашифровать данные о кладе на картине, с чем, по-моему, художник того времени вполне справился.
Он знал, что Разин не оставит мысли о возврате своей персидской добычи. И будет искать. Для того, чтобы Разин непременно обратил внимание на его произведение, автор этой шифровки изобразил на картине его самого. Не надеясь, что ему удастся придать внешнее сходство с оригиналом, он написал его в позе сидящего на троне человека.
Присмотритесь внимательно к его позе. Рома совершенно справедливо указал на ее неестественность. А теперь мысленно подставьте под этого человека трон. Поза тут же приобретет естественность.
В сочетании с грубыми чертами лица и явно казацкой одеждой это служит намеком — сие живописное послание адресовано человеку, облеченному своими сподвижниками властью верховного правителя, но он, конечно, не принадлежит к царствующей фамилии.
Тут нужно не забыть один момент. Разин стремился быть царем и даже требовал от государя Алексея Михайловича, чтобы тот сделал его государем казанским и астраханским, то есть фактически дал ему власть над всею Волгой. Возможно, царь на это и пошел бы и даже выдал бы ему двадцать бочек золота, которые тот требовал «на войско», если бы Разин не выдвинул совершенно неприемлемого для царя требования — оставить Никона патриархом и выдать восемь ближних царских бояр, которых Разин умыслил казнить за их грехи…
Еще один дополнительный штрих — изображение беркута — сильного степного хищника. Возможно, вы не знаете, но у беркутов есть одна особенность — они не размножаются в неволе. Это не могло не быть известно в семнадцатом веке, когда беркутов часто ловили и обучали охоте на лис, зайцев, коз и оленей.
— У вас есть и другие объяснения? — спросила я Кряжимского.
— Конечно! — ответил тот. — Сколь ни давно произошла эта история, а человек мало изменился с тех пор, и я имею веские основания предполагать, что по сегодняшней меркантильности и стремлению к обогащению, характерных для наших современников, можно составить верный психологический портрет человека того времени. Я хорошо представляю себе страсти, которые его обуревают, когда ему представляется случай завладеть огромным по тем временам богатством. Это вполне, я думаю, достаточный повод для того, чтобы умертвить своих спутников и стать единственным обладателем информации о том, где спрятана добыча.
— Ну а зачем же в таком случае рисовать картину? — спросил Ромка. — На память, что ли?
— Вот именно — на память! — воскликнул Кряжимский. — Ведь воспользоваться богатством сразу этот человек не смог бы. Разин должен был хорошо знать тех людей, кому доверил персидскую добычу. И если бы ему стало известно, что из них в живых остался только один, да еще и неожиданно разбогател после этого, он сразу понял бы, что его обманули. А гнев атамана был страшен, в этом, я надеюсь, вы не сомневаетесь. Хитрому предателю оставалось только хорошо спрятаться, чтобы атаман подумал, что все его посланники убиты или государевыми слугами, или просто лихими людьми, которых в те времена и без разинских разбойников хватало. И ждать.
— Чего? — спросил Ромка.
— Пока Разина не убьют, — ответила я вместо Кряжимского. — Любому здравомыслящему человеку даже в те времена ясно было, наверное, что это должно было произойти скоро, в течение ближайших лет.
— И произошло в самом деле, — подхватил Кряжимский, очень довольный моей поддержкой. — Всего через два года. 6 июня 1671 года он был доставлен в Москву и четвертован на площади перед Кремлем.
— И у вас есть надежда, — спросила я, — что спрятанная человеком, который обманул Разина, добыча до сих пор лежит на том же самом месте и дожидается, пока вы ее найдете? Ведь этот анонимный предатель дождался своего часа: Разин был казнен и для него открылась дорога к обладанию украденным у разбойничьего атамана богатством.
— Возможно, что мы найдем только следы того, что сокровища когда-то там находились, — Кряжимский ткнул пальцем в островок на картине. — Но мне кажется, что предатель вряд ли пережил атамана. Разин не такой простак, чтобы легко поверить в исчезновение богатства, которое он добывал в драках с персами, проливая свою кровь и теряя своих людей. Он наверняка разыскивал тех, кого он послал схоронить персидскую добычу. И я не сомневаюсь, что ему удалось найти предателя.
— И вернуть украденную добычу, — вставила я. — А мы опять остаемся с носом!
— С носом мы останемся только в том случае, — возразил Сергей Иванович, — если сейчас откажемся от поисков. Прежде ты, Оля, всегда пыталась использовать все шансы, которые давала тебе судьба.
— Я, Сергей Иванович, прежде всего — редактор газеты, — ответила я. — И должна думать прежде всего о ее судьбе, а не заниматься поисками мифических сокровищ. Вы же знаете, с каким трудом нам удается каждый раз найти материал для номера. Я должна думать о том, какое новое журналистское расследование проводить, чем зацепить читателя, привыкшего, что мы всегда преподносим ему сенсацию, а вы меня заставляете тратить время на какие-то детские игры!
