Александр Аде - Зима мести и печали
Воспоминания об одиннадцати днях ненужной суеты толкаются в башке, точно продолжается путаница сна. Все старания попусту, уперся я рогом в железобетонную стену.
Остается одно: ждать знаков Судьбы.
Днем выхожу на улицу и шагаю по направлению к центру города. Сеются мелкие, почти неуследимые снежинки. Временами порывы стылого ветра наотмашь колюче бьют по лицу, баламутят снег, заставляя его ходить волнами, сметают с сугробов и крыш снеговую пыль. Потом снова затишье и неспешное кружение махоньких кристалликов снега.
Прогуливаюсь по улочке имени Бонч-Бруевича, с любопытством зеваки пялюсь на смастаченные в человеческий рост скульптурки барышни и гусара. Рядом с ними любит фоткаться накачавшийся пивом молодняк. Девчоночки, хохоча, обнимают усатого вояку, а пацаны – его подружку, норовя облапить тонкую талию и пышный задок. Сейчас железная парочка застыла одиноко и уныло. Шляпу и плечики дамы, кивер и ментик кавалера украшают снежные сугробики. Зябко даже глядеть на этих несчастных истуканов.
Ощущаю справа от себя чье-то присутствие, невольно кошусь в ту сторону и вижу Марину, первую свою любовь и подругу жизни. Она улыбается.
– Как дела? Когда мы встречались в последний раз, ты был женат и счастлив.
– Сейчас не женат, что касается счастья, то оно, как известно, понятие философское. А что у тебя?
Сняв перчатку, демонстрирует золотое колечко. До чего они все любят хвастаться, что замужем, даже если спутник жизни полное дерьмо! Самые умненькие гордятся штампиком в паспорте как величайшим достижением.
А перстенек со здоровущим бриллиантом, не считая россыпи алмазиков. Можно не сомневаться, это не фианиты – Марина не из тех, кто будет носить дешевку. Шубейка и шапчонка на ней норковые, беленькие, как у Снегурочки.
– Поздравляю. Судя по прикиду, твоя вторая половинка вполне способна обеспечить первую.
– Глупая ирония. Ты же знаешь, я не из хищниц. Уже одно то, что я выскочила замуж за тебя, – ехидничает она, – свидетельствует о многом. Меня интересует личность. Но так уж совпало: человек, который мне встретился, оказался вполне состоятельным.
– Он что, нефть качает… в свой карман?
– Твоя жалкая язвительность абсолютно неуместна. Он занимается продвижением высоких технологий.
– И много продвинул?
– Дорогой, ты стал невозможен. Или ревнуешь? Вот было бы забавно. И это после обоюдовыгодного развода и стольких лет разлуки… Впрочем, возможно тебя послала судьба. Давай пройдемся.
Не спеша шагаем под снегом.
– У моего мужа двое детей от прежнего брака…
– Всего-то?
– Давай без ерничанья. Он порядочный человек и жену ради меня не бросал. Она умерла года за три до нашего знакомства… Теперь слушай. Сын Рудика… Только не надо ухмыляться. Да, моего мужа зовут Рудольфом, а по-домашнему Рудиком… Так вот, его сын – отрезанный ломоть. Жил отдельно, в родительском доме практически не показывался. Типичный представитель «золотой» молодежи: праздность, тусовки, секс, алкоголь, наркотики. Отец и урезонивал его, и лечил – бесполезно.
Примерно месяц назад парень пытался вытряхнуть из Рудика очередную порцию денег. Тот отказал наотрез. А назавтра в доме обнаружилась пропажа драгоценностей. Рудик, естественно, подумал на сына, вызвал его и высказал все, что о нем думает. Вышла безобразная сцена. В тот же день мальчишка покончил с собой, оставив записку: «Папа, я не виноват».
Можешь представить, что случилось с мужем! До сих пор не находит себе места. Прошу, тряхни стариной, найди вора. Не сомневайся, твои труды не останутся без вознаграждения.
– А вот последняя фраза – лишняя. Поехали, разберемся на месте.
– Мы живем рядышком, – она улыбается, довольная: утерла мне нос.
И верно, жительствует Марина неподалеку от площади. Этот комплекс элитных домишек возник недавно, прежде тут чернели вросшие в землю избенки. В квартирке комнат никак не меньше пяти – вот где раздолье в прятки играть.
Бледно-желто-бежевая гостиная. Утопаем в кожаных объятьях дивана. Приглядываюсь к своей былой любви. По-прежнему красива и стройна, но годы изменили ее не к лучшему: надменное лицо увяло, губы поплыли, волосы стала подкрашивать в цвет меди. Стареем-с.
– Ну, – говорит Марина, – задавай свои вопросы.
– О’кей. Кто в вашем теремочке живет?
– Муж, я, – Марина загибает пальцы, – восьмилетняя дочка мужа. Затем – племянница мужа, ее мать спилась и недавно, около полугода назад, умерла. Этой пятнадцать. Противная, наглая тварь. Вот от кого жди любой пакости… Наконец, наша трехлетняя дочурка. Что касается прислуги – няня, гувернантка и домработница.
– Что похитили?
– У меня – серьги, колье, браслет и два перстня, все с бриллиантами, у племянницы – прелестный гарнитур: сережки и перстенек с изумрудами, муж балует эту дрянь сверх всякой меры… Наконец, у моей падчерицы украли золотые сережки – знаешь, такие, шариками, и серебряное колечко.
– В вашей семейке, гляжу, на камушках не экономят. Неужто стянули все побрякушки?
– В том-то и дело, что нет. Не тронули мой перстень с большим черным сапфиром. Очень дорогой.
– А он что, хранился отдельно?
– Пойдем, покажу, – в золотисто-карих глазах Марины появляется непонятный блеск.
Направляемся в гламурную ультрамариново-лазоревую спальню. Вот уж не подозревал, что Марина падка на рюшки-финтифлюшки. Как ни странно, при виде места, где когда-то любимая мною женщина спит с другим, испытываю нехорошее чувство.
На прикроватной тумбочке – изящная резная шкатулка (темное дерево и перламутр). Марина открывает ее. Пустая.
Отпирает верхний ящик тумбочки, достает другую шкатулку, вынимает три перстенька, один из которых посверкивает камушком, черным, как прозрачный уголек.
– То есть, – уточняю я, – одна твоя шкатулка – на, а другая – в тумбочке? И ту, что в – не тронули.
– Видимо, у похитителя не оказалось ключа.
– А где хранились девчачьи украшения?
Марина заводит меня в типичную подростковую берложку. Перебрав шмотье и безделушки, разглядываю здоровенную обезьяну с уморительной мордахой.
– Чья зверюга?
– Светланы, моей падчерицы.
– Кто же это умудрился живот горемыке белыми нитками зашить, да так грубо и неумело? Произведу-ка я, пожалуй, маленькую вивисекцию. Строго в научных целях.
Складным ножиком распарываю мартышкино брюхо, засовываю руку в теплые мягкие внутренности и вынимаю пригоршню колечек.
– Королек! – восхищенно выдыхает Марина. – Это… Господин сыщик, я требую объяснений!
– Прежде всего, я подумал о наемных работницах… но – уж они-то явно должны понимать, что их заподозрят в первую очередь. Ради каких-то цацек лишаться хлебного местечка, а то и свободы?.. И сыночка-самоубийцу отмел: вряд ли у него был резон врать перед смертью.
Остаются дочка и племяшка. Которая из них? И тогда порассуждал я вот о чем: похититель явно знал, где и что лежит. Тогда, казалось бы, он должен был взломать тумбочку, что не составляет никакого труда, и достать вторую шкатулку. Но вместо этого он поживился у девчонок. Ну, ладно, у племяшки украшения не самые дешевые, но зачем ему понадобились Светочкины грошовые сережки?
А ответ такой. Не очень-то воришка нуждался в украденном золотишке, ему нужно было наркомана утопить, чтобы папаша заподозрил несчастного и лишил родительского пособия: на пацана большие деньги тратились – значит ему, ворюге, меньше доставалось. А чтобы подозрение не пало на него самого, мазурик прихватил и собственные вещицы. Однако по младости лет не учел азбучной истины: никогда не крадут дешевку, если в доме есть гораздо более ценное.
– Значит, стянула драгоценности Светланка? Не представляю, как Рудик это переживет: сын самоубийца, дочка – воровка…
Мы с Мариной тихо чаевничаем, ожидая Рудольфа. За окнами темнеет. Возвращаются из школы девчонки. Сначала племянница, по повадкам та еще стервочка. Потом – Светочка. При виде ее Марина каменеет, а я с интересом гляжу на начинающую преступницу с ясными смышлеными глазенками.
Около семи появляется глава семьи, лет пятидесяти, долговязый и седой. Личико мужественное, но такое малюсенькое, что вызывает скорее жалость, чем уважение. Марина представляет меня как старого знакомого, который – иногда – балуется частным сыском. Затем я делаю краткое сообщение.
Рудик закуривает трубку, молча кивая головой, и меня окутывает дивный аромат трубочного табака, навевающий грезы о капитанах, пиратах и островах сокровищ. Другой бы на месте мужика тотчас кинулся к своей дочурке и принялся ее трясти и мутузить, но Рудик без суеты заявляет, что надо все основательно проверить и взвесить. Обжегся на сыночке, теперь дует на доченьку. Осведомляется:
– Сколько я должен вам за труды?
– Ни копейки. Впрочем, есть небольшая просьба. Вы знакомы с Котом?
– Неожиданный вопрос. Иногда общаемся приватным образом.
